Однажды ночью поднялась страшная буря. Ветер и дождь хлестали по окнам. Казалось, что вот-вот сорвет черепичные крыши; из водосточных труб извергались мутные потоки, а небо содрогалось от раскатов грома, освещенное вспышками молний. В спальном помещении все только что улеглись, но заснуть еще никто не успел, когда неожиданно дверь распахнулась и курсанты увидели начальника в совершенно необычном виде: босого, с засученными штанинами и в расстегнутой куртке.
- Золотые мои! - обратился он к курсантам. - Вставайте! Вставайте! Буря в любой момент может перевернуть самолет на тренажере!
Его слова прозвучали скорее как мольба, вырвавшаяся из израненного сердца, а не как приказ. А ведь вначале [64] никто не хотел поверить тому, что ветер может сорвать самолет.
- Золотые мои, скорее! Не одевайтесь! Нет времени!
И все выскакивали наружу в таком же виде, как и бай Дончо: кто босой, кто успев натянуть брюки, кто в куртке. А во дворе истинный ад! Сильные струи дождя, подгоняемые бешеными порывами ветра, хлестали по земле, по стенам, по лицам офицеров и курсантов. Люди в этом вихре передвигались с трудом, ощупью, не видя друг друга. Только когда молния вспыхивала поблизости, они могли различить лица своих товарищей. Все обступили самолет на тренажере, который скрипел и дрожал, готовый в любой момент рухнуть на землю. Нужно было обвязать канатами крылья и хвост самолета и постепенно спустить его на землю. Но буря усилилась, и канаты уже не могли помочь. Порыв ветра подхватил самолет, и он с грохотом упал на землю. Примолкшие и унылые, курсанты стояли возле разбитой машины, испытывая чувство непоправимой вины. Когда вспышка молнии прорезала небо, все увидели, что командир плачет. Плачет, не стыдясь своих слез. После самолета наступил черед и воздушной железной дороги. Буря сокрушила крепкие опоры.
А через неделю-другую случилось еще одно происшествие: нам пришлось судить товарищеским судом инструктора Калудова. Он разбил самолет в каком-то овраге и теперь должен был расплачиваться за это. Судили его в назидание всем остальным. Это был темпераментный и опытный пилот. Кто из летчиков не знает, что небольшие высоты наиболее коварны? Во время полета недопустимы никакие вольности, хотя у летчиков часто возникает желание блеснуть перед товарищами. Но таким ли должен быть летчик? Должен ли он становиться рабом своих чувств? Ведь это может привести к гибели!
Судьей выступил бай Дончо, и каким судьей! Больше всего на подсудимого подействовали выступления товарищей. Он искренне раскаялся в содеянном, дал зарок никогда больше не помышлять о фокусах в небе.
Этот судебный процесс стал хорошим уроком для бывшего партизана и смелого человека Калудова, который в дальнейшем овладел вершинами своей профессии и посвятил себя ей целиком. [65]
Часть вторая. Хозяева неба
1
Мы, бывшие курсанты, стали офицерами с несколькими звездочками на погонах. Теперь продвижение по службе значило для нас не так уж мало.
Нам часто приходилось расставаться друг с другом, иногда на неделю, иногда на месяцы или годы, и поэтому каждая встреча сопровождалась бесконечными воспоминаниями, восторженными разговорами о будущем. Бывшие курсанты из Казанлыка изредка переписывались, но чаще всего, поглощенные напряженными повседневными заботами, мы ленились браться за перо, тем более что были точно осведомлены друг о друге и о том, кто в каком уголке земли находится в данный момент. Стефан Ангелов знал, что меня послали на учебу в Советский Союз, а потом я прослышал, что и Стефана направили туда же.
