– Он обвинял королеву в том, что у нее совершенно нет ума, что она забавляется куклами, как ребенок, и что так больше продолжаться не может. Потом он щелкнул пальцами, появились лакеи и унесли манекены прочь. Король был так рассержен, что, не стесняясь, в присутствии слуг сказал, что у королевы нет ни вкуса, ни собственного мнения, ни чувств. И что… что Татьяна пожелала выбрать кое-какие платья для себя, и хватит заставлять ее ждать.

Мы молчали, оторопев от наглости Вилли.

Аллегра приблизилась к нам на один шаг и понизила голос так, чтобы ее слышали только мы с Ирен:

– Он ругал королеву, а в соседней комнате – я заметила – та порочная женщина ожидала манекены Клотильды! Затем король удалился – с Татьяной, лакеями и всеми куклами. В жизни мне не приходилось присутствовать при столь вероломной и жестокой сцене! Не могу поверить, дорогая Ирен, что вы могли что-то найти в короле. Он – чудовище!

Лицо моей подруги стало похоже на античную маску, символизирующую тревогу: вспышка Аллегры напомнила Ирен о прежнем знакомстве с королем, но всхлипывавшая Клотильда была погружена в собственные переживания и не слышала – или не понимала – никаких намеков.

– Чудовище, – повторила Ирен глухим голосом. – Похоже, так и есть.

Она вздохнула и легко погладила мягкие локоны Клотильды.

– Самое время прекратить оплакивать то, что уже не изменить, – промолвила она. Голос ее служил чудесным успокаивающим средством, которое она использовала, привнося в него равные доли искренности и артистичности. – Мы должны решить, как поступить дальше.

Клотильда, преодолев себя, отреагировала на голос, завораживавший тысячи людей. Глаза ее покраснели еще больше, но одно-единственное слово из сказанной Ирен фразы приободрило ее.

– Мы?

Ирен кивнула:

– В том, что касается платьев, я уверена, вы с Аллегрой нашли прекрасное решение. Вам больше не нужны эти глупые куклы: выбор уже сделан. Теперь осталось только послать заказы.

– Но платья уже унесли… – Клотильда была готова снова удариться в слезы.

– Неужели вы думаете, что месье Ворт не сохранил чертеж каждого наряда, что отослал вам? – снисходительно улыбнулась Ирен. – Он простой смертный, но в своем деле подобен великому Создателю. Ни одна оборка, доставленная в Прагу, Вену или Лондон, не пройдет мимо его взора. А сейчас вы с Аллегрой должны сесть, пока мысли еще свежи, и составить список всего того, что собирались приобрести. Ворт выполнит заказ.

– Но… мадам Нортон… – Королева отвела влажные льняные волосы, закрывавшие ее расстроенное лицо. – Похоже, вы не понимаете. Король вошел ко мне прямо в спальню, чего не делал даже после нашей свадьбы, и прилюдно приказал, чтобы мои – мои! – манекены отдали той женщине! Я не хочу говорить очевидные вещи в присутствии таких деликатных дам, как ваша милая сестра и мисс Хаксли, но ясно одно: Татьяна является предметом личного интереса короля, женщиной, которая в глазах Вильгельма намного лучше меня, которая является его…

– Любовницей, – прямо, без обиняков закончила за нее Ирен. – Но такое поведение вполне в духе королей: для них это естественно, как корона на голове. Вот, например, наш принц Уэльский… Моя дорогая, да у него целый гарем!

– И как же принцесса Уэльская терпит все это?

– С достоинством и, как мне представляется, с определенным отвращением. Такова ее доля: быть верной и доброй супругой королю, испорченному человеку, не знающему удержу в своих прихотях. Но и у любовницы своя роль: баловать испорченного ребенка, что живет внутри каждого монарха, да и внутри каждого богатого мужчины. Подумайте, каково женщине мириться с этим. Она, бедная, вынуждена терпеть не только непостоянство короля, но и вечно ожидать его в своей спальне. Не всегда это тот исход, которого искренне желают, что бы там ни говорилось в сказках о королях и принцах.

Клотильда медленно кивнула:

– Вы советуете мне примириться со своей участью. Признаюсь, мне не требуется присутствие короля… постоянно. Я лишь хочу обеспечить наследников, и, думаю, дети утешат меня, когда я стану играть свою пустую роль.

