Побежали в клуб.
— Хорошо бы цветы, — сказал дядя Эля.
— Да, — согласился Кащеев.
— Так у меня есть.
— Что есть?
— Цветы есть. Из перьев. Искусственные.
— Фу… мерзость. — Кащеев терпеть не мог искусственные цветы. — Как можно, Эзрах Самойлович?
— Я знаю, что нельзя. Но куда же их девать? Их никто не берет. Надо же куда-то девать.
— Украсьте звероферму! Или выбросите их на берег — птицам, растащат для гнезд, все будет польза.
— В хозяйстве ничего не должно пропадать, — заметил дядя Эля.
Прервали занятия в школе-интернате, и детвора высыпала на берег. Среди них выделялась большая группа малышей в одинаковых шляпах — большие мягкие поля, невысокая полукруглая тулья, широкая лента, за которую вставлен искусственный цветок и большое перо неизвестной птицы.
— Что это за маскарад? — рассмеялся Кащеев.
— Шляпы женские… — на всякий случай отодвинулся подальше дядя Эля. — Артикул тринадцать-четырнадцать, Мосшвейпром, тридцать шестой год.
— Боже! Да в этой шляпе ходила еще моя бабушка!
— Бабушка нет, но мама ходила, — уверенно произнес дядя Эля.
— И вы не нашли ничего лучше, как вырядить в них наших детей?
— Я их не наряжал. Я продавал шляпы в нагрузку к японским светильникам.
— Каким еще светильникам?
— Ну к этим… зажигаешь — и сразу по абажуру плавают рыбки. Чукчам очень нравятся.
— Но нравятся светильники, а не шляпы? Да?
— Да. Но мне ведь и шляпы надо куда-то девать.
— Торговать с нагрузкой — это нарушение.
— Э, Иван Иванович! Научите меня так жить, чтобы торговать и не нарушать!
— Вас, наверное, накажут. Рубин.
— Ой, не говорите. Я и так наказан, когда сюда приехал, или вы думаете, это премия — работать на конце света?
— Надо списать!
— Списать нельзя, ни одна холера их не берет — ни мыши, ни медведи, — вздохнул дядя Эля. — Товар не портится. Сделано на века.
— Умели же раньше делать, — засмеялся Кащеев. И тут же посерьезнел. — Колхоз приобретет у вас весь этот хлам, не обеднеем. И выбросим. Все, что ненужного осталось на складе. Незачем загружать помещение. И не смешите народ — отберите у детей под любым предлогом эти шляпы, хорошо?
— Конечно.
— У меня передовой колхоз, а не оперетта.
«Гордый» подходил к берегу.
— Вот еще что, — сказал Кащеев, — передайте Карабасу… ээ… Пантелею Панкратовичу то есть, чтобы выделил все из своих запасов. Вечером будем чествовать героев труда, ясно? Ничего не жалеть! Пусть будет праздник. Нам предстоят еще нелегкие будни.
— Хорошо, — охотно согласился дядя Эля и побежал на склад.
На берегу сельский оркестр разбирал инструменты. Конечно, по такому случаю следовало бы духовой оркестр, но в селе музыканты объединились в коллектив, исходя из наличия инструментов, а также тяги молодежи к танцам после кино. Поэтому в репертуаре была только эстрада, а на чем играть, не столь уж важно, важна сыгранность. Саксофон, труба, баян, две гитары, балалайка, барабан и чукотский бубен. Если все враз вдарит в глухую полярную ночь — не танцевать нельзя.
Оркестр настроился — и над суматошным берегом взвихрился фокстрот «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой».
Кто-то устроил стрельбу из ракет.
Кащеев подошел к музыкантам, но они его не слушали.
Он подождал.
— Надо бы какой-нибудь марш, — высказал он неуверенную заявку.
— Марш мы не разучили, — потупился саксофон.
— Ну песню бодрую, что ли…
— «Наверх вы, товарищи» идет? — спросила балалайка.
— Давайте.
Барабан и бубен выступили вперед, сделали затяжное вступление, затем отступили назад, и оркестр грохнул «Варяга».
Мальчиков стоял на носу «Гордого», деловой, как всегда неулыбчивый, сосредоточенный. Он понимал торжественность момента и в душе был растроган. Передав командование боцману, он первым спрыгнул на причал в объятия Кащеева.