Каждая весточка, каждая мелочь, касающаяся близкого друга, дарила нам радость, ободрявшую нас после утомительных полетов. Летчик, как бы он ни был сосредоточен в воздухе, все равно не в состоянии отключиться от всего того, что крепко связывает его с землей… Днем с самолета ты видишь все предметы в уменьшенных масштабах, ночью же огоньки городов и сел кажутся тебе светлячками, а все это манит тебя и бередит память, и порой вспоминаются самые неожиданные события. После одного, двух или десятков полетов в душе зреет неутолимое желание встретиться с близкими тебе людьми, и ты просто ждешь благоволения судьбы, которая подарит тебе такой счастливый праздник. [66]
Часто, бывало, не успеешь пожелать себе этого праздника, как судьба уже торопится тебя порадовать. Меня, как командира истребителей эскадрильи, после возвращения из Советского Союза познакомили с приказом о том, что на аэродром в М. решено перевести ряд летчиков. Туда же прибыли Стефан, Соколов, Калудов и Белухов, тоже вернувшиеся из Советского Союза, где они впервые летали на реактивном самолете Як-23.
Крепкие объятия друзей, встретившихся после долгой разлуки, всегда выражают их горячее желание вспомнить о прошлом, родившем в их сердцах братскую любовь, дать обет в том, что эта любовь не угаснет.
Кажется, один лишь Стефан умел так раскатисто и заразительно смеяться.
- Нет, вы только посмотрите на него! - внимательно оглядывал меня Стефан. - Ты совсем не изменился. Посмотришь на тебя, и сразу становится ясно, что неправы те, кто утверждает, будто летчики старятся быстрее людей наземных профессий.
- Да и ты все тот же!
- Тот же, говоришь? Вот тут ты ошибаешься. Я стал совсем другим.
- Как это так? Не понимаю.
- Очень просто. Я, браток, летал на реактивном самолете, поэтому мне кажется, что тот, кто на них еще не летал, безнадежно отстал. В Советском Союзе нас обучали летать на этих удивительных машинах.
- Эх, Стефан, ты задел мое самое больное место! Ты же знаешь, что я не завистлив, но сейчас, признаюсь, завидую тебе. - Обнявшись, мы пошли по плацу. - Я слышал, ты был направлен в Советский Союз, и искренне радовался за тебя. И я побывал там, изучал тактику боевого использования новых машин, но мне не довелось летать на них. Летную подготовку мы проходили на Як-11 и Як-9П.
- Браток, дорогой, это что-то невероятное! Это нельзя передать словами, нужно испытать самому. Летишь, а у тебя такое чувство, будто ты оседлал молнию. Эх, жаль, я не мастак рассказывать!
- Понимаю тебя, - немного рассеянно ответил я. - Ты мне лучше скажи, догадываешься ли, зачем нас собрали здесь? [67]
- Раз нас обучали летать на реактивных самолетах, наверное, будем продолжать их осваивать и здесь.
- Ясно! Начинается эпоха реактивной авиации! Все это нам пока трудно по-настоящему оценить. Ведь это же будет революция в небе! Я чувствую себя счастливым, ведь мы вместе с тобой примем участие в ней!
Мысли, которыми поделились мы, старые друзья, волновали и остальных летчиков. Многие из летчиков, подобно Стефану, прошли специальное обучение в Советском Союзе. Прибытие могло значить только одно - сюда, на аэродром в М., пришлют реактивные самолеты. Наше волнение нарастало.
Вскоре эти фантастические машины начали одна за другой поступать к нам в огромных ящиках. Офицеры, радуясь как дети, сопровождали груз, распаковывали его и долгими часами осматривали содержимое ящиков. Летчики стояли возле ящиков словно загипнотизированные. Хотя мы изучали авиационное дело и считали себя специалистами, хотя знали, что наука не стоит на месте, даже самые смелые фантазеры среди нас не могли позволить себе подумать о том, что возможен такой невероятный скачок. Мы смотрели на новую технику как завороженные, а в душе возникали тревожные мысли. Сумеем ли мы летать на этих самолетах? Справимся ли?
К нам в часть прибыл командующий ВВС генерал Захариев. Только когда всех летчиков выстроили на плацу, мы увидели, как нас много. Стоявшие в строю офицеры были охвачены необычайным волнением, понимая, что они участвуют в каком-то исключительно важном событии. Оживление передавалось от одной шеренги к другой. Летчики надеялись услышать из уст командующего то, что уже ни для кого не являлось тайной, но в приказе приобрело бы ясный и категорический смысл.