– Вполне возможно, – с улыбкой сказала Ирен. – Поживем – увидим.

– Но как я могу иметь детей, если у короля нет ни малейшего желания посещать меня? К тому же теперь, когда он показал свою истинную природу, один его вид внушает мне отвращение!

Ирен пожала плечами – явно бессердечный жест в столь острый момент. Время от времени любовь к театральной драматизации мешала моей подруге сострадать людям с разбитым сердцем, если их трагедии представлялись ей слишком мелкими.

– Обстоятельства могут быть не столь безнадежными, как вы полагаете, – заметила она. – Честное слово, мир покажется вам куда светлее, если вы закажете несколько платьев месье Ворту. Я сама нахожу подобного рода покупки весьма, если так можно выразиться, духоподъемными в смысле их воздействия на моральное состояние. И хотя его величество всемилостивейше изволил присвоить ваши манекены, самым безболезненным решением этой проблемы для вас будет просто позвонить месье Ворту и сказать, что вы возьмете все, что он прислал.

– Но, мадам Нортон, это будет стоить целое состояние! – испуганно воскликнула Клотильда.

Ирен ангельски улыбнулась:

– Да, скорее всего, так оно и получится. Представляю, что почувствует король, когда увидит счет!

– Он придет в ярость, хотя он первый настоял на том, чтобы я посетила Ворта. Он снова явится в мои комнаты, огромный, величественный, преисполненный ярости…

– Ну и? – Ирен грозно подбоченилась. – Что дальше? Что он вам сделает?

Клотильда заморгала, вытирая свои детские голубые глаза, которые снова наполнились слезами.

– Да ничего он не сделает, – вдруг спокойно сказала она, – если я не испугаюсь его пустых угроз. Ему придется оплатить счет.

– Вот именно, – сказала Ирен с дьявольским блеском в глазах. – Ему придется оплатить и этот счет, и еще много-много будущих счетов. – Она улыбнулась Клотильде, наконец добившись от королевы ответной улыбки, бледной копии ее собственной. – И у вас будет великолепный гардероб. Теперь вы понимаете, что такое «заслуженная справедливость»?

– Понимаю, – кивнув, сказала королева. – Но это довольно печальный триумф.

– Подобным утешением вынуждено довольствоваться большинство женщин, особенно если они общаются с королями… Но что касается вас, моя дорогая… – Здесь голос Ирен стал невероятно похож на голос цыганки, которую мы впервые посетили полтора года назад, и моя подруга взяла королеву за руку, будто собираясь исследовать линии ее ладони. – Для вас я предвижу ослепительный нравственный триумф, а также покорность короля и множество поразительных открытий. Вы пребываете в центре сложной паутины, и хотя лично вы затронуты этой сетью лишь слегка, ваша дилемма образует сердце всех ее хитросплетений. Отдыхайте с легкой душой, надейтесь, и будущее окажется лучше, чем вы думаете. Обещаю вам, в результате вы получите от Ворта такой блистательный гардероб, что вам позавидует сама императрица!

Теперь засмеялась даже сама Клотильда:

– Я не столь уверена, как вы, мадам Ирен, во власти новой партии нарядов.

– А зря, – сказала Ирен с той замечательной невозмутимостью, какая присуща только цыганкам. – Уж я-то знаю и своих королей, и свою одежду!

Глава двадцать восьмая

Среди надгробий

Спасти любимого мужа из моря цветов и успокоить безутешную королеву Богемии – любая женщина решила бы, что для одного дня двух этих подвигов вполне достаточно. Увы, Ирен была не из тех, чью жажду деятельности так легко утолить, поэтому мы помчались обратно в отель.

В номере мы обнаружили, что все букеты цветов Годфри в благородном порыве пожертвовал Национальному театру и местному похоронному бюро. Правда, желания отдать кому-нибудь яйцо Фаберже у него не наблюдалось. Ирен после небольшой внутренней битвы между чувством ревности и врожденным здравомыслием была вынуждена с ним согласиться: предмет искусства всегда останется предметом искусства, а бесстыжие девицы, даже те, что пытаются приставать к ее мужу, приходят и уходят.