– Дюжина покупателей против целой армии ботинок на 4000 долларов![160] – сказал Джонни. – Ничего не выйдет. Имеет место быть гигантская проблема и нужно ее как следует обдумать. Вы, Билли, ступайте сейчас домой и оставьте меня одного. Я должен сам поработать над всем этим. И заберите с собой эту бутылку с трехзвездочной отравой – нет, нет; консул Соединенных Штатов не выпьет больше ни грамма спиртного. Я буду сидеть здесь всю ночь и думать на полную мощность. Если существует хоть малейшая возможность как-то выпутаться из этой ситуации, я отыщу эту возможность. Если же нет, то на совести у этих пафосных тропиков будет еще одна разбитая жизнь.

Кио ушел, понимая, что сейчас он ничем не может помочь. Джонни положил перед собой на столе полдюжины сигар и вытянулся в шезлонге. Когда над Коралио забрезжили первые лучи восходящего солнца, серебря морские волны в гавани, он все еще пребывал в своих тяжелых раздумьях.

Потом он неожиданно встал и пошел умываться, насвистывая какой-то веселый мотивчик.

В девять часов Джонни вышел из дома и направился к маленькому обшарпанному домику, где помещалась телеграфная контора. Там он почти полчаса корпел над телеграфным бланком, и результатом его трудов явилась телеграмма, которую он подписал и тут же отправил, что обошлось ему в 33 доллара[161].

Телеграмма была следующего содержания:

Глава XIII

О кораблях

На следующей неделе для мистера Хемстеттера подыскали подходящее помещение на улице Калье Гранде, после чего ботинки, туфли и прочие тапочки заняли свои места на полках нового обувного магазина. Арендная плата была вполне умеренной, аккуратные белые коробки были расставлены с большим изяществом и выглядели очень привлекательно.

Друзья Джонни поддерживали его изо всех сил. В самый первый день Кио как бы случайно заходил в магазин через каждый час и каждый раз покупал туфли или ботинки. После того как он купил туфли на широкой подошве, кожаные ботинки с резинками по бокам, лайковые туфли с пуговицами, полуботинки из телячьей кожи, лакированные танцевальные туфли, резиновые сапоги, несколько пар коричневых ботинок различных оттенков, теннисные туфли и домашние тапочки в цветочек, он отправился разыскивать Джонни, чтобы узнать у него, какие еще существуют виды обуви. Другие представители англо-американской диаспоры Коралио также прекрасно играли свои роли, покупая часто и помногу Кио лично командовал парадом, распределяя покупателей так, чтобы обеспечить более-менее приличную торговлю хотя бы на несколько дней.

Мистер Хемстеттер был вполне доволен тем, как у него идут дела, однако выражал удивление тем фактом, что туземцы так упрямо держатся своих отсталых обычаев.

– Ох, они такие застенчивые, – объяснял Джонни, нервно вытирая лоб носовым платком. – Довольно скоро они привыкнут. И уж тогда они повалят к вам толпами.

Однажды после полудня Кио зашел в кабинет консула, задумчиво жуя незажженную сигару.

– Ну что, Джонни? Есть у вас какой-нибудь туз в рукаве? – требовательно спросил он. – Если есть, то самая пора его вытаскивать. Если вы можете сейчас попросить шляпу у какого-нибудь джентльмена из публики и достать оттуда покупателей, которые скупили бы все эти никому не нужные ботинки, то пора бы вам показать этот фокус. Все наши уже закупили себе столько ботинок, что им хватит на десять лет, и теперь в обувном магазине тишина – сплошное dolce far niente[163]. Я только что был там. Ваша почтенная жертва стоит в дверях и разглядывает сквозь свои окуляры многочисленные босые ноги, которые обходят его супермаркет стороной. Местные жители интересуются исключительно искусством. Мы с Клэнси сегодня утром за два часа сделали восемнадцать фотографий. А Хемстеттер продал всего лишь одну пару обуви за весь день. Бланшар зашел и купил домашние тапочки на меху, потому что ему показалось, что в магазин вошла мисс Хемстеттер. Потом я видел, как он выбросил эти тапочки в море.

– Завтра или послезавтра должен прибыть фруктовый пароход компании «Мобайл», – сказал Джонни. – А до этого момента мы ничего не можем сделать.

– Что же вы собираетесь предпринять? Попытаетесь как-то создать спрос?

– Да, Билли, кажется, вы не особенно сильны в политэкономии, – довольно цинично заметил консул. – Спрос создать невозможно. Но можно создать у людей некоторую потребность, которая, в свою очередь, вызовет спрос. Именно в этом и заключается мой план.

Через две недели после того, как Джонни отослал свою телеграмму, фруктовый пароход доставил ему огромный таинственный тюк из коричневой рогожи. О том, что находится внутри, не знал никто. У консула США в Коралио было достаточно влияния на таможенных чиновников, чтобы полученный груз выдали ему без обычного досмотра. Тюк притащили в консульство, где он уютно устроился в кладовке.

Вечером Джонни разрезал край тюка и вынул оттуда горсть репейника, после чего осмотрел эти малопочтенные колючки столь же внимательно, как воин осматривает свое оружие перед боем, перед самым главным боем за свою возлюбленную и за свою жизнь. Репейник был спелым, августовским, сухим и крепким, как лесной орех. Со всех сторон он щетинился колючками, жесткими и острыми, как иглы. Насвистывая веселый мотивчик, консул вышел из дома и отправился разыскивать Билли Кио.

Ночью, когда Коралио уже погрузился в сон, они с Билли вышли на пустынные улицы, при этом пиджаки обоих раздувались, точно воздушные шары. Они прошлись по всей Калье Гранде, засевая ее острым репейником – и песок, и узкие тротуары, и каждый фут травы между затихшими домами. А потом они принялись за боковые улочки и не пропустили ни одной. Друзья не оставили без внимания ни единого фута земли, куда могла бы ступить нога мужчины, женщины или ребенка. Несколько раз они бегали на свой колючий склад, чтобы пополнить запас репейника. А затем, уже почти перед самым рассветом, легли они на ложа свои, дабы отдохнуть от забот своих, как великие генералы после того, как план достижения победы уже составлен согласно новейшей тактике, и спокойно спали они, зная, что посеяли щедро, как учил святой Павел[164].

С восходом солнца из окрестных деревень прибыли на рынок продавцы фруктов, мяса и другой снеди и стали раскладывать свои товары на террасе, окружавшей небольшое здание рынка, которое находилось на северной окраине города, почти у самого берега моря. Ночные сеятели колючек так далеко не заходили, поэтому сами продавцы достигли рынка безо всяких приключений, однако давно миновал уже тот час, когда обычно начиналась торговля, а покупателей все не было. «Que hay?»[165] – спрашивали друг друга торговцы.

В обычное время из каждого глинобитного домика, из каждой пальмовой хижины, из каждой соломенной лачуги, из каждого тенистого патио стали выходить женщины – черные женщины, коричневые женщины, лимонные женщины, женщины желтовато-серые, желтовато-коричневые и просто желтые. Они шли на рынок, чтобы, как обычно, закупить для своих семей продукты – маниоку, бананы, мясо, птицу и плоские маисовые лепешки. У них были голые плечи, и голые руки, и босые ноги, и юбки чуть ниже колен. Флегматичные и волоокие, они вышли из дверей своих домов и ступили на узкие мощеные тротуары или прямо на шелковистую травку.