– Когда отходит «Ариэль»? – спросил Гудвин.
– Сеньор, – отвечал ему молодой человек, – «Ариэль» отходит сегодня в три часа дня. Пароход отправится дальше по побережью в Пунта Соледад, чтобы там добрать еще фруктов. А оттуда он пойдет прямо в Новый Орлеан.
– Bueno! – сказал Гудвин. – Эти письма могут немного подождать.
Секретарь вернулся под манговое дерево и закурил еще одну сигарету.
– Скажите мне хотя бы приблизительно, – спросил Гудвин, глядя Блайзу прямо в глаза, – сколько денег вы должны в городе, включая и те суммы, которые вы занимали у меня?
– Пожалуй, сотен пять, – быстро ответил Блайз.
– Отправляйтесь в город и составьте список всех ваших долгов, – велел Гудвин. – Возвращайтесь через два часа. Я дам Мануэлю деньги и отправлю его расплатиться со всеми вашими кредиторами. Ну и приготовлю вам какой-нибудь приличный костюм. В три часа вы отплываете на «Ариэле». Мануэль проведет вас до самого парохода. На палубе он вручит вам одну тысячу долларов наличными. Я полагаю, нам не нужно говорить о том, чего я ожидаю от вас взамен.
– О, я понимаю, – радостно запел Блайз. – Когда я находился в апельсиновом саду мадам Ортис, я сладко и беспробудно спал, и, кроме того, я навсегда отряхну пыль Коралио со своих ног. Я буду играть честно. Довольно уж мне вкушать здешний лотос. Ваше предложение меня полностью устраивает. Вы славный малый, Гудвин, и я не буду вам мешать. Я принимаю все ваши условия. Но прямо сейчас – поверьте, старина, меня мучит такая жажда, как будто сам дьявол вцепился мне в горло – не могли бы вы…
– Не дам ни сентаво, – твердо сказал Гудвин, – до того момента, пока вы не будете на борту «Ариэля». Если вам дать деньги сейчас, через тридцать минут вы уже будете пьяны в стельку.
Но, заметив, что глаза у Вельзевула совсем красные, руки трясутся и сам он выглядит совершенно обессиленным, Гудвин сжалился и принес из столовой стакан и графин с бренди.
– Все же выпейте стаканчик на дорогу – это вас немного взбодрит, – предложил Гудвин так, как будто он провожает домой доброго друга, который был у него в гостях.
Глаза Блайза-Вельзевула заблестели при виде утешения, которого так жаждала его душа. Сегодня впервые его отравленные нервы не получили обычной дозы успокоительного и в знак протеста устроили ему мучительную пытку. Одной рукой он схватил графин, а другой – стакан и попытался налить себе бренди. Руки его дрожали, и хрустальное горлышко графина звонко стучало о стекло. Он наполнил стакан до краев, выпрямился и несколько секунд стоял, держа его в вытянутой руке. На одно краткое мгновение он вынырнул из той губительной пучины, в которую затягивало его все глубже. Он непринужденно кивнул Гудвину, поднял наполненный до краев стакан и пробормотал: «Ваше здоровье», как это было принято в его далеком потерянном рае. А затем, даже не пригубив, вдруг поставил стакан на стол так резко, что немного бренди даже пролилось ему на руку.
– Через два часа, – прошептал он Гудвину пересохшими губами, быстро сбежал по ступенькам и направился в город.
На краю прохладной банановой рощи Вельзевул остановился и потуже затянул ремень.
– Я не смог этого сделать, – взволнованно объяснял он качавшимся на ветру банановым листьям. – Я хотел, но не смог. Джентльмен не может пить с человеком, которого шантажирует.
Глава XII
О туфлях
Джон де Граффенрид Этвуд вкушал лотос – он ел и корни, и стебли, и цветы. Тропики поглотили его с головой. Чтобы забыть Розин, он с энтузиазмом погрузился в свою работу.
В наше время те, кто на обед вкушает лотос, редко употребляют его в натуральном виде. Сейчас к нему обычно подают соус au diable[151], а готовит сей изысканный соус повар, имя которому винокур. В меню консула этот соус был обозначен как «бренди». По вечерам Джонни обычно сидел на веранде своего крошечного консульства вместе с бутылочкой бренди и Билли Кио, и при этом они распевали чудесные непристойные песенки, а туземцы, спешившие поскорее проскользнуть мимо, пожимали плечами и что-то бормотали про себя об «Americanos diablos».
В один прекрасный день служивший у Джонни mozo[152] притащил с почты адресованную консулу корреспонденцию и свалил ее в кучу на письменном столе. Джонни приподнялся из своего гамака и с отвращением взял из кучи несколько писем. Кио сидел на краю стола и ножом для разрезания бумаги лениво отрубал по одной конечности у какой-то несчастной сороконожки, которая медленно ползла среди разложенных на столе канцелярских принадлежностей. Джонни находился сейчас на той стадии, когда для вкушающего лотос весь мир имеет какой-то горьковатый привкус.
– Опять то же самое! – пожаловался он. – Глупые люди задают тысячи глупых вопросов об этой стране. Они хотят узнать все о том, как выращивают здесь фрукты, и еще как бы так разбогатеть, чтобы при этом не работать. Половина из них даже не прикладывает марки для ответа. Они думают, что у консула нет никаких других дел, кроме как писать им письма. Старина, я вас прошу, разрежьте все эти конверты и посмотрите, чего они хотят. Я так устал, что не могу даже пошевелиться.
Кио так акклиматизировался в этой тропической стране, что уже ничто не могло испортить ему настроение, поэтому он молча притащил себе стул, уселся за стол и с ироничной улыбкой начал вскрывать конверты. Четыре письма были от частных лиц из различных уголков Соединенных Штатов, которые, очевидно, считали, что консул в Коралио – это ходячая энциклопедия самой разнообразной информации. Они присылали длинные списки пронумерованных вопросов о климате, природных богатствах и законах Анчурии, о возможностях и перспективах ведения бизнеса, а также требовали предоставить им разнообразнейшие статистические сведения о стране, где мистер консул имел честь представлять правительство США.
– Ответьте им, пожалуйста, Билли, – вяло произнесло должностное лицо, – каждому буквально по одной строчке – напишите, чтоб смотрели последний отчет консульства. И добавьте, что этот литературный шедевр они могут получить в госдепартаменте. И распишись за меня. И еще, Билли, следите, пожалуйста, чтобы ваше перо не слишком скрипело, это может потревожить мой сон.
– Только не храпите, – дружелюбно ответил Кио, – и я сделаю за вас всю вашу работу. Вам нужно, пожалуй, не меньше сотни помощников. Сомневаюсь, что вы сможете самостоятельно составить хотя бы один отчет. Эй! Проснитесь-ка на минутку! Тут есть одно письмецо из вашего родного Дейлзбурга.
– Правда? – пробормотал Джонни, проявляя приличествующий случаю умеренный интерес. – И что же там пишут?
– Пишет директор почтамта, – объяснил Кио. – Говорит, что один его знакомый желает узнать у вас кое-какие факты и получить совет. Говорит, что у этого человека возникла идея приехать сюда и открыть здесь обувной магазин. Спрашивает ваше мнение насчет того, принесет ли прибыль такое предприятие. Говорит, этот человек слышал, что здесь на побережье настоящий экономический бум, и он тоже хочет попасть в струю.
Несмотря на жару и плохое настроение Джонни, его гамак буквально затрясся от смеха. Кио тоже смеялся. И даже ручная обезьянка консула, сидевшая на верхней полке книжного шкафа, присоединилась к общему веселью и стала забавно лопотать и повизгивать. В общем, к письму из Дейлзбурга отнеслись без должной серьезности.
– О великие мозоли! – воскликнул консул. – Обувной магазин! О чем же, интересно, они будут спрашивать в следующий раз? О фабрике по пошиву пальто, не иначе. У нас в городе 3000 жителей – как вы думаете, Билли, многие ли из них хоть раз надевали ботинки?
Кио стал размышлять вслух.
– Ну, давайте прикинем – вы, я и…
– Только не я, – быстро, хотя и не совсем по существу вопроса ответил Джонни, задирая ногу, облаченную в потертый замшевый мокасин. – Я не был жертвой ботинок уже много месяцев.