Оттрахали меня по полной схеме. И поделом. Но потоп так изумительно отмыл мой трюм от всей гадости, что через сутки «высокая» корабельная комиссия признала его самым чистым на корабле. С определенной долей иронии, конечно.
Все здания и помещения, а также территория полка должны всегда содержаться в чистоте и порядке. Каждый начальник отвечает за правильное использование зданий и помещений, за сохранность мебели, инвентаря и оборудования. Все помещения и фасады зданий должны быть окрашены красками установленных колеров.
Устав внутренней службы ВС РФ
Кто не помнит свое самое первое в жизни собственное жилье? Да и как можно забыть свою первую собственную квартиру, куда ты вступал со священным трепетом, в душе ликуя и дрожа от ощущения подлинного счастья и рождающегося чувства полноценного мужчины-хозяина, а не скитальца по комнатам в общаге и по раскладушкам у друзей. Разве кто-нибудь замечал, хронически протекающие потолки на пятом этаже и подпорченные вечным парением полы на первом этаже? Загубленная жизнью сантехника вызывала только ироническую улыбку, а хлипкая дверь, пережившая смену уже десятка замков, только одно желание — поставить наконец свой собственный…
С самого первого дня своего пребывания на Севере в офицерском ранге и лейтенантском звании самой большой моей мечтой, да и не только моей, наверное, была собственная квартира. В достопамятные советские, ныне проклинаемые всей прогрессивной частью человечества времена тоталитаризма и душения свобод, в Военно-морском ведомстве, а точнее — в закрытых гарнизонах подводников, существовало то, что тогда называлось развитым социализмом. Тогда офицерам и мичманам давали квартиры. Конечно, служебные, но безвозмездно, практически навсегда и самое главное — быстро. Если ты был человеком семейным, да еще и с ребенком на руках, то мог получить собственное жилье и в самый первый день своей службы, после представления командиру и экипажу. Конечно, существовало много нюансов, но факт оставался фактом, многие мои друзья, особенно те, которые с первого дня попадали в экипажи самой старой и заслуженной 19-й дивизии, уходили после представления командиру и экипажу в поселок, сжимая в руках ключи от квартир.
Вообще, существовавшая система распределения жилплощади, лично для меня была слишком запутана и непонятна. В поселке, который тогда числился на балансе ВМФ, параллельно существовало несколько взаимозаменя-ющих друг друга служб. Домоуправление, которое вроде как отвечало за жилой фонд, ремонтировало его и подписывало ордера на квартиры, и ОМИС, морская инженерная служба, которая занималасьтем же, но не силами гражданских слесарей и рабочих, а силами матросов и мичманов. Причем тот же ОМИС постоянно помогал домоуправлению этими же матросами в самых благовидных целях. Ну для примера хотя бы в уборке городка. Дело в том, что дворников в поселке не было. Точнее — они были, но лично я ни разу за всю службу не видел ни одного. Все штаты дворников были укомплектованы женами командиров и начальников, которые, естественно, метлы и ломы в руки никогда не брали. Это было для всех секретом Полишинеля, и я доподлинно знаю, что дворником моего последнего двора числилась жена замко-мандира береговой базы флотилии. И по этой причине поселок всегда убирали моряки. Каждую субботу, в ПХД, все экипажи отсылали на закрепленный за ними участок в поселок группу матросов под руководством офицеров и мичманов, которые и наводили там образцовый военно-морской порядок, убирая недельный мусор вместо околопогонистых «дворничих».
