Вариинга не успела ответить, потому что в этот момент им принесли на деревянном блюде нарезанное на тонкие ломтики мясо. На отдельной тарелке высился салат из лука, терпкого перца и зеленой гвоздики.
Оба принялись за еду.
"Я встретил эту женщину только вчера, — размышлял Гатуирия, — а уже сегодня рассказываю ей самые сокровенные тайны. Неужто на меня так подействовало пребывание в пещере?"
Вариинга думала примерно о том же. Все, что произошло с ней за последние двадцать четыре часа, просто не укладывалось в сознании. Вспомнила, как ее бросил Джон Кимвана; как прогнал со службы босс Кихара; как лишилась она крова над головой; как ей сунули в руки записку с угрозами "Ангелов ада"… Вспомнив о записке, она полезла за ней в сумку, чтобы показать Гатуирии — вот, дескать, каких головорезов нанимают богачи себе в услужение. Но сколько ни искала, записки так и не нашла и снова вернулась мыслями к рассказу Гатуирии, к борьбе между отцом и сыном. А почему он, собственно, боится, что я его возненавижу? Какая ему разница? Может статься, мы никогда больше не увидимся. Или он воображает, что встретил такую, что "всегда готова"?
Внезапно Гатуирия вернул ее к действительности. У него был такой голос, будто бы он тонет и зовет на помощь.
— Ну и ну! Ведь я едва избежал участи тех, кто вместо служения нашей культуре фантазирует о том, как продавать землю бедным в цветочных горшках!
— И торговать воздухом, данным нам богом, — добавила Вариинга. — Станем сажать лилии, чтобы разграничивать пространство: от сих до сих воздух мой!
— Какова идея — строить курятники для бедных, — напомнил Гатуирия, — чтобы домовладельцы и банки получали дополнительный доход!
— Мечты о дюжине любовниц! — Вариинга проглотила подкативший к горлу комок. — Знают ли они, сколько сердец ими разбито! Сколько тел истоптано, сколько жизней загублено! В наши дни красота юности превратилась в смердящий труп; тепло женской ласки равнозначно самоубийственному костру; материнство сошло в могилу бесплодия… Скольких женщин они принудили бросать своих младенцев в сточные канавы или убивать еще в утробе!
Каждой девушке присущи мечты о будущем, о домашнем очаге, где долго, мирно и счастливо будет она жить с мужем и детьми. Многие стремятся к высотам знаний, к ответственной и полезной для людей работе, к подвигам на благо своей страны, чтобы грядущие поколения с благодарностью вспоминали их. Почти каждая из них еще в отрочестве мечтает о светлых, радостных днях и героических поступках. Но погодите — вот грудь ее наливается, расцветают щеки, и сразу же типы вроде босса Кихары свистят ей вслед, предлагают покататься в "мерседесе", показать яркие огни и ночные заведения Найваши и Момбасы. Она вкушает сомнительные удовольствия в дорогих отелях Найроби, а наутро все ее светлые мечты разбиты вдребезги, разлетаются на мелкие черепки. Скажи же мне, изучающий народную культуру: если глиняный котелок разбит, его можно склеить? Где тот умелец, что соберет воедино разбитые девичьи мечты, оживит их, как сказочная голубка? Нет, нет и нет! Как это поют музыканты народности мутхуу:
Давайте же, братья и сородичи, оплачем бедняжку, вместе подивимся нынешним чудесам. Женщины носят в чреве обреченных заморышей, а не будущих героев. Если глиняный горшок разбит, его уже не склеишь, Так и девичьи мечты не вернешь, их разбивают богатые сластолюбцы…
Гатуирия заметил, как по щекам Вариинги побежали слезы.
— Вариинга, ну что ты? Успокойся! — принялся он утешать ее, теряясь в догадках, не обидел ли он ее ненароком.
Вариинга достала из сумочки платок, вытерла глаза, попыталась улыбнуться.
— Ничего, ничего, — промолвила она все тем же исполненным грусти голосом, — впрочем, для моих слез есть серьезная причина, но я не стану посвящать в свои тайны малознакомого человека… А, что уж там, такое случается с девушками всюду. Под влиянием твоего рассказа я окинула взором собственную жизнь и как бы заново пережила тот момент, когда разлетелись вдребезги мои мечты. Ну, так и быть, расскажу… Только с чего начать?
