Мы стояли на перроне секретного города Северодвинска, и сырой осенний ветер с Белого моря обдувал наши мужественные, небритые и немного припухшие лица. Мы достигли конечного пункта с минимальными потерями. Кроме двух молодых мичманов, забытых в Кеми, все было вроде бы как в порядке. Старпом вещал о дисциплине и ответственности, пяток матросов мыслями были уже на гауптвахте, офицеры и мичманы сосредоточенно обдумывали проблемы расселения, и только один капитан-лейтенант Стрел, прищуриваясь от яркого осеннего солнца, блаженно улыбался бледным, морщинистым лицом, считая, видимо, что мы приехали в Мурманск…

Если хотите иметь прелестных женщин — не истребляйте пороков, а то вы будете похожи на тех дураков, которые, страстно любя бабочек, истребляют гусениц…

Виктор Гюго

Кто из подводников не был в Северодвинске, тот вкусил флотскую жизнь не в полном объеме. Это легендарный город для моряка Северного флота. А ведь ничего особенного в нем нет. Два гигантских завода. Один строит подводные лодки, другой их ремонтирует. Две трети города на них работают. Оставшаяся треть их обслуживает. Каждый житель, хоть на чем-то завязан с флотом. Первоначально город назывался Молотовск, строился исключительно руками зэков в тридцатые годы. Кузницей же подводного флота Северодвинск стал благодаря усилиям всей страны. Сюда ехали бригадами со всехуголков Советского Союза. Сходились, создавали семьи. Роднились. Разноплеменная кровь разбавилась здоровой поморской, и в результате произошло маленькое чудо. Такого множества красивых женщин больше я не встречал нигде. Ну разве что еще в Крыму, где тоже переварилось множество рас и народов. Самый привередливый знаток женской красоты обязательно сыскал бы на улицах Двинска ту, о ком мечтал всю свою сознательную жизнь. Было бы желание.

Как и во множестве промышленных городов, местный мужской пол был озабочен двумя вещами: рыбалкой и алкоголем. Одно другое дополняло. Прискорбно, но это характерно для наших крупных промышленных центров. А женщины… Они по большей части такими хобби не увлекались. А видеть мужа только по вечерам в постели с постоянным перегаром, а по выходным оставаться одной — не каждая такое выдержит. Поэтому и разводов в Двинске на душу населения было многовато. Пьющий мужик — обуза. Женщина уходила, оставалась одна или с ребенком. Но тепла-то хочется. Хоть ненадолго, напрокат, на недельку создать видимость нормальной жизни с мужиком в доме, да и плоть, она тоже зовет. А тут как тут военморы. Ремонт или строительство. Несколько месяцев или несколько лет. Пьют, но в меру и со вкусом. Семьи свои сюда не каждый тащит. Условия военных гостиниц с душем в конце коридора и казенной мебелью с клопами — не фонтан, скажу я вам. И организм у моряка такой же, тело за долгие морские походы скучать по женской ласке начинает, а Двинск получается тоже вроде похода. Но не в море. Жены рядом нет, а других женщин — тьма тьмущая. Откровенно говоря, редко кто выстаивал перед такими соблазнами. Флотские жены об этом знали, догадывались. Отголоски до родной базы тоже периодически доходили. Да некоторые и муженьков своих иногда навещали, если экипаж надолго на заводе застревал. И если для нас Двинск был Северным Парижем, то для жен — городом кобелирования собственных мужей.

А начиналось знакомство любого офицера с экзотикой северодвинской жизни — с ресторанов. Более зрелое поколение помнит кабак РБН, в переводе ресторан «Белые ночи», те, кто помоложе, связывают свои воспоминания с рестораном «Приморский», в просторечье — Примус. Долг чести — по приезде посетить какое-либо злачное место. После наших-то «Мутных глаз»! Город, свобода, женщины. Со стопоров срывало враз. Самые примерные и то с катушек съезжали.

Замполит наш, Палов, поселился вместе со всеми в мужском флотском общежитии. Недельку прожил, а потом вечером глядим в окно, а он чемодан тащит, рядом с ним женская фигурка его форму на вешалке за спину закидывает. Подхватили шмотки и ушли. Так полгода и квартировал на стороне. А потом на выходные перед Новым годом его жена прилетала на побывку. Так мы всем этажом его прикрывали, пока мичманы зама по явкам разыскивали. Отбрехался.

