Многое, о чем мы узнавали от него, казалось и новым, и необычным. Но больше всего и наиболее подробно инструктор говорил об умении вести обзор, представлявшем, с его точки зрения, целую науку. Альфа и омега для летчика - способность в воздухе видеть вблизи и вдали, уметь, подобно локатору, охватывать взором все пространство. Теоретически это ясно понимали все, но на практике это давалось трудно. Не у всех оказались достаточная реакция и способность, как фотоаппарат, [72] запечатлевать в памяти все сразу. И именно поэтому Елдышев оказался незаменимым педагогом. Свою точку зрения по поводу того, что летчик прежде всего должен научиться обозревать землю, он отстаивал твердо и последовательно. Однажды он организовал поход курсантов в театр и во время антракта увидел в фойе большую группу своих учеников. Те наперебой говорили о пьесе и игре артистов. Елдышев прошел мимо них, а они и не подумали его приветствовать. Он был озабочен: они поступили так из гордости или в самом деле его не заметили? Решил проверить, прошел вторично мимо них - тот же результат. А в третий раз он сам подошел к ним и спросил: «Вы что же, меня замечать не хотите?» Сконфуженные курсанты признались, что действительно его не заметили. Тогда Елдышев твердо заявил: «Нужно быть внимательнее. Иначе из вас летчиков не получится». И он рассказал, что в десятках, сотнях случаев в годы Отечественной войны погибали те, кто не овладел искусством вести обзор. Тот, кто первым обнаружит самолет противника, выигрывает, а опоздавший проигрывает.

Горький опыт воспитывает лучше всего. Произошло и на аэродроме в М. несколько эпизодов, убедивших даже тех, кто больше других упорствовал в том, что Елдышев был неправ. Случилось как-то, что одновременно два самолета выруливали на взлетную полосу. Второй из них догнал шедший впереди самолет и винтом едва не разрубил его. Мертвенно бледные, словно их вели на казнь, виновники аварии высунулись из своих кабин. Прибежали и мы с Елдышевым.

- Эх, ребята! Очень плохо у вас обстоит дело с обзором. Вы обязаны на земле и иголку увидеть, а тут самолет не заметили!

Летчики покраснели, на их лицах проступил холодный пот; они предпочли бы отправиться на гауптвахту, вместо того чтобы выслушивать подобное. Елдышев не сердился, он знал цену своей педагогики и твердо верил в то, что даже самые неподдающиеся могут исправиться. Он не пришел в отчаяние и тогда, когда во время очередной проверки осрамились почти все летчики. На аэродром собирался совершить посадку самолет Як-17, но у него отказали тормоза, и он исчез в кукурузном поле за аэродромом. Однако приземления машины никто не заметил. [73] Руководитель полетов долго искал самолет по радио. Искали его, искали, да так и не смогли найти. И вдруг из кукурузы вышел сам летчик-инструктор капитан Станков. Пилот объяснил, что машину пришлось оставить в двух километрах от аэродрома в районе реки и самому возвращаться пешком. Было и смешно, и неловко: мы снова вынуждены были краснеть.

Наступило время первого полета на реактивном самолете. Як-23 стоял на взлетной полосе, а личный состав нашей части ждал начала полетов. Первым готовился подняться в воздух командир. Вот в специальном костюме появился он вместе с Елдышевым и несколькими другими офицерами. Нас всех охватило волнение. Мы будто считали шаги командира и по его походке пытались судить о том, владеет ли он собой, сумеет ли успешно взлететь и приземлиться. Прежде чем войти в кабину, майор Величков поднял в знак приветствия руку. Всем стало ясно, что он держится молодцом. Офицеры ответили ему приветствием: «Счастливого пути!» Раздался грохот, машина затряслась, сильная струя воздуха обдала наши лица. В кабине виден был пилот, сосредоточенный и поглощенный работой. Все мы буквально умирали от любопытства и нетерпения. На протяжении нескольких месяцев мы изучали «анатомию» самолета, знали все его качества, а также и то, какое участие примет любая его деталь в обеспечении головокружительной скорости. И все-таки интереснее было на практике наблюдать за самолетом, видеть, как человек овладевает им и подчиняет своей воле его сложные механизмы, как человек и машина сливаются в единое целое.

Самолет на бешеной скорости промчался по взлетной полосе, да так, что показалось, словно весь аэродром трясет как в лихорадке. И все-таки эта скорость еще не изумляла. Фантастическая скорость появилась тогда, когда машина оторвалась от земли. Будто зазвенела натянутая исполином тетива лука. Наблюдатели затаили дыхание. Всем показалось, что мимо них со свистом пронеслась металлическая стрела. Самолет, от алюминиевого тела которого отразились лучи солнца, походил на молнию. Но эта «молния», вместо того чтобы взлететь к небу, пронеслась низко над полем и неожиданно стала терять высоту. Все затаили дыхание. Что случилось? Неужели майор Величков потерял управление? Все закончилось [74] в считанные минуты. Самолет приземлился на рисовом поле, и туда на газике устремились мы с Елдышевым и Ангеловым.

Лицо Елдышева, обычно непроницаемое, на этот раз казалось бледным. Крупные капли пота покрывали его.

- Все пошло насмарку! - горько произнес он. - Происшествие в первом же полете! Плохое предзнаменование!

- Иван Алексеевич, - попытался утешить его Стефан, - майор Величков - отличный летчик. Я просто не верю, чтобы он сплоховал.

- Разве важно, хороший он летчик или плохой? - откликнулся Елдышев. - Важно, что он напугал своих товарищей. Теперь все будут бояться летать на новых самолетах.

Мы ничего не могли ему возразить. Газик убавил скорость, водитель хотел найти дорогу получше. Елдышев, подавленный случившимся, молчал. Он был уверен, что Величков разбился, и не спускал глаз с того места, где, как ему казалось, упал самолет. Разумеется, туда же сбежались и крестьяне из ближайшего села, они звали кого-то, кричали.

- Останови! - сказал вдруг Елдышев шоферу.

Мы недоумевали, почему он так поступает. Но он выпрямился в машине, вынул носовой платок и вытер лицо.

- Не видите разве, Величков жив?

- Жив? - вскочили мы со Стефаном.

- Эх вы! Трудно вас научить умению вести обзор. Вот там, справа! То ли он воскрес, то ли мне приснилось!

По едва заметной меже, заросшей шиповником и боярышником, прихрамывая, шел майор Величков. Вероятно, он еще издали заметил газик и торопился нам навстречу.

- Черт побери! - не переставал изумляться Елдышев. - Не понимаю, что же произошло. Совершить вынужденную посадку на реактивном самолете на такой пересеченной местности и остаться живым - да ведь это само по себе уже чудо! Нет, вы только посмотрите, ребята, ведь это же он!

Майор Величков приблизился к газику. Из царапин [75] на его лице струйками текла кровь. Елдышев крепко, по-мужски обнял командира части и расцеловал его.

- Иван Алексеевич, - сухо, так и не сумев унять волнение, произнес Величков, - поверьте мне, я делал все, как полагается. Не потерял самообладания. Иван Алексеевич, уверяю вас как командир и коммунист!

- Величков, вы еще не пришли в себя. Отдохните, успокойтесь, у вас еще будет время и для анализа, и для раздумий. Важно то, что есть кому рассказать всю правду.

- Иван Алексеевич, двигатель отказал не по моей вине.

- Возможно, это так и есть, любое начало всегда сопряжено с трудностями, тем более в авиации… Ну да ничего, ничего. Важно, что ты живой. И с самолетом ничего не случилось. Если бы ты испугался, то безусловно разбил бы его, да и сам…

Командир оказался прав. Проверка подтвердила его слова. Но эта история тяжело отразилась на летчиках, которым предстояло впервые лететь на реактивных самолетах. Теперь у тех, кто мечтал как можно скорее испробовать реактивные самолеты, не осталось и следа от прежнего нетерпения. В разговорах проскальзывали и такие нотки: возможно, с полетами поспешили и нужно их отложить. А самое главное, что людям в душу закралось подозрение: а вдруг и в остальных самолетах есть дефекты? Об этом доложили Елдышеву. Если он порекомендует отложить полеты, то, может быть, время излечит летчиков от наступившей растерянности?