Туровского передернуло, как от огня.

— Иди!!! Чини сам!!! Учись!!! А не то станешь таким, как этот и его друзья!!!

Под «этим» Туровский, естественно, подразумевал меня. Под друзьями, наверное, «хачиков». А то и всех курсантов, вместе взятых. Сына как ветром сдуло. Видно, в таком состоянии папу ему приходилось видеть нечасто.

В дверь позвонили. Судя по голосам, кто-то пришел. Туровский злорадно захихикал: — Вот за мной и пришли, Белов! Будем закругляться!

На пороге, сияя широченной улыбкой, возник еще один «автоматчик» — капитан 3 ранга Туманов. Похоже, Света успела сообщить ему о трагедии, разыгрывающейся в этой комнате, и он поспешил к нам разрядить обстановку.

— Здравствуйте, товарищи! Как дела на околонаучном фронте?

Лицо Туманова выражало безбрежное удовольствие, лучилось от блаженства и внутренней гармонии. Отпуск, дача, море, что еще надо человеку, чтобы достойно отдохнуть от военной действительности. Он был полная противоположность взбешенному Туровскому.

— Что, хохлы, прищурились? Юрка, ты что-то на себя непохож.

Туровский обреченно махнул рукой.

— Я скоро умом тронусь. Свалился на мою голову ноль полнейший. Володя, будь другом, прими у него хоть пару вопросов, я оденусь пойду.

Володя энергично потер руки.

Ради бога! Ступай, занимайся своими делами, я тут повоюю за тебя.

В душе я ликовал. Туманов с флота вернулся недавно, теоретическим училищным жирком обрасти не успел и четко знал, что на действующем флоте необходимо, а что нет. Поэтому над курсантами особенно изощренно не изгалялся, требовал в меру и звезд с неба хватать не заставлял.

— Ну, старшина, в чем ваши разногласия с моим многоуважаемым другом Юриком?

И все началось по-новой. Но совсем в другой интерпретации. Туманов спокойно выслушал зазубренные мной тексты, просмотрел нарисованные мной схемы, задал пару общих вопросов и подвел итог: — На крепкий трояк ты тянешь без замечаний. Чего это Юрка к тебе прицепился? Ему что, времени своего не жаль?

Я в ответ только жалко улыбался. Слова Туманова меня окрыляли, но не более. Последнее слово все равно было за Туровским. И тот не заставил себя ждать. Кажется, даже пока он одевался, его попросту выворачивало наизнанку от тупоумия наглого и беспардонного курсанта. Метеором влетев в комнату, Туровский с нескрываемым раздражением спросил: — Ну, убедился, каких туарегов воспитываем?

Туманов отреагировал очень спокойно:

— Юра. Мне кажется, свой трояк парень заслужил честно. По крайней мере, память у него отличная. Я проверил. Он точно по тексту учебника шпарит.

Туровский взорвался. Далее происходило что-то неописуемое. Вздыбившийся кавторанг буквально выдернул Туманова из-за стола и выволок в коридор. Оттуда в течение нескольких минут доносилось рычание и крики Туровского, изредка прерываемые робкими репликами младшего по званию. Бедный Вова Туманов! Чего он только не наслушался. И потакатель малодушный, и моральный развратник, и остолоп флотский, и что ему не будущих офицеров воспитывать, а телят гонять в глухой деревне. Всего и не упомнишь. Просто изнасиловал моего заступника. После этого концерта униженный Туманов убыл на кухню к женщинам и больше на сцене не появился.

Размазав идейного противника по стенке, Туровский снова возник передо мной. Настроен он был более чем решительно, и пощады на его лице я прочитать не смог.

— Встать!

Туровский вдруг превратился из чересчур горячего ученого в настоящего строевого офицера.

— Шагом марш обуваться!

Приказ начальника — закон для подчиненного. С тяжелым сердцем я поплелся в прихожую. Проклятые хромачи никак не лезли на ноги. Я измучился, но попросить ложечку для обуви не смел. Когда, наконец, я закончил процедуру и выпрямился, моим глазам предстала такая картина.

Слева, в проеме двери, скрестив на груди руки, с видом гордого римского патриция, уничтожившего орду варваров, высился кавторанг Туровский. Усы вздыблены, глаза метают молнии, только сабли не хватает. Справа у двери на кухню его жена. Она тоже успела переодеться, выглядела очень соблазнительно в короткой юбочке, выгодно подчеркивающей красивые ноги, и обтягивающей футболке, детально обрисовывающей остальные женские достоинства. Друг друга они не видели. Зато я их обоих — прекрасно.

— Ну что? — спросила Светлана беззвучным жестом.