В первый же свой заход в Примус стал свидетелем того, как на нашем неприступном старпоме Пал Пете повисла очень красивая куколка и уговаривала идти к ней. Мол, муж на двое суток рыбалить уехал. Не вернется, сто процентов. Старпом явно стеснялся дать согласие в присутствии молодого лейтенанта и убеждал страстную особу решить этот животрепещущий вопрос попозже, наедине.

Опытные военнослужащие, неоднократно бывавшие в Двинске, с первых же дней бросались восстанавливать старые связи. Молодежь пребывала в легком замешательстве. Нас, привыкших с недавних курсантских времен к легким победам, шокировало, что не мы выбираем, а наоборот. Отбирают, отбивают друг у друга, не спрашивая нашего разрешения, нас. Делят наше мужское достоинство, в буквальном смысле, на части. Потом это прошло, но сначала… Полный шок.

В первый же день в Примусе меня впервые в жизни пригласила танцевать женщина, к которой я сам побоялся бы подойти. Обольстительная, холеная красавица, в лучших годах, то есть старше меня лет на десять. Вся в ауре неприступности и грациозного обаяния породы. Не женщина — мечта! Она пригласила меня и, танцуя с очень большим чувством такта, рассказала о себе. После мы долго беседовали внизу, в фойе, обо всем: о нас, жизни, мужчинах, женщинах, любви, предательстве, отношениях. Потом она дала свой телефон и попросила обращаться, когда будет трудно и некуда будет пойти. Я вечером с полчаса разглядывал себя в зеркале, пытаясь найти что-то особо привлекательное. Не нашел. Кстати, только тогда я понял, что смущаться и бояться женщин глупо. На многое я стал смотреть по-другому. Что не имеет значения возраст, внешность, а важен ты сам, твои человеческие качества, твоя способность отдавать тепло. И все исключительно благодаря той одной встрече.

Окончательно же я понял, в каком городе нахожусь, когда в порыве желания воссоединиться с семьей, решил снять квартиру и вызвать жену с ребенком. Ребята подкинули адреса, где сдают комнаты, и я двинулся на поиски подобающего для себя и своей супруги угла. Первый же визит по одному из данных адресов полностью выбил меня из колеи. Звоню в дверь. Открывают. На пороге женщина лет двадцати восьми. Коротенький халатик. Кончается там, где начинаются ноги. Декольте максимально приближенно к пупку. Вся налитая, упругая даже на вид. Женщина Беломорья. Симпатичная. Откровенно осмотрела с головы до ног.

— Здравствуйте. Вы ко мне или дверью ошиблись?

— Да вот… Адрес… Комнату сдаете?

Женщина улыбнулась.

— Ко мне. Сдаю, сдаю. Да что в двери торчать. Проходите, поговорим. Чайку попьем.

Захожу в коридор. Снимаю шинель, разуваюсь. Женщина из шкафчика достает мягкие мужские тапочки.

— Берите, обувайте. Пол-то холодный. Идемте на кухню.

Прохожу, сажусь. Хозяйка у плиты с чайником суетится. Поставила. Быстренько на стол собрала печенье, плюшечки какие-то, пирожки. Села.

— Будем знакомы! Марина.

— Меня зовут Павел. Я бы хотел комнату…

Дама томно потянулась и, наклонившись грудью ко мне, проворковала:

— Да что ж вы, мужчины, сразу о деле! Успеется. Сдам я вам комнату, Паша, сдам. Не волнуйтесь. Посидим, поговорим, винца выпьем немножко.

Халат хозяйки скорее ее обнажал, чем прикрывал. Глаза мои непроизвольно начали тормозить на самых достойных выпуклостях и местах, и Марина это заметила.

— А вы безобразник, Пашенька. Разгядываете меня, как витрину. Да не смущайтесь! Шучу. На здоровье! С меня не убудет.

Налили чай. Попили, поговорили ни о чем. Марина встала, прошлась по кухне, как по подиуму. Дала осмотреть себя со всех сторон.

— Ну, Паша, пойдемте, комнатку покажу.

Вышли в коридор. А я когда заходил, внимание на расположение комнат не обратил. Выходим. А в коридоре всего одна дверь. Марина ее открывает. Комната. Широкая кровать, трюмо, шкаф, телевизор, столик журнальный. Марина на кровать — бултых. Халатик до подбородка задрался. Все нижнее белье как на показ. Ничего, заманчиво.