Руфь установила для Дэвида и Джулиана практически тот же распорядок дня, по которому они жили в Нью-Лондоне. Единственное отличие заключалось в том, что леди Бойнтон помогала ей и Ву-лин кормить детей. Кроме того, Джессика несколько раз в неделю вместо Руфи рассказывала малышам сказки на ночь.
По совету Джессики для Ву-лин наняли репетитора. В дом пригласили портного, сапожника, модистку, чтобы приготовить новый гардероб для жены Чарльза и юной китаянки. Джессика также настояла, чтобы Ву-лин сидела вместе с ними за семейным столом, и с самого начала недвусмысленно дала понять, что к юной девушке следует относиться как к члену семьи, а не как к служанке.
Сэр Алан старался, чтобы невестка чувствовала себя как дома. Он рассказывал ей новости из Соединенных Штатов, подписался для нее на нью-йоркские и бостонские газеты, втягивал ее во все разговоры. Он старался быть вежливым с Ву-лин, и хотя ему было трудно чувствовать себя свободно с ней, он никогда не позволял себе забыть, что она гость в его доме.
Однако пойти дальше этого он себя заставить не мог. Откровенно и подолгу он обсуждал с Чарльзом деловые проблемы, но никогда не касался личных вопросов. Но самое главное, он вовсе не замечал Дэвида и вел себя так, словно ребенка не существовало. Он никогда не поднимался на третий этаж, где находились детские комнаты, а когда дети спускались вниз, он недолго поболтав с Джулианом, лишь искоса бросал взгляд в сторону внука.
Джессика изо всех сил старалась сгладить ситуацию.
— К сожалению, — говорила она, обращаясь к Чарльзу в присутствии Руфи, — твой отец всегда чувствовал себя неловко в общении с маленькими детьми. Не припомню, чтобы он обращал на тебя хоть малейшее внимание, пока ты не научился ходить и разговаривать. К счастью для Элизабет, она была уже достаточно взрослой, чтобы говорить достаточно бегло, когда мы удочерили ее.
В напряженную жизнь в доме Бойнтонов до некоторой степени вносило разнообразие активное общение молодоженов о друзьями и знакомыми. Многочисленные друзья Чарльза, включая однокашников из Итона и Оксфорда, друзья его родителей, деловые партнеры приглашали их с Руфью на многочисленные званые обеды, так что три-четыре дня в неделю они обедали вне дома. А по воскресеньям после посещения церкви, когда общественная активность несколько унималась, Чарльз и Руфь вместе с детьми и Ву-лин отправлялись осматривать достопримечательности Лондона, таким образом избавляя Дэвида от необходимости сидеть незамеченным за воскресным столом деда.
Натянутость в отношениях уменьшилась еще больше, когда вернулась Элизабет после годового пребывания в школе-интернате во Франции. Она была в восторге от брака брата и не делала никаких секретов по поводу причин своей радости.
— Когда я услышала, что ты переехала в дом Рейкхеллов, — сказала она Руфи, — то ужасно испугалась, полагая, что у тебя есть виды на Джонатана.
Чарльз рассмеялся.
— Теперь, когда ты член семьи, — пояснил он жене, — тебе необходимо узнать наш самый большой секрет. В возрасте шести лет — или около того — Элизабет решила, что влюбилась в Джонатана, и с того времени она пытается женить его на себе.
Руфь улыбнулась, иронически подумав, что подобно ее юной свояченице, она долго убеждала себя, что влюблена в Джонатана. Поглощенная своей нынешней, заполненной до предела, жизнью, она могла только уповать на то, что избавилась от этого страстного желания, которое теперь осуществимо меньше чем когда-либо.
Элизабет не считала открытие своей тайны смешным.
— Чарльз может смеяться надо мной сколько ему угодно, но через несколько лет я стану достаточно взрослой, чтобы выйти замуж. А когда подрасту, обязательно стану женой Джонатана. Вот увидите.
Быстрый предостерегающий взгляд Чарльза на Руфь просил ее избегать упоминания о причинах отъезда Джонатана на Восток. Позднее Руфь убедилась, что ее догадка оказалась верной. Элизабет ничего не знала о существовании Лайцзе-лу, и Джессика также полагала за лучшее до поры молчать об этом в надежде, что потрясение от нового брака Джонатана излечит девушку от навязчивой детской идеи.