Это были такие крупные экземпляры, что Пивень не рискнул их обмерять.
Щедр был председатель и его правление, товарищеский ужин устроили в здании столовой, пригласили всех, а кому места не хватило, тот мог подойти к окошечку кухни, получить фужер водки или шампанского, выпить за трудовые успехи колхоза и не спеша идти домой.
Вечер был уже в самом разгаре, когда выясняются отношения, признаются в любви, а наиболее любопытные допытываются, уважают ли их.
Иссякли тосты, но не иссякла жажда и не кончались закуски, приготовленные из китового мяса.
Появился Слава Чиж с Машей (он бегал за последней радиосводкой). Алекс подвинулся, налили Маше вина, а Слава информировал окружающих о том, что метео на завтра хорошее, в шахматном матче на первенство мира очередная ничья, на материке начался чемпионат по футболу и «Орэра» выиграла у «Паляницы», а у Никсона, по слухам, аппендицит.
— За успех «Орэра»! — предложил Ш.Ш.
Многие пожали плечами, но выпили все.
— Видите, сколько народу, — объяснял Кащеев лейтенанту отсутствие энтузиазма, — много, да? Так вот среди них ни одного болельщика футбола. Ни одного! Единственное село в мире, где нет футбольных болельщиков!
— Как?!
— Так.
Лейтенант оторопел.
— Ни одного? — спросил он с ужасом.
— Ни одного, — радостно ответил председатель. — Теперь видите, насколько наши люди выше, их не волнуют ненужные страсти и прочая суета.
— Но ведь «Орэра»!
— Ну и что — «Орэра»? Почему вы за нее болеете? У вас что — там родственники?
— Нэ нада родственники! — категорически отрицал Ш.Ш. В его представлении родственники ассоциировались с круговой порукой, семейственностью, карикатурами в журнале «Крокодил». — Я так болею!
— Вот это-то и плохо, — заводил его Кащеев. — За команду болеете, а людей ее не знаете. А вдруг среди них хулиганы, зазнайки, неплательщики алиментов?
— А вдруг они не повышают свой культурный уровень? — подлил масла в огонь Алекс. — Вдруг они пишут с ошибками?
Ш.Ш. как-то сник. Ему надо было переварить все доводы.
— Нет, вы не огорчайтесь, — успокаивал его Кащеев, — всего этого и в помине нет, я просто прошу вас представить — а вдруг? Нельзя так безоглядно любить свою команду. Так слепо, например, только родители любят своего сына, который на самом деле уголовничек. Да, да! А они его любят. Бывает?
— Бывает, — согласился Алекс.
— Я тоже болельщик, — заявил Пивень.
— Вы приезжий, — ответил Кащеев, — болейте себе на здоровье.
— Небось за «Паляницу» болеете? — спросил Алекс.
— Да, да.
— У вас там родственники?
— Никого.
— Значит, и вы на неправильном пути! — резюмировал Кащеев. — Но в данной ситуации я рад, что выиграла ваша команда, лейтенант, а не команда инспектора. Я теперь всегда буду болеть за ту команду, которая играет против команды инспектора!
— И главное, молодой человек, — говорил дядя Эля Алексу Мурману, — привезите с отпуска жену. Тогда вам тут не будет скучно. Женитесь!
— Обязательно, — согласился Алекс.
— На материке столько красивых девушек! — вздохнул дядя Эля.
— Да, — подтвердил Слава Чиж, — особенно в столице. Москве везет на красивых девушек.
— Да, Москве везет.
— Киеву тоже везет, — сказал дядя Эля.
— Еще как везет!
— А Одессе еще лучше везет! — заметил Кащеев.
— Ну, Одессе само собой везет!
— А Магадан?
— О Магадан!
— Ах, Магадан!
— Да, Магадан… Вот уж кому везет!
— Обязательно женитесь, — настойчиво рекомендовал дядя Эля, — но только на блондинке.
— Почему? — удивился Алекс.
— Тут в селе одни брюнетки, — объяснил дядя Эля. — Да и вообще джентльмены женятся на блондинках.
— Но я не еду в отпуск, — засмеялся Алекс.
— Передумали? — почему-то обрадовался дядя Эля. — Хорошо! Тогда не женитесь!
— Ладно, уговорили, — согласился Алекс.
— А если вы женитесь, — заметил Пивню дядя Эля, — то от вас жена уйдет.