Такая картина, при взгляде в окно, излечила царевну от желания заняться организацией нового бунта. Она попросила позволения удалиться в монастырь и вместо своего такого печально известного имени принять имя Марфа. Обе ее просьбы были удовлетворены. Она умерла монахиней в 1704 году.
Мы сказали, что в первом бою Гордон убил семь тысяч из десяти тысяч стрельцов; остальные три тысячи бежали и рассеялись в разных направлениях. Но царь хотел их полного уничтожения. По всей русской империи под страхом смерти он запретил не только давать приют беглецам, но и подавать им что-нибудь съестное. Ни куска хлеба умирающему от голода, ни стакана воды умирающему от жажды. И трупы этих несчастных находили на дорогах, в лесах и степях.
Жены и дети казненных были вывезены в самые пустынные и запущенные края России. Каждая семья и ее потомки попали под запрет покидать место своего водворения.
Чтобы увековечить память о великой экзекуции, Петр велел на больших дорогах поставить пирамиды, на которых обнародовали разом и преступление, и кару виновных.
Позднее такому примеру последовали Махмуд, по отношению к янычарам, и Мехмет-Али, по отношению к мамлюкам.
Как мы заметили, самой большой заботой Петра I был предлог для войны со Швецией. Эта держава могла уступить ему порт на Балтике, и только. К несчастью, как раз в это самое время в возрасте 46 лет умирает Лефорт ― его правая рука. Вместо него он ставит или думает поставить того самого принца де Круа, историю которого мы рассказали, двигаясь на пароходе в виду Ревеля.
Петр отдал высшие почести своему великому адмиралу, следуя за похоронным кортежем, вышагивая с пикой в руке за капитаном ― в чине простого лейтенанта, каковой заслужил в большом главном полку.
Вскоре царю представился случай провести реформу, равную, по его оценке, победе. Умер патриарх Адриан, и Петр объявил, что больше не будет патриархов, что он станет не только светским, но и духовным главой своей империи.
И с той поры он часто повторял:
― Луи XIV во многих отношениях был выше меня; но в чем я сделал больше, чем он, в чем его превзошел, так это в том, что привел мое духовенство к миру и послушанию, тогда как он примирился с господствующим положением своего.
В конце концов, представился случай объявить войну Швеции. Польша уступила Карлу XI Ливонию, по крайней мере, большую часть Ливонии, и целиком Эстонию. При этом уступаемые ему народы оговорили сохранение своих привилегий. Карл XI отобрал их все или почти все.
И вот, в 1692 году, ливонский дворянин по имени Иоганн-Режинальд Паткуль, с шестью депутатами провинции, представил Карлу XI замечания на сей счет в почтительном, но твердом изложении. Карл XI поднял руку на шестерых депутатов, заключил их в тюрьму, и у Паткуля отнимал честь и жизнь.
Паткуль не стал дожидаться исполнения приговора: бежал из тюрьмы, воспользовался тем, что Август Саксонский только что назван королем Польши, и подался к нему с напоминанием о клятве вернуть захваченные шведами провинции, если он получит этот трон. Это происходило как раз в тот момент, когда Петр, со своей стороны, замыслил завоевать Ингрию и Карелию. Он пригласил Паткуля в Москву.
Тот и Петру напомнил, что прежде Ингрия и Карелия принадлежали России, и что шведы их захватили во время войн со лже-Димитриями. Петр этого и не забывал. Паткуль вызвался быть посредником между царем и королем Польши; далее, для большей верности он усилил коалицию Фредериком IV, королем Дании.
Карл XI тем временем умер и оставил трон своему сыну Карлу XII. Тому едва исполнилось 18 лет, и он не пользовался никакой военной репутацией.
Паткулю присвоили звание генерал-майора и поручили осадить Ригу. Петр распорядился направить к эмигранту 60 тысяч войск ― правда, из этих 60 тысяч едва ли не 12 тысяч только могли сойти за регулярные части ― и осадил Нарву. Он остановил выбор на этом городе как портовом на Балтике.
