– Сложность состоит в том, как именно обращаться с индивидуумами, вовлеченными во множество тяжких преступлений в нескольких странах. Я имею в виду мадам Татьяну, фамилия неизвестна; полковника Себастьяна Морана, бывшего офицера Британской армии и прославленного охотника на крупную дичь, одного из самых опасных людей Лондона и уж точно самого опасного человека в континентальной Европе, если не считать второго приспешника мадам Татьяны; и, разумеется, самого Медведя, ответственного за преступления в Уайтчепеле, приписанные Джеку-потрошителю, и за подобные же убийства, совершенные в Париже и Праге.

– Это… животное?! – невольно ахнула я. – Не может быть!

– Мисс Хаксли, вы оказываете ему слишком много чести, сравнивая с животным. Да, подопечный русской определенно Потрошитель. Однако я подозреваю, что он сам не помнит своих преступлений. Мы видели собственными глазами, сколько этот дикарь может выпить. Я уверен, что, выполнив свою роль… заводилы во время тайного ритуала, основанного на садистских вариациях религиозного и плотского влечений, которые даже Крафт-Эбинга завели бы в тупик, Медведь в состоянии опьянения вываливался на улицу и продолжал приносить жертвы, но только уже не из числа добровольцев.

– В это невозможно поверить! Ни одна женщина не подпустила бы к себе такого мерзкого пьяницу.

– Это и для меня загадка, но если бы вы провели столько же времени, как и я, в переулках Уайтчепела, то увидели бы, что великое множество несчастных ночных бабочек довольствуется обществом подобных неаппетитных экземпляров. И не забывайте, что дамочки при этом тоже обычно пьяны.

– И тем не менее, – сказала я, содрогаясь, но почувствовала на себе взгляд Квентина и умолкла.

– Кроме упомянутых, у нас есть еще мистер Келли, – продолжал Холмс. – Он уже однажды был признан сумасшедшим и бежал из мест изоляции. Все эти люди должны быть подвергнуты справедливому суду согласно их действиям и истории их преступлений. И ни крупицы информации нельзя выносить на публику.

За столом воцарилось ошеломленное молчание. Детектив пригубил вино и удовлетворенно кивнул.

– Теперь послушайте сюда, мистер Холмс, – отчетливо прозвучал голос Пинк. – Вы говорите, что нельзя ничего выносить на публику. Но это моя работа, и я не для того подвергала себя невзгодам и опасностям, чтобы вернуться домой с пустыми руками и позволить Бесси Брамбл перещеголять меня очередной своей сенсационной историей.

– Если вы будете настаивать на необходимости публикации отчета о плачевных событиях, затрагивающих интересы правящих семей Англии и Богемии, не говоря уже о правительствах Франции, России и Германии, то обнаружите, что Америка не так удалена от Европы, как вам кажется. Вам или не позволят осуществить желаемое, или, что еще хуже, обвинят в фальсификации.

– Америка не позволит Старому Свету диктовать условия!

– В широком смысле вы правы. Но между государствами порою возникают деликатные вопросы, которые ваше правительство ради собственных интересов всегда предпочтет урегулировать по-тихому, вместо того чтобы защищать репутацию какой-то Нелли Блай.

– Ирен? – воззвала Пинк к примадонне.

– Я еще не определилась, – ответила та. – Но не представляю, как описать действия столь извращенного культа в публичной печати. Когда речь идет о падших женщинах, мир имеет некоторое представление об их повадках. Однако зверство, с которым мы столкнулись, прямо скажем, чудовищно, и тебе лучше всерьез подумать о своей репутации, прежде чем потратить массу сил на публикацию того, о чем мир не желает слышать.

– Как, например, о современном рабстве, – меланхолично добавил Квентин. – Америка и Европа указывают точные даты искоренения этого зла на своей территории, но в других частях света оно существует в тех же масштабах, что и прежде. Есть вещи, о которых ни одна цивилизованная страна не желает слышать – и тем более рассказывать своим гражданам.

– Но ведь это же эпохальная история! – Пинк чуть не плакала. – Речь не только о Джеке-потрошителе, самом известном злодее на планете, но и о целой группе людей, совершавших еще более ужасные преступления. Я не могу просто так все бросить.

