-- Не хочется,-- сказал я,-- пусть Катя сходит.

   -- А что Ваня все там сидит один,-- сказали девочки,-- куда он все прячется; как хорошо, когда все вместе. Надо его найти.

   "Я, кажется, влюблен",-- подумал я, когда все встали с дивана и пошли разыскивать Ваню, чтобы втянуть его в свою компанию. Я задержался нарочно на пороге угловой и смотрел вслед Раисе, не оглянется ли она на меня. Она не оглянулась.

   В передней я столкнулся с Таней, которая стояла перед зеркалом и, подняв локти, стягивала сзади кончики беленького платочка, которым она, убирая комнаты, повязала волосы, что очень шло к ней.

   Я остановился и посмотрел на нее тем особенным скрытым взглядом, какой я усвоил себе по отношению к ней, и, когда она оглянулась на меня, быстро повернулся от нее и был очень доволен.

   "Но в кого же я влюблен?" -- подумал я, вспомнив, что я только что на Раису смотрел таким же взглядом. Обдумывая это, я все-таки пошел смотреть, что будут делать с Ваней.

   Проходя через столовую, я машинально оглянулся и увидел, что отставший куда-то от всех Сережа подошел в передней к Тане и, не видя меня, охватил ее шею рукой и поцеловал в раскрытые губы.

   Я был поражен. Это значит, пока я пробавлялся одними загадочными взглядами, они уже вон как дело обернули?..

   Не зная_; куда себя деть, я опять пошел в гостиную, потом в угольную и опять в гостиную.

   -- Что ты, милый мой, сегодня шатаешься, точно пристанища себе не найдешь,-- сказала крестная, проследив за мной взглядом.

   Я ничего ей не ответил и, когда Сергея уже не было в передней, нарочно прошел мимо Тани и хотел уничтожить ее взглядом, но она не обратила на меня никакого внимания.

   Тогда я решил, что в теперешнем моем положении самое подходящее для меня -- сесть где-нибудь на видном месте и задуматься. Я так и сделал.

   Но в это время молодежь, очевидно, уговорила Ваню бросить свои вечные книги. Они всей гурьбой пробежали мимо меня в угловую, со смехом цепляя по дороге стулья, и затеяли там возню с бросаньем друг в друга диванными подушками.

   Мимо меня, как нарочно, никто не проходил, и я только напрасно сидел в своей мрачной позе, в то время, как смертельно хотелось пойти и принять участие в возне.

   "Что за каторжная жизнь,-- подумал я,-- ничего не придумаешь!"

X

   После обеда в комнатах наступила обычная праздничная послеобеденная тишина. Кто ушел прогуляться после обильного обеда, кто пристроился поудобнее с книгой на диване, подложив под локоть с одной стороны валик, с другой -- подушку.

   В коридоре, затопляются печи, в передней заправляются лампы; Таня, держа в полотенце ламповое стекло, дышит в него и чистит щеткой, которую снимает с гвоздика у черного шкафа, где стоят лампы.

   Вся молодежь решила нагрянуть к Захару Михалычу в его маленький домик с крылечком и теплыми низкими комнатками, а кстати прогуляться по морозцу.

   Девочки надели в зале перед зеркалом свои шапочки и вуалетки с мушками, которые придавали их лицам какую-то странную прелесть, напоминавшую о зиме, о морозе. Потом всей гурьбой пошли через парадную переднюю в сени.

   Было заманчиво пойти к Захару Михалычу в его маленькие комнатки с дощатыми перегородками, ситцевыми занавесками, теплой лежанкой и котом на ней, который всегда дремлет, поджав под себя, как муфту, лапы. Заманчиво рыться и пересматривать давно знакомые вещицы на его рабочем столе, рассматривать разные коробочки, открывая и закрывая их. И чувствовать себя при этом полным хозяином.

   В то время, как сам Захар Михалыч ходит в соседней комнате, открывает то один, то другой шкафчик, шуршит там кульками и уж, наверное, вытащит к чаю множество самых вкусных вещей: разных пряников -- темных с белой сладкой обливкой, белых мятных,-- орехов обсахаренных, халвы, которая отделяется слоями и всегда так пристает к ложечке, что ее никак не отскоблишь зубами.

