Куда же я пойду? И что мне сделать? Сесть и задуматься так, чтобы она видела? Но для этого я чувствовал себя слишком возбужденным. Посмотреть так, как я на нее смотрю? Но я проделываю это уже целую неделю и начинаю чувствовать, что она перестает обращать внимание на эти мои взгляды.

   В передней кто-то хлопнул парадной дверью. Я приложился опять к щелке и увидел Сережу, его высокую шапку и меховые выпушки венгерки на груди. Он почему-то вернулся с дороги. Разделся и прошел в зал, по дороге умышленно зацепив Таню рукой. Таня не подняла головы и еще ниже опустила ее над шитьем, щеки у нее покраснели.

   Наскоро закрывшись шубой, я слышал, как Сережа из зала прошел в гостиную, потом в столовую, как будто, он хотел убедиться, нет ли кого поблизости. Потом я вдруг услышал скрип его шагов в передней и стал смотреть в щелку.

   Мне было видно, как он подошел к Тане. Сел около нее,-- она не отодвинулась от него,-- подвинулся совсем вплотную к ней и хотел с ней что-то сделать, отчего она, вспыхнув, вскочила, хотела убежать, но почему-то не убежала, а Сергей зачем-то стал ломать ей руки.

   Сначала я подумал, что он показывает свою силу, и возмутился.

   "Нашел с кем связаться",-- подумал я. У меня замерло сердце и захватило дыхание: подать помощи ей я не мог, а смотреть, как калечат человека, было ужасно.

   Скоро я заметил, что она свободно могла вырваться и убежать, но, к досаде моей, не успевала воспользоваться столько раз представлявшимся случаем и оставалась сидеть. Очевидно, ей это нравилось. "Не думаю, чтобы мне могло понравиться, если б у меня стали так вывертывать руки",-- подумал я, в волнении глядя в щелку.

   -- Ну вот и дура, вот и мучайся,-- говорил я шепотом сам с собою.

   Потом увидел, что дело здесь не в ломании рук и решил ждать, чем кончится эта история. Но тут я, вздумав поудобнее сесть, передвинул пересиженную ногу, потерял равновесие и, не удержавшись на корточках, ткнулся носом в дверь.

   Сергей при неожиданном стуке быстро отскочил и убежал в спальню. А Таня схватила шитье, но у нее дрожали руки и щеки горели пожаром.

   Я поспешил переменить место и, проскользнув в гостиную, сделал вид, что смотрю в окно в сад.

   "Вот что делается на белом свете,-- подумал я.-- Вот, если бы Раиса увидела".-- Но сейчас же почему-то представил себе, что она подумала бы обо мне, если бы увидела меня подсматривающим в щелочку за Сережей с Таней. Мне вдруг стало так почему-то стыдно, что уши загорелись.

   Мне стало как-то нехорошо. Не зная куда себя деть, я пошел и сел за буфетом.

   "Пошел бы лучше к Захару Михалычу,-- думал я, сидя на корточках и расковыривая ногтем дырочку в стенке буфета,-- пряники бы черные ел, халву и в дураки бы сыграли". И главное, что ясно чувствовал, у меня было бы на душе светло и чисто, а теперь у меня было ощущение вины перед кем-то.

   Уже принесли самовар. Встал и ходил по комнатам дядюшка, а я все сидел в углу и машинально прислушивался, как гремели посудой и ложечками. Скоро придут сюда за чайным полотенцем и откроют мое убежище.

   -- Ой, напугал меня! -- сказала крестная, открыв дверку.-- Что ты сюда забрался?

   -- Я ничего...-- сказал я и пошел слоняться по дому.

XI

   На четвертый день праздника был назначен вечер и ожидалось много гостей.

   Святки -- хорошее время. Много оживления, шума, всяких игр с завязыванием глаз и беготней по всему дому, в которой даже мы можем принять участие. По вечерам молодежь устраивает гаданье, девочки топят воск, смотрят в зеркало и кричат на Сережу, который строит им рожи из-за спины в зеркало.

   Все комнаты имеют неуловимо праздничный вид. Все, начиная от свежевымытых полов, кончая запахом пирогов, которые приносят из кухни на железных листах и временно ставят на маленький шкафчик в столовой, на котором нянька пьет чай в стороне от большого стола,-- все это напоминает о праздниках.

   Обедают уже не в столовой, а в зале на двух сдвинутых вместе столах, которые покрываются длиннейшей скатертью. Ставятся длинные ряды приборов, которые мы с Катей считаем, обходя стол, в то время как на нем расставляют рюмки, бутылки на подносе и складывают треугольничком салфетки.

   В гостиной на большом столе все время ставят всевозможные закуски в откупоренных с отогнутыми крышечками жестянках, на круглых и на узеньких длинных тарелках нарезанная кружочками копченая и вареная колбаса, огромный кусок сочного маслянистого сыра, красные, красиво наложенные краешками один на другой, ломтики семги, окорок ветчины и стопочка маленьких тарелочек. А на подносе с нарисованным на нем замком помещаются горкой вина в темных и светлых бутылках с разноцветными головками из свинцовой бумаги, которые можно будет,-- когда опорожнятся бутылки,-- снять и употребить на свои дела.

   Мы время от времени подходим к матери и, потихоньку попросив разрешения, долго осматриваем все расставленные блюда, тарелки и коробочки, выбирая, что бы такое повкуснее съесть.

   Никогда не бывает так хорошо, как когда приходят зимние праздники.

   Еще накануне Рождества, когда уже стемнеет, из города приезжает Иван, весь забеленный снегом, с поднятым воротником тулупа, который у него подвязан под шеей платком. Вносит какие-то интересные ящики, кульки, ставит их на пол в передней и уходит за другими.

   Мы в нетерпении топчемся около и суем носы во все покупки, пока нас не прогонит крестная, сказав нам, чтобы мы не танцевали перед холодной дверью.

   А в четверг в столовой раздвинули стол, вставив все запасные доски, которые всегда стоят за шкафом, из кухни принесли самый большой самовар и поставили вдвоем с трудом на поднос. В холодной кладовой из побелевших от мороза стеклянных банок накладывались всевозможные варенья и наше любимое: обсахаренные груши с палочками, из деревянной кадочки застывший, как сливочное масло, мед, из маленького шкафчика доставались принесенные утром из печи белые рассыпчатые пышки, крендельки, перевитый хворост и все это ставилось на середину чайного стола в сухарницах в подстеленными салфеточками.

   А около самовара на белой скатерти стояли расставленные стаканы, чашки с ложечками, блестевшими серебром от света большой лампы над столом.

   Ходишь кругом этой благодати и не знаешь, на что смотреть.

   -- Попроси у мамы кружочек копченой колбасы,-- сказала мне Катя, взяв палец в рот и глядя из гостиной на стол с закусками.

   Я сказал на ухо матери. Получив, что требовалось, мы сначала выковырнули и съели белые кусочки сальца и, упрятав остальное за щеку без хлеба, отправились в зал, стараясь подольше не есть, чтобы удержать во рту приятный соленый вкус.

   Кое-кто из гостей уже приехал. В передней висело много чужих шуб, некоторые просто были свалены на сундук. В них можно было очень удобно прятаться, когда можно было отыскать на меху чьей-нибудь шубы хвостик, как на дядюшкиной хорьковой, и оторвать без опасения, что это обнаружится.

   Приезд гостей святочным вечером -- это самая приятная вещь. После каждого нового гостя думаешь, кто еще приедет. Приятнее всего наблюдать, как дом изменяет свой обычный вид, как одна за другой зажигаются лампы -- в черной передней, в парадной, в коридоре.

   -- Зажгите в зале стенные лампы,-- сказал голос крестной в гостиной.

   И мы побежали смотреть, как их будут зажигать. Эти лампы на двух противоположных стенах зала зажигались только в редких торжественных случаях. Парадная передняя тоже осветилась, там зажгли обе стенные лампы по бокам большого зеркала. Матовые шары абажуров отражались в зеркале, и их казалось четыре, а не два.

   Сначала мы расхаживали по широкому простору празднично освещенного зала, осматривали закусочный стол и подъедали кусочки, когда в маленькой комнате резали колбасы и семгу. Там же стояли на полу под окном темные нераспечатанные бутылки, около которых мы присели на полу и осмотрели их свинцовые головки.