Саша шмыгнул на свое место.

Ему было не просто страшно, а жутко страшно, однако он чувствовал, что сегодня смерть его не заденет, и чувству этому доверял.

Кто-то слегка прокашлялся рядом с ним и испуганно на него покосился; Саша в ответ подобострастно осклабился, тут же, впрочем, осклабку свою потушив и покорно съежившись – чувствовал он себя очень не очень.

Наконец, раскрылась дверь адамовского кабинета, из нее бодро выкатился он сам, в сопровождении двух помощников – ведьмы Ады и хакерствующего Витаса; те осмотрели присутствующих крайне агрессивными взглядами, а Сашу вроде как бы даже и не заметили. В правой руке Адамов держал свой знаменитый чемоданчик с Бумагами.

Баул!

- Ну, здравствуйте, - сказал он троном траурным, но чрезвычайно решительным. Был взволнован и восторжен одновременно, будто великий день для него. – Сегодня у нас очень важный день, потому начнем с ритуала. Положил чемоданчик на столик перед собой, долго в нем рылся, достал незначительного вида бумажку, что-то про себя прочитал там, бумажку спрятал и решительно воздел руки, начиная традиционную хренотень.

Читал он, как я понял из Сашиного рассказа, кусочек из иудейских бумаг, оттуда, где про Иисуса Христа, но читал по-своему, совсем непохоже, Иисус получался у него каким-то злодейским, а тот, который Бар-Равва, только что не герой. А Иуда именно иудой у него получался, потому что предал Бар-Равву. Саше все это очень не понравилось, со значением читал Адамов, да и на него гневно поглядывал.

Взлетел, как полагается, сверху всех оглядел "божественным" взглядом, особенно Сашу одарил – ну, так Саша уже и сам ждал чего-то в таком роде. Все вокруг сидели решительно.

- И какого черта я сюда пришел? – поеживаясь от дурных предчувствий, нахлынувших только сейчас, подумал Саша.

И с самого своего верху, как бы нимбом озаренный (хотя это была просто лампочка галогеновая, чуть ли не у пола в стенку вмонтированная, и так, градусов на двадцать вверх смотрящая -  все знали про нее, все знали, зачем она, но все равно каждый раз эффект был убийственный, вот что странно), Адамов устремил палец на Сашу:

- Вот он!

После чего буквально шмякнулся за свой столик. Секунд пять ошалело приходил в себя, потом злобно покосился на Витаса; тот сделал вид, что ничего не случилось.

Но этого эпизода никто уже по-настоящему-то и не увидел – все  с нездоровым аппетитом воззрились на Сашу.

- Ох, не надо было! – уже всерьез испугавшись, подумал он.

Сдаваться, правда, он не собирался. В конце концов, кто тут из них лучший, если не он – уж не Бобик ли? Бобик была без той дуры и исходила восторгом от предвкушения, ее в расчет можно было не принимать; главную угрозу представлял сам Адамов, который, как известно (черт знает откуда, потому что, кроме левитации, очень похожей на фокус Дэвида Копперфилда, никаких других чудес он не демонстрировал), да еще, может быть, опасны были  эти два его помощничка – Ада и Витас, всегда излучающие ауру смертельной опасности; пустышки, впрочем, полные болваны в боевых таинствах Пути-Пучи. Подсобрался мой Саша.

И тут началось.

- Посмотрите на него, - явно имея в виду Сашу, торжественно заорал Адамов. – Вы только посмотрите на этого человека! Мы его приняли к себе, он на грани погибели находился (вздымает, вздымает руки!), мы его учить начали, отметили изо всех, и скажу вам честно, видел я в Ендобе преемника своего. Хорош он, талантов горы (тут надсадил голос Адамов, пониже стал говорить). Вспомните, как мы радовались ему, когда он пришел к нам, ведь мы всегда радуемся тем, кто приходит и лучше нас. Он показался нам невероятно талантлив, как Слуга Пути-Пучи, он может отбирать доллары, чего никто из вас, Слуги, сделать пока не может. Мы все подумали, что это просто подарок для нашего Угла, а теперь выясняется, что он нас пре-е-едал!!!

Последнее слово Адамов выкрикнул почти что на ультразвуке.

Черт знает что, - испуганно подумал Саша. – Теперь еще и предательство. Маразм какой-то.

Обвинение в предательстве для последователей Пути-Пучи действительно звучит смехотворно, поскольку асоциальность введена у них в принцип, и такие понятия, как любовь, самопожертвование, доверие, соответственно, предательство и т.д., для них просто не существуют. Правда, как объяснил мне Саша, этот принцип на Слуг Пути-Пучи распространяется лишь частично, потому что они Слуги, а служение Пути-Пучи подразумевает верность если не коллегам, то, по крайней мере, самому Ордену. Тут уж никуда.

К сожалению, о том, что Адамов вещал дальше, у Саши остались только самые смутные воспоминания. По его словам, это был полный бред, даже близко не имеющий отношения к действительности. А жалко – Саша этот текст очень рекламировал. Несмотря на то, что и полный бред.

Ошеломленный началом, Саша ждал чего-то вроде обвинений в краже долларов у Гурмана или (и) покушении на Бобика с помощью той самой ужасной дуры – их не было. Об этих инцидентах Адамов даже не упомянул. Сашу обвинили в подлом убийстве родного брата (а у него даже двоюродных не было!), недоубийстве сына, надругательстве над отцом, содомических упражнениях (что было совсем уже странно, поскольку таковые Орденом поощрялись), укрывательстве животных, в массовых цареубийствах и еще целой куче таких же абсурдных преступлений. Было там еще что-то, чего Саша, ошеломленный обвинениями, не уловил; это что-то неумолимо побуждало его обостренно чувствовать свою вину и сочувствовать оскорбленному Адамову в его почти детской жажде мести. Рассказывая, Саша особенно упирал на это сочувствие – оно его удивило.

Только много позже он понял, что обвинительная речь Адамова носила не конкретный, а, скорее, ритуальный характер; возможно, что текст ее был изначально каноническим и впервые она была произнесена много столетий тому назад, а потом еще много раз произносилась, лишь незначительно изменяясь под давлением перемежающихся эпох и, цитирую, научно-технического прогресса. Впрочем, последнее, насчет НТП, сомнительно, поскольку никаких современных реалий в словах Адамова Саша не уловил. Правда, может быть, он просто их не запомнил, так ошеломлен был.

Саша сказал тогда странные слова, которых я до сих пор не понял. Если дословно, то он сказал:

- Если бы не обостренное чувство прекрасного, свойственное мне со времен Суворовского училища, я бы не выдержал и проиграл бы, или сотворил какую-нибудь смертельно опасную глупость, настолько дикими были обвинения Адамова, тут он явно переборщил.

У остальной аудитории с чувством прекрасного явно были проблемы – или его там не было вовсе, или оно было настолько рудиментарным, что и говорить-то не о чем. Во всяком случае, оно им не помогло, и речь Адамова произвела среди них настоящий шок – Саша видел это боковым зрением, потому что даже в такой ситуации не хотел терять из виду главных своих врагов – Бобика и Гурмана. Который, кстати, что-то жевал (!!!).

Сначала все они застыли с отпавшими челюстями, а Бобик в исступлении разорвала на себе блузку, а потом начали источать такую бешеную ненависть, что я даже ударение в этом слове ставлю на второй слог; она была твердой и давящей, она жгла; казалось, еще немного и она материализуется в виде какой-нибудь особо жуткой фигуры из хоррор-шоу. Саше стало по-настоящему страшно, он в который раз повторил себе: