Кио любил веселиться по-простому, без всяких церемоний. Он выбрал на циновках местечко почище и повалился на пол. Стены дрожали от его смеха. Джонни полуобернулся к нему и удивленно заморгал глазами.

– Только не говорите мне, – сказал консул, – что нашелся такой дурак, который отнесся к нашему письму серьезно.

– Там товару на четыре тысячи долларов! – Кио просто задыхался от восторга. – А они еще говорят, что возить уголь в Ньюкасл[157] – это глупое занятие! Да это в сто раз умней, чем везти ботинки в Коралио! Ведь он мог зафрахтовать шхуну, загрузить ее всю веерами из пальмовых листьев и отправиться торговать ими на остров Шпицберген! Почему же он этого не сделал? У него ведь наверняка имелся и такой бизнес-план. Я видел этого старого чудака на берегу. Посмотрели бы вы, как он, напялив на нос свои очки, искоса разглядывал стоящих вокруг босых туземцев, которых собралось на берегу сотен пять, не меньше.

– Неужели это правда? Билли, вы не шутите? – слабо спросил консул.

– Шучу? Я? Сходите-ка лучше посмотрите, какую красавицу-дочь привез с собой этот джентльмен, над которым мы так неудачно подшутили. Вот уж хороша! Любая из здешних кирпично-красных сеньоритас рядом с ней будет выглядеть просто как смоляное чучелко[158].

– Продолжайте, – сказал Джонни, – но только прекратите это идиотское хихиканье. Ненавижу, когда взрослый человек делается похож на смеющуюся гиену.

– Его фамилия – Хемстеттер, – продолжил свой рассказ Кио. – Он… Эй! Что случилось?

Джонни вывалился из своего гамака и его обутые в мокасины ноги с глухим стуком ударились об пол.

– Встаньте немедленно вы, идиот, – серьезно сказал консул, – или я сейчас дам вам по мозгам вот этой чернильницей. Это же Розин и ее отец. Боже мой! Ну какой же ненормальный идиот, этот старый Паттерсон! Встаньте же немедленно, Билли Кио, и помогите мне. Что же, черт возьми, нам теперь делать? Неужели весь мир сошел с ума?

Кио встал и отряхнулся от пыли. После этого ему кое-как удалось вернуться в рамки благопристойного поведения.

– В таком случае, Джонни, нам придется действовать в соответствии со сложившейся обстановкой, – сказал Кио, придав себе что-то вроде серьезного вида. – Пока вы об этом не сказали, у меня и в мыслях не было, что это приехала ваша девушка. Прежде всего, необходимо определить их на удобную квартиру. Вы отправляйтесь на берег и принимайте бой, а я поскачу к дому Гудвина и спрошу, не сможет ли миссис Гудвин приютить их у себя. Все же у них самый приличный дом в городе.

– Благослови вас Господь! – сказал консул. – Я знал, что вы меня не бросите, Билли. Это совершенно точно, что вот-вот наступит настоящий конец света, но может быть, мы сумеем оттянуть этот момент на один или два дня.

Кио раскрыл свой зонтик и отправился к дому Гудвина. Джонни надел пиджак и шляпу. Он взялся было за бутылку бренди, но тут же, не выпив ни глотка, поставил ее на место и храбро зашагал в сторону берега.

В тени здания таможни он нашел мистера Хемстеттера и Розин в окружении небольшой толпы пялившихся на них местных жителей. Капитан парохода объяснял таможенным чиновникам, по какому делу прибыли сюда эти пассажиры. Таможенники удивленно кивали и переступали с ноги на ногу. Розин выглядела совершенно здоровой и полной энергии. С удивлением и интересом она осматривалась в этом новом, незнакомом мире. Когда она здоровалась со своим старым поклонником, ее круглые щечки слегка вспыхнули румянцем. Мистер Хемстеттер обменялся с Джонни очень дружелюбным рукопожатием. Отец Розин был пожилым и непрактичным человеком – одним из того многочисленного отряда чудаковатых предпринимателей, которые всегда недовольны существующим положением дел и всегда стремятся к каким-то странным переменам.

– Очень рад видеть вас, Джон, – вы ведь разрешите называть вас просто по имени? – сказал он. – Позвольте поблагодарить вас за то, что вы так быстро ответили на письмо нашего уважаемого почтмейстера. Он сам вызвался написать вам от моего имени. Я как раз подыскивал какое-нибудь новое дело, такое, знаете, чтобы прибыль была побольше. Я прочитал в газетах, что это побережье сейчас привлекает все большее внимание инвесторов. Очень признателен вам за совет приехать сюда. Я распродал все, что у меня было, и вложил все деньги в самую лучшую обувь, какую только можно купить в северных штатах. У вас здесь очень живописный городок, Джон. Надеюсь, торговля пойдет хорошо, впрочем, после получения вашего письма я в этом совершенно не сомневаюсь.

К счастью, на помощь к агонизирующему Джонни вскоре прибыл Кио, который уже спешил с известием, что миссис Гудвин будет очень рада принять у себя мистера Хемстеттера и его дочь. Так что Розин вместе с отцом немедленно препроводили на их новую квартиру и оставили там отдохнуть с дороги, а Джонни отправился обратно на берег проследить, чтобы все ящики с обувью были благополучно доставлены на таможенный склад, где они будут дожидаться, пока чиновники соблаговолят их обследовать. Кио, который никак не мог унять свою улыбку и поэтому все время скалился, как акула, рыскал по городу, чтобы перехватить Гудвина и попросить его не раскрывать пока мистеру Хемстеттеру истинные перспективы Коралио в качестве рынка сбыта для обуви, чтобы Джонни получил возможность как-нибудь исправить ситуацию, если это вообще возможно.

Вечером консул и Кио снова собрались на обдуваемой свежем ветерком веранде консульства и держали там безнадежно-отчаянный военный совет.

– Отправьте их домой, – начал Кио, практически читая мысли консула.

– Я бы так и сделал – ответил Джонни, немного помолчав, – но я говорил вам неправду, Билли…

– Это ничего, – вежливо сказал Кио.

– Я сотни раз говорил вам, – медленно произнес Джонни, – что забыл эту девушку. Разве нет?

– Приблизительно триста семьдесят пять раз, – ответствовал живой памятник человеческому терпению.

– И каждый раз я говорил вам неправду, – повторил консул. – Я никогда не забывал ее ни на минуту. Я был упрямый осел! Она мне только раз сказала «нет», и я сбежал. И уже не мог вернуться из-за своей дурацкой гордости. Сегодня вечером у Гудвина я несколько минут поговорил с Розин. И я разузнал одну вещь. Вы помните того фермера, что все время крутился возле нее?

– Динк Посон? – спросил Кио.

– Пинк Досон. Ну так Розин сказала, что он для нее пустое место. И что она не верила ни слову из того, что он рассказывал ей обо мне. Но теперь мне хана, Билли. Это дурацкое письмо, которое мы с вами отправили тогда, разрушило все шансы, которые у меня еще оставались. Она станет презирать меня, если узнает, что ее старый отец стал жертвой шутки, до которой не опустился бы даже школьник. Ботинки! Да он не продаст в Коралио и двадцати пар ботинок, даже если будет торговать здесь обувью двадцать лет. Наденьте-ка ботинки на кариба или метиса – что он сделает? Будет ходить на голове и визжать, пока не сбросит их со своих ног. Никто из них никогда не носил и не будет носить обувь. Если я отправлю их обратно домой, мне придется рассказать им всю правду, и что же тогда Розин подумает обо мне? Билли, эта девушка нужна мне сейчас больше, чем когда-либо, но теперь, когда она здесь, совсем рядом, я потерял ее навсегда, только потому, что однажды пытался шутить, когда термометр показывал 102 градуса[159].

– Не унывайте, – сказал оптимистически настроенный Кио. – И пусть они открывают свой магазин. Сегодня днем я не терял времени даром. Мы поможем вызвать по крайней мере временный бум на рынке обуви. Я лично куплю шесть пар, как только двери их магазина откроются. Я тут побегал по городу, переговорил со всеми нашими и объяснил им какая приключилась беда. Они будут так скупать у Хемстеттера туфли, как будто все они сороконожки. Фрэнк Гудвин обещал купить несколько ящиков. Супруги Гедди возьмут на двоих примерно одиннадцать пар. Клэнси собирается инвестировать в туфли все сбережения, сделанные им за последние восемь недель, и даже старый доктор Грегг хочет себе три пары туфель из крокодиловой кожи, если, конечно, в магазине найдутся туфли такого гигантского размера. Бланшар уже видел мисс Хемстеттер, и, поскольку он француз, то он купит никак не меньше двенадцати пар.