Я опустил глаза и отрицательно покачал головой.

— Одну минуту! — Она сделала руками ободряющее движение и решительно вышла к мужу.

— Юрочка! Можно тебя на минутку?

И не дожидаясь ответа, подхватила того за руку и увлекла за собой в комнату. Тот попытался вывернуться, но уверенная женская рука ласково, но твердо направила движение мужа в нужную сторону. Дверь за ними закрылась. Я же остался в пустой прихожей в совершенно глупом положении: уйти нельзя, остаться тоже. Первые пару минут супруги звуков не подавали вообще. После послышался звериный рык Туровского, периодически прерываемый сеансами тишины. Постепенно сеансы становились все продолжительней, а рычанье моего учителя все короче. Потом оно вовсе прекратилось. По моему разумению, на это ушло минут десять. Потом дверь тихонько открылась…

На переднем плане стоял Туровский. Был он красен, словно свежевыкрашенный аварийный щит на контрольной проверке корабля. Да и вообще, был он несколько взбудораженным. За его спиной, застенчиво улыбаясь, его красивая супруга поправляла прическу. Туровский, не глядя мне в глаза, а осматривая прихожую, словно видя ее впервые, протянул руку.

— «Бегунок»!

Я судорожно залистал тетрадь в поисках заветной бумажки.

— Белов, быстрее!

Кажется, кавторангу очень хотелось побыстрее покончить со всеми формальностями. Слава богу! «Бегунок» нашелся, и я протянул его Туровскому.

— Юра, не забудь! Ты обещал!

Света грациозным жестом протянула мужу ручку. Юра издал стон умирающего тигра и быстрым росчерком что-то написал. Потом с видом человека, у которого рухнули все идеалы, отдал мне бумагу.

— На, осенью все равно пересдавать заставлю… наверное…

— До свидания! Счастливого отпуска!

Тепло улыбаясь, очаровательная Светлана помахала мне рукой из-за широкой спины своего щепетильного мужа…

Как я оказался на улице, и не помню. Лишь там я осмелился посмотреть в «бегунок». На злополучной бумажке размашистым почерком было написано всего одно слово — «хорошо». И внизу подпись. Уже в обед следующего дня я получил отпускной билет и уехал в Москву.

Не знаю, что побудило жену Туровского помочь мне, нахальному лентяю, вломившемуся в их дом в самое неподходящее время. Не знаю. Может быть, она просто вспомнила курсантские годы своего Юрика, когда ждала его в увольнение, а он, наверное, тоже получал двойки…

…служба военного до безобразия проста. Приказали. Выполнил. Доложил. И никаких глупых вопросов…

Командир РПК СН «К-44» капитан 1 ранга Баженов В. Н.

Система, а точнее училище, — это не только место, где из мальчика делают мужчину и офицера, это место где, образно говоря, этого мальчика жить учат… по уставу, со всеми вытекающими веселостями и правильностями этого самого устава. И учить жить начинают именно с того места, где мальчик и живет. Со шконки, то бишь с коечки, а значит, и с кубрика, и с умывальника, и уж, само собой, с гальюна. А любая учеба — это в первую очередь и ее контроль. А контроль — это и есть смотр казармы.

Смотр казармы — это не просто квинтэссенция того, что все нормальные люди называют военным маразмом. Это и есть воплощенный в жизнь маразм. Но чрезвычайно веселый, хотя и изматывающий, как морально, так и физически. Вот, кто, например, из гражданских может ответить на вопрос: что больше всего характеризует военнослужащего? Никто. А ответ чрезвычайно прост. Какова тумбочка курсанта, таков и он сам! И если у нерадивого и неаккуратного гардемарина в тумбочке все навалено, как попало, и еще сверху засунуты кеды, на которых лежат слойки из чепка, а поверх всего шестидневные караси, пахнущие смертью, то у примерного, а значит, аккуратного и передового военнослужащего в тумбочке все лежит, как в строю. Расческа, платочек, ниточки с иголочками, зубная щетка в футляре и мыло в мыльнице. Про зубную пасту и бритву и говорить нечего. И все разложено по ранжиру, а не как попало, и максимум чего в тумбочке есть лишнего, так это пара учебников и письма из дома. И укладки в баталерке выложены в шкафах повзводно, и у каждой бирочка есть с фамилией, и даже толщина каждой уложенной вещи одинакова. И снова, как в строю. Внизу брюки и темные фланелевки, выше все светлое, а на самом верху, чистый и отглаженный гюйс сияет. А уж о том, что все должно быть натерто, выровнено и надраено, тут и говорить нечего. И вот утром рота уползает на занятия, и начинается это самая фантасмагория, называемая смотр казармы…