Сам жилой фонд точному подсчету и строгому контролю не поддавался. Были жилые фонды флотилии, дивизии, экипажей самого домоуправления и уж, естественно, ОМИСа. Никто из вышеперечисленных своих заначек не сдавал, и уж если в экипаже неожиданно освобождалась хоть какая квартира, то в нее старались либо вселить кого-то из своих, либо попросту затихарить, состряпав фиктивный протокол жилищно-бытовой комиссии о ее распределении. В общем, веселая была организация процесса…
В самый первый день своей службы оказалось, что мой экипаж в отпуске, и никто проблемой моего жилустройства, кроме меня самого, не озадачен. К тому же экипаж мой был тогда в 13-й дивизии, числился за Оленьей губой и никаких своих фондов в Гаджиево не имел. Старый каплей Василий Энгельсович, сидевший вместе с личным составом в казарме, ситуацию с квартирой объяснил коротко и емко: «…ни х… тебе не дадут. У самого старпома квартира в Оленьей на пятом этаже, размером с его каюту. Дергайся сам. Иди к начпо, что ли, для начала…». И я пошел по кабинетам…
Удивительно, но на второй день своей службы, когда неожиданно решился вопрос моего личного проживания, правда, в чужой квартире, я умудрился попасть в кабинет к начальнику политотдела 13-й дивизии. Когда я пришел в политотдел, там практически никого не было, за исключением мичманши скучающего вида с огненного цвета губами, и казалось, что коридор просто накрыт расслабляющим туманом безделья. Да и не погнал меня начпо с первой минуты вон, судя по всему, по все той же причине банальной скуки. Усадив меня перед собой, благообразный полковник, правда, с довольно хищными глазами, сначала выспросил у меня всю историю моей жизни, а уж потом, видимо, уловив нужные нюансы, взял слово сам, да минут примерно на сорок. Начав, как положено, с международного положения страны, он закончил тем, что, пролистав какой-то талмуд раз пять с первой до последней страницы и изобразив на лице вселенскую скорбь, резюмировал, что свободных квартир в дивизии нет и еще долго не будет. Закончил начпо, как и положено опытному политологу, на позитивной ноте, пообещав мне, что рано или поздно все у меня будет, а сейчас стоит ждать экипаж, в котором мне уж точно помогут. Мои слова о том, что жена у меня на шестом месяце, вызвали у него бурный восторг, но когда я обмолвился, что она еще дома, а не здесь, восторг поутих, и начпо снова завел песню, правда, теперь о трудностях своей молодости. Ушел я от него озадаченным и уверенным только в двух вещах. Что квартиру мне никто просто так не даст и что нельзя никому говорить о том, что моя жена на Большой земле. В течение следующих суток я обдумывал возможные пути решения квартирного вопроса. Был один вариант, который был уже опробован моими сокурсниками, бывшими в Гаджиево на стажировке. Пару человек просто нашли брошенные квартиры в старых домах, поставили свои замки и за время стажировки привели их в более или менее жилой вид. Но это все носило такой откровенно несерьезный характер, что от этого варианта я сразу решил отказаться. И воспользовавшись тем, что экипаж был еще в отпуске, я решил штурмовать домоуправление. Благо далеко идти было не надо. Подъезд Мишки Бронзиса, у которого я квартировал, находился аккурат напротив домоуправления. Первый мой заход к начальнице домоуправления Людмиле Ивановне закончился ничем, а точнее говоря, полным фиаско. Мадам бальзаковского возраста, с лицом мудрой, видавшей виды совы и пролетарским макияжем на лице, беспристрастно выслушав мой нагловатый лепет о семье, жене, своем угле и прочей лирической чепухе, ответила коротко, предельно доступно и явно уже не первому такому орлу, как я.
— Вы, товарищ лейтенант, не по адресу. Идите к себе в дивизию, там и решайте эти вопросы. До свидания.
Наверное, мое лицо после этих ее слов выдало такую гамму чувств и переживаний, что она неожиданно для меня, да судя по всему, и для себя самой подкинула мне новое направление атаки.
— Там в 13-й у вас Астахов… второго ранга в политотделе квартирным вопросом занимается… К нему иди. Пусть тебе дает смотровой ордер на старый фонд. Я ему недавно десяток квартир предложила. Тогда и приходи.
После чего, удивившись собственной доброте, начальница резвыми движениями обеих рук указала мне на дверь.
Уже на следующее утро, часов в десять я скребся в дверь капитана 2 ранга Астахова. Он оказался немолодым, предпенсионного возраста офицером с усталыми слезящимися глазами. Выслушав мой рассказ, он, грустно улыбаясь, сказал, что к начпо я ходил зря, тот в квартирные вопросы не лезет и ничего о них не знает, из чего я понял, что тот талмуд был обманной грамотой, а к Людмиле Ивановне, которую он назвал Людкой, я вдвойне зря пошел. Астахову я уже нагло соврал, что жена на седьмом месяце, сидит у друзей на чемоданах и рожать категорически хочет здесь, а не на Большой земле. Астахов посмотрел на меня, как на марсианина, и покрутил пальцем у виска.