Фредерик, последний из посвященных, поднял свою армию, чтобы помочь операциям союзников. Но Карл XII не дал ему времени на это: высадился в Дании и за пять недель вразумил Фредерика и его армию. Послал помощь Риге и снял с нее осаду. Наконец, собственной персоной ― так выразились в бюллетене ― пошел на Нарву и в отсутствие Петра, который оставил руководство осадой на Круа и вместе с Меншиковым находился в Новгороде, сначала севернее Ревеля разгромил первый русский корпус, затем ― второй, встретившийся на пути, и, в заключение ― воинскую группировку под Нарвой. Петр был разбужен в Новгороде этим ударом грома.
В голове не укладывалось: с девятитысячным отрядом и десятком пушек Карл XII только что разбил 60-тысячную армию, ― имеющую 145 орудий. И девять тысяч солдат не как-то разгромили 60 тысяч войск, а еще и убили семь тысяч и 25 тысяч русских взяли в плен. Произошла и вызвала сильный резонанс страшная катастрофа; весть о разгроме на всю глубину пронизала империю, народ, духовенство. Один епископ сложил такую молитву св. Николаю:
«О ты, кто есть мой вышний утешитель во всех наших скорбях, святейший, всемогущий Николай, какими грехами обидели тебя мы ― жертвующие, коленопреклоненные, благоговейные и творящие милость, почто так вот оставил нас без помощи твоей? Мы взывали к твоему участию против этих страшных, злобствующих, сеющих ужас необузданных разрушителей, когда, подобно львам и медведям, потерявших своих детенышей, они набросились на нас, запугали, ранили и убивали тысячами, нас ― твой народ! Возможно ли, чтобы такое случилось без колдовских чар и злого волшебства! Мы молим тебя, о святейший Николай, быть нашим знаменосцем и первым заступником, оборонить нас от этой нечисти, изгнать ее из наших пределов подальше и с должным возмездием».
Петр нисколько не обескуражился и даже казался невосприимчивым к такой сокрушающей вести.
― Отлично понимаю, ― сказал он, ― что мы лишь школяры рядом со шведами; но, битые ими, мы, в свою очередь, должны стать учителями.
Главное, что его заботит, ― артиллерия; людей найдешь всюду, а вот пушек не густо. Он спешит в Москву, снимает колокола церквей и монастырей, велит их свозить со всех концов России и отливает 100 мощных орудий, 143 полевые пушки, мортиры, ядра и все отправляет в Плесков [Псков].
Потом вступает в переговоры с королем Дании, берет у него три пехотных и три кавалерийских полка. Наконец, бросается в Бирзен, что на границе Курляндии и Литвы, предлагает королю Польши 600 тысяч франков и 20 тысяч русских при условии, что тот деньги оставит себе, но 20 тысяч русских вернет цивилизованными; возвращается в Москву, посылает Репнина с четырехтысячным отрядом к Риге, при посредничестве Паткуля вербует немецких, ливонских, польских солдат и офицеров; на Псковском озере строит флот, прокладывающий дорогу к Нарве; другой флот строит на Ладоге, чтобы подойти к Нотебургу, лично тренирует матросов, едва не идет ко дну с баркой во время одной из свирепых бурь, какими Ладога спорит с океаном, но, как Цезарь, предназначенный для великого дела цивилизации, он бросает буре вызов и вырывается из ее объятий.
Далее, в то же время, как если бы царил подлинный мир, не сводя глаз с Карла XII, который не догадывается еще, кто его настоящий противник, и забавляется, опустошая Польшу и поколачивая Августа, он совершенствует форму контрактов, учреждает коллежи, открывает мануфактуры, акклиматизирует в России овец на шерсть из Саксонии, приглашает виноградарей из Испании, кораблестроителей из Голландии, кузнецов из Франции ― ремесленников разного рода из всех стран.
Все это не мешает ему заняться соединением каналами Каспийского и Черного морей, которые будут сообщаться с Балтикой, когда он ею овладеет; рытьем канала между Доном и Волгой и каналом между Доном и Дюной [Даугавой], впадающей в Риге в Балтийское море. Правда, Рига не в его руках, но настанет день, когда шведы будут разбиты. Пока что его бьют шведы, но будьте покойны, он вскоре возьмет реванш. В самом деле, из каждого военного поражения царь извлекает урок. И после года учебы такого рода, 11 января 1702 года, его генерал Шереметев разбивает шведского генерала Шлиппенбаха, захватывает у него Дерпт и первые четыре знамени! Карл XII больше не непобедимый.