Холмс тяжело вздохнул, опустив подбородок на сложенные домиком руки:

– Мисс Блай, мне крайне не хочется разыскивать вас или ваши останки только потому, что мои патроны сочтут вас не меньшей угрозой политической стабильности, чем Татьяну и Медведя.

– Неужели они так далеко зайдут? – Пинк воззрилась на Квентина, что позволило мне тоже украдкой посмотреть на него. Он выглядел вполне нормально, хотя упорно не отрывал взгляда от стола.

– Холмс прав, – нехотя признал Стенхоуп. – Дело превратилось в политическое, и в силу участия России, которое подразумевается присутствием Татьяны, слишком опасно выпускать его на публику. Пусть лучше имя Джека-потрошителя навсегда останется тайной, чем произойдет скандал, который обрушит не одно правительство. Здесь ведь замешаны и вопросы эмиграции и отношения коренных жителей к пришлым. Культ вовлек в свою кровавую деятельность столько наций, что вполне могут начаться уличные протесты, не говоря уже о возможном всплеске постоянно тлеющего антисемитизма. Этим могут воспользоваться анархисты и социалисты. Начнется хаос.

Пинк заметно приуныла, хотя все еще пыталась возражать:

– Но ведь это сенсация века!

– Возможно, – сказал Годфри. – Но век через одиннадцать лет закончится. Может быть, стоит выбрать более вдохновляющую тему, которая ведет в будущее, а не в прошлое, как этот последний спазм отмирающего варварства.

Брэм Стокер одобрительно кивнул:

– Мне доставляет удовольствие копаться в тайных обычаях прошлого, но я пишу романы и сам не верю в собственные истории, мисс Пинк. И очень сомневаюсь, что люди поверят правде из-под вашего пера. Точно так же можно объявить на весь мир, будто вы нашли древнее гнездо вампиров!

На губах юной американки мелькнула улыбка, затем она подняла голову и лукаво прищурилась:

– Вы правы, мистер Нортон: может быть, для меня найдется другая история. Однако тут нужно нечто грандиозное, ведь мои сестры-журналистки не дремлют. Вообще-то мне только что пришла в голову чудесная идея, но мне понадобится твоя помощь, дорогой Квентин. – И она снова взглянула на Стенхоупа, сверкнув ямочками в уголках рта.

– Если это не связано с безумными еретиками, я весь твой, дорогая Пинк.

– Договорились! – воскликнула журналистка и обвела взглядом всех собравшихся. – И кстати, я рассчитываю на любую услугу от каждого из вас в обмен на несвойственное репортерам молчание. Меньше всего на свете я люблю молчать.

Я тем временем записывала их диалог в блокнот такими мелкими буковками, что и мышь не прочитает: «Мне понадобится твоя помощь, дорогой Квентин. Я весь твой, дорогая Пинк». Тут грифель карандаша сломался, и я уставилась на слишком жирную точку в конце фразы. Щеки у меня пылали все сильнее. Пока меня возили туда-сюда в ящике, Стенхоуп и Нелли Блай путешествовали вместе.

Я услышала, как скрипнул отодвигаемый стул, но не подняла глаз.

– Если я назначен вашим Меркурием, мне не помешали бы крылатые сандалии, – вздохнул Квентин. – Я свяжусь с Ротшильдами в Париже и с Министерством иностранных дел в Лондоне, чтобы местные князьки знали, что сильные мира сего поддерживают нас.

– Мое имя послужит паролем для всех контактов, кроме Ротшильдов и короля Богемии, – предупредил Шерлок Холмс. – В последних двух случаях ссылайтесь на миссис Нортон.

– Хорошо. Чем скорее я отправлюсь, тем раньше вам помогут разобраться с ватагой пленных чудовищ. Будьте осторожны, и до свидания.

Я нашла в себе силы все-таки посмотреть на Квентина. Он как раз кивал на прощание всем присутствующим. Наши взгляды встретились и задержались на мгновение.

– Бог в помощь, – произнесла я беззвучно, но, боюсь, он отвернулся раньше, чем я начала шевелить губами.

Я почувствовала движение справа. Годфри смотрел на меня с тем же выражением, как в тот раз, когда мы поклялись, что либо спасемся вместе, либо вместе погибнем. Как и тогда, он протянул мне руку, и я вложила в нее свою ладонь.