8 апреля 1906 года состоялось заседание комиссии для решения "предрешенного" вопроса, а затем, вскоре же, последовал приказ по морскому ведомству, согласно которому все мы от командира, который, будучи в здравом уме и твердой памяти, не раненный и не контуженный, сдал свой вполне исправный миноносец неприятелю, не сделав никакой попытки к сопротивлению, и до адмирала Рожественского, лежавшего в тот момент без сознания, в борьбе между жизнью и смертью, -- должны были занять места на скамье подсудимых...

   Относительно приговора я был совершенно спокоен. Никакой суд не мог вынести решения, явно противоречащего очевидности. Никакие уловки и хитрости обвинения не могли ни создать фактов, которых не было, ни опровергнуть свидетельских показаний, данных под присягой, ни сгладить на моем теле почетных шрамов от ран, полученных в бою...

   Сам факт "предания суду" казался мне чудовищным!.. Вспоминались первые дни, проведенные в госпитале, ожидание, что вот-вот японцы потащат в суд... Это было бы жестоко, но ведь японцы были бы вправе... Вспоминались мои сомнения -- прилично ли будет просить победителей о милости -- о замене веревки пулей?.. Представлялась в воображении и такая картина. Суд, русский суд, уже состоялся, но год тому назад, и на окровавленных носилках нас вносят в зал заседания и укладывают на скамье подсудимых... Хватит ли духу у дежурного офицера сказать, обращаясь к нам: "Суд идет! Прошу встать" -- или, наоборот, председатель смущенно заявит: "Господа судьи! Почтите их вставанием!.." Много странных, много несвязных мыслей... вплоть до упрека доктору, который "тогда" помешал...

   И вдруг -- одна, яркая... не мысль, а крик:

   "Это ли -- цена крови? За это ли мы ее проливали?"

   И сразу все остальное погасло, показалось таким мелким, ничтожным, бессильным проникнуть в сердце...

   "Сердце захлопнулось" -- вспомнилась где-то и когда-то вычитанная фраза...

   Со спокойствием, самого меня поразившим (до того момента я весь кипел негодованием), достал я свой дневник, поискал и нашел нужную страницу: "30 октября. -- Последний день в плену... Дорогая Родина! Тебе -- привет!.. Судьба сберегла... Для чего? -- Для службы Тебе!.. Клятву, страшную клятву даю: -- Тебе весь остаток моей жизни, все силы, всю кровь!.. Тебе -- все!.." Прочел, усмехнулся наивности изложения, хотел вырвать, смять и бросить в корзину, но... раздумал. Только зачеркнул и написал поперек: "Родине -- да. А с вами -- в расчете".