Это было после заката, когда большие магазины в городе закрываются. Клерки Белла отложили счетные книги, закрыли сейфы, оделись и ушли домой. Белл закрыл добротную, обитую двойным деревом дверь, и мы постояли с минуту, вдыхая свежий воздух этой местности.

Высокий человек прошел по улице мимо главного входа в магазин. Его длинные черные усы, черные брови и курчавые черные волосы весьма контрастировали с его тонким лицом – определенно лицом блондина. Ему было около сорока. На нем был белый жилет, белая шляпа, с цепочкой для часов, сделанная из пятидолларовых золотых кусочков, и двубортный пиджак, в каких щеголяют юнцы колледжа. Он недоверчиво глянул на меня, а затем холодно, даже враждебно посмотрел на Белла.

– Вы уладили дело? – спросил Белл таким тоном, как будто обращался к незнакомцу.

– Вы еще спрашиваете! – резко ответил незнакомец. – А для чего я работал две недели? Все решится сегодня ночью. Это вас устраивает или вы хотите что-нибудь обсудить?

– Все в порядке, – ответил Белл. – Я знал, что вы это сделаете.

– Еще бы вам не знать! Разве я не делал этого раньше? – отозвался незнакомец.

– Конечно, делал. Как и я. Как вам в отеле?

– Дикая жизнь. Но ничего, я терплю. Скажите, у вас есть какие-нибудь указания по поводу дела? Это моя первая сделка такого рода.

– Нет. Я испробовал все способы.

– Умасливать не пробовали?

– Бочки масла потратил.

– А подпруги с медными пряжками пробовали?

– Один раз попробовал, и вот что осталось мне на память, – он показал свою правую руку. Даже в сгущающейся темноте я смог увидеть шрам, оставленный клыком или ножом.

– О, ясно, – сказал этот странный человек беспечно. – Я знаю что с этим делать.

И он пошел, не произнеся больше ни единого слова. Пройдя с десяток шагов, он повернулся и сказал Беллу:

– Держитесь подальше, когда груз будет доставлен, чтоб сделка не сорвалась.

– Хорошо. Со своей стороны я сделаю все необходимое.

Смысл этой беседы остался для меня совершенно загадочен, но, поскольку она не имела ко мне никакого отношения, я тут же выбросил ее из головы. Однако необычная внешность незнакомца настораживала меня, и когда мы с Беллом шли к нему домой, я сказал:

– Этот парень не из тех, с кем можно остаться под снегом в охотничьем лагере?

– Это да. Он напоминает помесь змеи с тарантулом, – согласился Белл.

– Он не похож на местного жителя, – продолжил я.

– Он не отсюда. Он живет в Сакраменто, а сюда приехал по делу. Его зовут Джордж Ринго, и он мой лучший друг, фактически единственный за последние двадцать лет.

Я не смог больше ничего сказать, поскольку был потрясен.

Белл жил в удобном, квадратном двухэтажном доме на окраине городка. Я подождал в прихожей. Это была удручающе благопристойная комната – красный плюш, соломенные циновки, кружевные занавески и стеклянный шкаф, призванный служить хранилищем мумии и набитый сверху донизу образцами минералов.

Ожидая, я услышал наверху звук, отлично описывающий то, что там происходило, – это был женский голос, полный гнева. В промежутках доносился гулкий бас Белла, пытающегося усмирить разбушевавшуюся стихию.

Буря вскоре закончилась, но сначала я услышал, как женщина сказала, понизив голос, с выражением сдерживаемой ярости:

– Это в последний раз. Слышишь – в последний! О, ты еще пожалеешь!

В доме, казалось, кроме мистера и миссис Белл были еще двое слуг. Я был представлен миссис Белл за ужином.

Сначала она мне показалась очень милой, однако вскоре я понял, что это первое впечатление обманчиво. Неконтролируемый гнев, несдерживаемые эмоции, эгоизм, дикая смесь скандальности и нетерпимости делали ее настоящим дьяволом.

За ужином она была сама доброта, однако ее притворная мягкость, чрезвычайная услужливость и добродушие изобличало в ней особу с заскоками. И все же, несмотря на это, для большинства мужчин она была чрезвычайно привлекательна.

После ужина Белл выставил наши кресла перед домом и мы сели в лунном свете покурить. Полная луна – колдунья. При ее свете правдивые люди расскажут вам всю свою подноготную, а лгуны приукрашивают свою историю потрясающими подробностями. Я увидел, как улыбка появилась на лице Белла, расползлась по нему и замерла.

– Могу поспорить, вы думаете, что Джордж и я – странная парочка друзей, – сказал он. – Дело в том, что наши интересы не совпадают ни в одной области. Но мы оба одинаково понимаем слово «дружба» и живем согласно этому понятию уже много лет. Человеку на самом деле не нужно более одного друга. Парень, который пьет ваше виски и крутится вокруг вас, отнимая у вас время, рассказывая, как он вас любит, – он не друг вам, даже если играл с вами в одной команде и удил вместе с вами рыбу. Пока вам не понадобится настоящий друг, сойдет и такой. Но настоящий друг, как мы с Джорджем думаем, это тот, на которого всегда можно положиться.

Много лет назад у нас было много общих дел. Мы на паях перегоняли вагоны в Нью-Мехико, вместе рыли кое-какое золотишко и поигрывали в карты. Каждому из нас случалось время от времени попадать в беду, и на этой почве мы с ним главным образом и сошлись. А еще, вероятно потому, что мы не испытывали потребности слишком часто видеться друг с другом и не слишком друг другу докучали.

Джордж – тщеславный малый и отчаянный хвастун. По его словам, стоит ему только дунуть – и самый большой гейзер в Иосемитской долине моментально уберется назад в свою дырку. Я человек тихий, люблю почитать, подумать. Чем больше мы друг друга видели, тем меньше нам этого хотелось. Если бы Джордж попробовал хлопнуть меня по плечу или просюсюкать что-нибудь насчет нашей дружбы, как делают это, я видел, некоторые так называемые приятели, я бы побил его, не сходя с места. Он бы поступил так же. Мои манеры так же противны ему, как мне – его. На прииске мы жили в разных палатках, чтоб не докучать друг другу.

Но прошло много времени, и мы поняли, что зависим друг от друга, что можем положиться друг на друга – вплоть до последнего доллара, чести, пули или капли крови. Мы никогда не обсуждали это, ибо этот разговор все бы испортил. Но мы это испробовали на деле – как-то я впрыгнул в поезд и проехал двести миль, чтобы удостоверить его личность, когда его по ошибке готовы были повесить, приняв за грабителя поезда. Однажды, когда я находился в Техасе без доллара в кармане и смены одежды, подхватив лихорадку, я послал за Джорджем в Бойз-сити. Он приехал первым же поездом.

Первое, что он сделал, прежде чем заговорить со мной, прицепил к палатке дорожное зеркальце и втер какое-то снадобье в волосы – они у него от природы ярко-рыжие.

Потом он выдал мне невероятно сложное ругательство и снял пальто.

– Ну, старый гриб, вы не могли обойтись без меня? – спросил он. – У вас не хватило мозгов, чтоб понять, что не надо пить из болота и потом визжать от легких недомоганий и колик от укуса крошечного москита?

Он здорово разозлил меня.

– У вас не слишком приятная манера ухаживать за больными. Убирайтесь отсюда и дайте мне помереть своей смертью. Я жалею, что послал за вами.

– Я думаю, что никого не волнует, живы ли вы или померли. Однако, коли я уже приехал, то буду здесь, пока это легкое недомогание не пройдет.

Через две недели, когда я начал вставать, доктор сказал, что состояние бешенства, в котором мой друг держал меня, помогло мне больше, чем его лекарства.

Это о том, какими мы с Джорджем были друзьями. Здесь не было сантиментов – это было просто: отдавать – и брать, и каждый из нас знал, что мы готовы к звонку с просьбой о помощи в каждую минуту.

Однажды, помню, я решил сыграть шутку с Джорджем.

Мы оба жили в Сен-Луисе. Мы были партнерами, однако, как обычно, жили порознь. Ко мне приехала старая тетушка, с Востока, и я снял для нее коттедж.

Чтобы придать жилищу обитаемый вид, она завела несколько коров, свиней и цыплят. Джордж жил на удаленной ферме где-то в миле от города.

Однажды наша корова умерла. В ту же ночь я разрубил ее на куски, засунул в мешок и завязал веревкой. Надев старую куртку, я разодрал на ней ворот, почти полностью оторвал один рукав, взъерошил себе волосы, вымазал руки красными чернилами и побрызгал ими немного на рубаху и на лицо. Думаю, что у меня был такой вид, словно я только что выдержал борьбу не на жизнь, а на смерть. Взвалив мешок на повозку, я поехал к Джорджу. Когда я явился, он выполз в пижаме, феске и летних башмаках. Он всегда любил хорошо одеваться.