Ермоловой и очень хотел, чтобы она поставила ее в свой бенефис. Но пьеса вернулась

обратно, и мои труды пропали даром. Эту пьесу издал потом Центрархив63.

Упомянув о Кичееве, хочу написать два слова о его сотруднике Федоре Федосеевиче

Попудогло. Это был очень популярный человек среди московской пишущей братии. Он

представлял собою старожила, которому было известно все, отличался большой личной

порядочностью, но неудачи преследовали его со всех сторон, и он едва зарабатывал себе

литературным трудом на пропитание. Он водил компанию с известным тогда сочинителем

книжек для народа Мишей Евстигнеевым, которого страшно эксплуатировали

книгопродавцы. На каждой ярмарке и по всему лицу земли родной можно было встретить

произведения М. Евстигнеева, продававшиеся прямо с рогожки, и купить за пятачок

любое из них, вроде «Улыбки в пять рублей» или «Мосье фон герр Петрушка». Он писал

свои произведения исключительно только для книгопродавцев, имевших дело с офенями,

и получал от них гонорар от 50 копеек до 1 рубля 50 копеек за книжку. В сущности говоря,

этот Миша Евстигнеев своим дарованием пробивал дорогу таким будущим издательствам,

каким было впоследствии громадное дело И. Д. Сытина.

Встречаясь в редакциях с Ф. Ф. Попудогло, Антон Павлович сошелся с ним и

почему-то, как он сам после говорил и выразился даже в одном из своих писем, стал

ходить к нему по вечерам «яко тать в нощи», точно хотел скрыть от кого-нибудь эти свои

визиты. Попудогло в то время хворал, хотя все еще на ногах, и Антон Павлович принялся

за лечение. С первых же шагов он поста-{106}вил диа-

Кресла оркестра Московского Большого театра на представлении Сары

Бернар. Рисунок Ник. П. Чехова в журнале «Зритель» N 25–26 за 1881 г. {107}

гноз рака в прямой кишке и, как оказалось потом, не ошибся. Попудогло умер, и Антон

Павлович потерял в нем друга и собеседника. Библиотека Попудогло, по воле последнего,

досталась Антону Павловичу, который оплатил ее стоимость его вдове, – я помню, как к

нам привезли громадный сундук, битком набитый книгами. Я и брат Антон стали

разбирать их. К сожалению, все это оказалось самым типичным книжным хламом, не

имевшим никакой цены даже для букиниста: разные каталоги, книжки Миши Евстигнеева

– и ничего ценного. Антон Павлович, я помню, отложил всего только с десяток книг, из

которых «Народные песни», собранные Рыбниковым, и «Тишь да гладь» Бабикова

находятся в настоящее время в Таганрогской библиотеке, а книга «Командные слова для

совершения главнейших на корабле действий» дала Чехову материал для роли Ревунова-

Караулова в его водевиле «Свадьба». Все остальное пришлось попросту сжечь.

Кроме моих братьев, в то время в «Будильнике» сотрудничали: художник Н. Чичагов,

подписывавшийся монограммой «Т. С.», П. А. Сергеенко, писавший под псевдонимом

«Эмиль Пуп», В. А. Гиляровский («Дядя Гиляй») и поэт Л. И. Пальмин.

П. А. Сергеенко долго жил за границей, затем возвратился в Россию, стал

сотрудничать в юмористических журналах и в конце концов застрял в тине толстовщины.

Как пламенный почитатель Л. Н. Толстого, он написал о нем книгу, которой сам придавал

очень серьезное значение. Он был нашим земляком, со всеми нами был на «ты» и слыл

остроумцем и даже чудаком. Про него ходили разные анекдоты, и брат Антон рассказывал

мне, что он любил поиздеваться над жандармами и вообще над полицией64. Кроме того, он

выпустил в свет две или три драмы, из которых одна, написанная, правда, в

сотрудничестве с И. Н. Потапенко, имела несомненный {108} успех; кроме того, он

подбивал меня в 1902 году издавать вместе с ним толстый журнал. Я совсем уже было

согласился, да меня разговорил брат Антон. Но самым важным для Антона Чехова

деянием Сергеенко была помощь в продаже А. Ф. Марксу полного собрания его

сочинений65. Об этой сделке в свое время было много разговоров и в обществе, и в печати,

и повторять их здесь я нахожу неуместным.

Л. И. Пальмин был сутул, ряб, картавил букву «р» и всегда был так неряшливо одет,

что на него было жалко смотреть. Он был благороден душой и сострадателен. Особую

слабость его составляли животные. Всякий раз, как он приходил к нам, вместе с ним

врывалось в дверь сразу пять-шесть собак, которая без ноги, которая без глаза, которая с

расчесанной до крови паршивой спиной. Всех их он подбирал по дороге и давал им у себя

приют. Это был высокоталантливый, но совершенно уже опустившийся человек. В свое

время он участвовал в «Библиотеке для чтения», был близок к «Искре», обладал

прекрасным стихом, изящной формой, но несчастная страсть к пиву (именно к пиву, а не к

вину) свела его на нет... В дни нашего знакомства с ним он не был еще стариком, но

дряхлость уже клонила его к земле. Он жил всегда где-то на задворках, в переулках с

ужасными названиями, так что к нему даже страшно было ходить. Жил он с какой-то

простой, неряшливой бабой Авдотьей, которую брат Антон прозвал Фефелой, – так за ней

это имя и осталось навсегда. Она тоже любила выпить и, чтобы иметь к этому

возможность, подзадоривала и Пальмина.

– Лиодор Иванович, вам не пора еще пиво пить?

Он знал хорошо языки, переводил классиков, и его стихи всегда доставляли

читателю удовольствие. Однажды брат Антон обратился к нему с просьбой прислать ему

новый устав какого-то общества или учрежде-{109}ния. Лиодор Иванович прислал его

при специальном стихотворении, из которого я помню только некоторые строки:

Коллега, милый мой Антоша!

По обещанью шлю «Устав».

Сейчас, немножечко устав

И волосы себе ероша,

Сижу один я в тишине,

Причем Калашникова пиво

Юмористически игриво

В стакане искрится на дне...

Простите шалость беглой рифмы,

Как математик логарифмы,

Всегда могу ее искать.

Как мореход на острый риф, мы,

Поэты, лезем все на рифмы.

И так далее.

Дальше не помню.

Поэт Л. И. Пальмин сыграл в литературной судьбе Антона Чехова очень большую

роль, хотя это и вышло совсем случайно. Он пописывал стишки в петербургских

«Осколках», которые издавал известный юморист Н. А. Лейкин. В один из своих приездов

в Москву Лейкин затащил Пальмина обедать в ресторан Тестова, и когда оба они ехали

оттуда на извозчике, Пальмин увидал шедших по тротуару двух моих братьев, Николая и

Антона, и указал на них Лейкину:

– Вот идут два талантливых брата: один из них – художник, а другой – литератор.

Сотрудничают в здешних юмористических журналах.

Лейкин остановил извозчика. Пальмин окликнул моих братьев, и они познакомились

с Лейкиным, который тут же пригласил Антона сотрудничать в его «Осколках». Так

случился переход брата Антона в литературе из Москвы в Петербург, где и создавалась

мало-помалу его слава. {110}

На В. А. Гиляровском стоит остановиться подольше.

Однажды, еще в самые ранние годы нашего пребывания в Москве, брат Антон

вернулся откуда-то домой и сказал:

– Мама, завтра придет ко мне некто Гиляровский. Хорошо бы его чем-нибудь

угостить.

Приход Гиляровского пришелся как раз на воскресенье, и мать испекла пирог с

капустой и приготовила водочки. Явился Гиляровский. Это был тогда еще молодой

человек, среднего роста, необыкновенно могучий и коренастый, в высоких охотничьих

сапогах. Жизнерадостностью от него так и прыскало во все стороны. Он сразу же стал с

нами на «ты», предложил нам пощупать его железные мускулы на руках, свернул в

трубочку копейку, свертел винтом чайную ложку, дал всем понюхать табаку, показал

несколько изумительных фокусов на картах, рассказал много самых рискованных