Бываю ли я на людях или остаюсь одна, молчу, думая о своем, работаю или бреду по дороге, мне все чудится тяжелый грохот поезда — он увозит меня из Накуру, от всех горестей и бед, что выпали там на мою долю… Я стояла между рельсами на переезде. Было воскресенье, около одиннадцати утра. Паровоз надвигался, пуская клубы дыма, тяжело дыша и как будто напевая:
Я зажмурилась, начала считать про себя: раз, два, три, четыре… теперь бери меня!..
Вариинга зарыла лицо в ладони; она вся дрожала, словно на нее снова надвигался поезд. На лбу выступили капельки пота, она явственно ощутила, как ев кромсают колеса. Гатуирия быстро поднялся, положил ей руки на плечи, легонько потряс:
— Что с тобой, Вариинга?
Жансита Вариинга родилась в Каамбуру, округ Гитхунгури Киа Вайрера, в 1953 году. Кенией тогда правили британские империалисты; они ввели репрессивные законы и как раз в то время объявили чрезвычайное положение. Кенийские патриоты во главе с Кимати ва Вачиури дали клятву единства и провозгласили, что поскольку смерть есть всего-навсего факт жизни, то они будут сражаться с английскими карателями (прозванными "джонни"), пока не прекратятся муки и страдания народа. Орудийные залпы и разрывы бомб в Ньяндарве и вокруг горы Кения напоминали раскаты грома. Англичане и их черные слуги из отрядов "внутреннего охранения" — выродки, продавшие страну ради спасения своей шкуры, — почувствовав, что партизаны мау-мау берут над ними верх, усилили жестокие гонения на рабочих и крестьян по всей стране.
В 1954 году был схвачен отец Вариинги и отправлен в концлагерь Маньяни. Через год арестовали мать, она отсидела изрядный срок в тюрьмах Лангаты и Камити.
Вариинге не было тогда и двух лет. За ней приехала тетка из Накуру. Муж тетки работал в ту пору на железной дороге, а впоследствии в муниципальном совете Накуру. В этом городе и росла Вариинга вместе с двоюродными братьями и сестрами. Первое время семья жила на усадьбе "Панья", а перед провозглашением независимости переехала в муниципальный дом в пятьдесят восьмом квартале.
Вариинга ходила в начальную школу "Бахарини" неподалеку от поселка Шаури Яко. Ее старший кузен был определен в другую школу — "Бондени" в Мадженго. Она бегала на уроки мимо крытых травою хижин бедняков, окружавших городскую скотобойню. Перед самым звонком Вариинга занимала место в строю — начиналась утренняя перекличка. Иногда после школы или же в выходные Вариинга с двоюродными братьями бродила по улицам, разглядывая людей, дома и витрины магазинов. Изредка в муниципальном зале "Мененгаи" устраивались концерты и представления, а в Камукунджи бесплатно показывали кино. Еще они гуляли по дороге, ведущей к озеру Накуру, спускались к берегу, любовались фламинго и другими птицами. Можно было сходить и на трек, где устраивались авто- и мотогонки.
Но больше всего Вариинга любила не уличные зрелища, а церковные службы. Ей нравилось молиться и слушать проповеди. Каждое воскресенье тетка брала ее с собой на утреннюю мессу в церковь святого Розария. Там ее и крестили, дав имя Жасинта. Вариинга избегала разглядывать картины на стенах и витражах церкви, хотя взгляд ее против воли то и дело скользил по ним. На них был изображен Иисус на руках у Девы Марии или на кресте; дьявол с двумя рожками, как у коровы, и с обезьяньим хвостом отплясывал на одной ноге бесовский танец, в то время как ангелы ада с вилами в руках поджаривали грешников на огне. Дева Мария, Иисус и ангелы господни были белые, как европейцы; дьявол и его свита — черные. По ночам Вариинге снился один и тот же кошмар. Вместо Иисуса на кресте оказывался дьявол, он был белый, походил на откормленного европейца, которого она видела однажды в спортивном клубе "Рифт-Вэлли". Его распинали люди в обносках, вроде тех, что заполняли улочки Бондени. Через три дня дьявол испускал дух, и тогда черные люди в костюмах и галстуках снимали его с креста, он оживал и принимался дразнить Вариингу.