   Все это расставит сам на раздвинутом по случаю гостей столе, покрытом чистой скатертью, нальет в соседней комнате стаканы чаю, поставит их на разложенные по столу маленькие салфеточки и только тогда уже зовет нас.

   И у него в этом маленьком зальце с пучками сухих трав за образами и с маленькими запушенными морозом окошечками, все кажется гораздо вкуснее, чем дома: и эти черные сладкие пряники медовые, которых у нас дома никогда не подают, большие плоские конфеты в бумажках с картинками, и халва,-- все кажется необыкновенно вкусно.

   Главное же, что здесь чувствуешь себя желанным полноправным гостем. И пряники-то эти покупаются потому, что мы с Катей любим их, и Захар Михалыч знает это.

   Сам он всегда садится сбоку стола у окна, поставив свой стакан на подоконник, поглаживает седые усы, посматривает в окошечко и кивает головой на разговор. А когда заметит у кого-нибудь пустой стакан, молча забирает его, несмотря на сопротивление, и идет за перегородку наливать. И только придя оттуда, скажет:

   -- Пей, все равно помирать-то.

   А потом на стол подаются принесенные из погреба яблоки, ставятся на подносе, покрытом салфеточкой, орехи всевозможных сортов -- мелкие, крупные, пастила сухая белыми и розовыми столбиками и специально для нас оставляется после чаю тарелка с пряниками, куда из принесенного кулька подсыпаются какие-то еще мелкие с буквами и с начинкой в середине.

   Мы среди ореховой скорлупы и конфетных бумажек затеем игру в дурачки и незаметно просидим до самого вечера. Тогда Захар Михалыч ни за что не отпустит без закуски и на столе, вместо сластей, появляются тарелки с нарезанной колбасой, коробочки сардин, с отвернутыми жестяными крышечками, сыр с маслянистыми дырочками и две бутылки сладкого вина, которого нам наливают так же, как и всем, по целой рюмке.

   Когда уходим домой и, одеваясь в маленькой тесной передней, зовем его с собой, он всегда говорит, что придет после, и остается, проводив нас в сени, где сам откроет щеколду с большим железным кольцом. И стоит несколько времени без шапки на крыльце. Мы кричим ему, чтобы он уходил в дом, не простудился бы, и просим скорее приходить к нам. А когда Захар Михалыч придет и скромно сядет где-нибудь в уголке, к нему ни разу не подойдешь, а если и подойдешь, то не знаешь, о чем с ним поговорить, и чувствуешь себя немножко виноватым. Но сегодня я был в припадке такой черной меланхолии, которая неизвестно откуда накатила на меня, что не соблазнился всеми приятными перспективами прогулки к Захару Михалычу и остался дома.

   Раздумывая, что предпринять, я пошел в зал, посмотрел на себя в зеркало, подставив к нему стул, чтобы не приподниматься на цыпочках и ближе себя рассмотреть, вемножко пригладил ладонью вихор и потер щеки. Неприятно было то, что у меня оттопыривались уши, как у крысенка, и, наверное, сзади это было не особенно красиво, я хотел было посмотреть, но никак не мог увидеть себя сзади, сколько ни повертывался то тем, то другим боком.

   В передней кто-то стукнул, и я, едва не загремев со стула, поспешно спрыгнул на пол.

   У меня было такое чувство, как будто я ждал чего-то, оно не приходило, и я ощущал странное беспокойство.

   Не зная, что больше делать, я сел в уголок за дверью под шубой крестной и стал обдумывать свое положение.

   Теперь я здесь сижу один, а там, наверное, Захар Михалыч уж полез доставать свое добро из шкафчиков. Хорошо, если он вспомнит обо мне и пришлет с Катей своих черных пряников. Раиса, наверное, украдкой изредка взглядывает на Сережу. "А где же Таня?" -- подумал я и посмотрел в щелочку.

   Таня сидела в передней на сундуке и что-то шила, неумело, как все горничные, держа иголку двумя пальцами. При мысли, что мы одни с ней дома, так как большие все отдыхают, меня охватило какое-то странное волнение. У меня так забилось вдруг сердце и застучало в ушах, что я не мог больше усидеть на месте и хотел было выйти, но вдруг остановился.