К удивлению всех членов семьи через короткое время Элизабет и Ву-лин обнаружили, что несмотря на разницу в происхождении и воспитании, они родственные души. Вскоре они сделались неразлучными подругами, делились секретами, шептались по углам, а в присутствии других говорили на загадочном китайско-английском языке, чтобы никто не мог понять. Друзья Элизабет также приняли Ву-лин в свой круг, считая ее экзотичной достопримечательностью. Другие юноши и девушки с одинаковым рвением также искали ее дружбы. Более того, миловидная китаянка все глубже усваивала не только английский язык, но и английские манеры и обычаи.
Элизабет уговорила родителей оставить ее дома, чтобы продолжить образование с репетитором. К удивлению Джессики, супруг с готовностью согласился.
— Ей гораздо полезнее, — сказал он как-то раз, оставшись наедине с женой, — пообщаться с людьми из совершенно иного мира. Общество Ву-лин принесет ей больше пользы, чем еще один год во Франции.
Джессика согласилась, но не могла сдержаться, чтобы не спросить:
— Алан, как же так получается, что ты такой терпимый, отказываешься замечать существование Дэвида?
— Мы говорим о двух совершенно различных вещах, — недовольно ответил он, — одно не связано с другим.
По тому, как он стиснул зубы, направляясь в свою спальню, Джессика поняла, что разговор закончен.
Впоследствии Джессика приняла другую тактику. Она часто устраивала ланчи и чаепития, чтобы познакомить свою сноху со своими друзьями, и эти встречи почти неизменно включали короткое появление Джулиана и Дэвида, которого открыто представляли как сына Чарльза. И неизменно это вызывало всеобщее удивление узкого круга гостей, но Дэвид собственной персоной агитировал за себя лучше, чем кто-либо другой, и вскоре высокопоставленные члены знатнейших семейств Англии признали его благодаря тому теплу, очарованию и уму, которые демонстрировал ребенок несмотря на свой возраст.
— Если Сесилы смогли признать Дэвида, — спросила мужа Джессика, — то почему этого не можешь сделать ты?
— Не они состоят с ним в родстве, — ответил он.
Лондонские газеты пестрели сообщениями об усиливающихся разногласиях между Великобританией и Китаем. При этом особо подчеркивалось нежелание китайцев завязывать нормальные торговые отношения с британскими торговцами. Пресса лишь вскользь касалась проблемы контрабандной торговли опиумом, которую, как многие редакторы неофициально допускали, никак нельзя оправдать.
Молодые аристократы Лондона знакомились с Китаем через Ву-лин. Вместе с Элизабет она произвела нечто вроде настоящей сенсации на вечере, устроенном маркизом Бельмонтом для своей дочери Памелы, которая была ровесницей Элизабет и Ву-лин. Ву-лин появилась на вечере в прекрасном английском костюме, а Элизабет, придав при помощи умело наложенной косметики своему лицу китайские черты, в чонсаме. О девушках говорил светский Лондон, что несказанно обрадовало их обеих.
Слух долетел до Виндзорского дворца, и вскоре королева Виктория, которой в ту пору шел двадцать первый год, пригласила своего давнего друга Чарльза Бойнтона на чай. В собственноручной записке она просила его привести обеих девушек, а также свою супругу.
Леди Бойнтон категорически воспротивилась намерению обеих девушек облачиться в чонсамы.
— Вы оденетесь подобающим образом, — заявила она.
В итоге обе надели платья для приемов, сшитые из шелка цвета слоновой кости. Тем не менее, втайне от матери Элизабет они отыскали пару крупных темно-зеленых нефритовых перстней в антикварном магазине и, выйдя из дома, надели их.
Во время часовой поездки до Виндзора Чарльз наказывал им как вести себя в присутствии королевской особы.
Королева Виктория приняла своих гостей в сдержанно меблированных покоях великолепного восьмисотлетнего замка. Стройная, жизнерадостная, скромно одетая, она выглядела такой же естественной, как Элизабет и Ву-лин. Как и у них, волосы ее были распущены и свободно ниспадали на спину.