Над деревенькой на левом берегу Невы высится церковь ― церковь Преображения. И она, и почти вся деревня принадлежат секте скопцов, о таинствах которых мы рассказывали. Один из главных адептов секты погребен на погосте церкви Преображения. Для скопцов его могила ― место паломничества ― не менее свята, чем могила Магомета для мусульман. С помощью раскаленной докрасна железной проволоки там совершаются жертвоприношения, какими прежде руководили жрецы Исиды[157] в Египте и святители Кибелы[158] в Риме. Иногда во мраке ночи близ могилы прорицателя видят свечение, напоминающее блуждающие огни. Слышатся стоны, пронизывающие пространство, подобные вздохам летучих привидений. Вы, кто видит эти огни, проходите скорее; вы, кто слышит эти вскрики, не оборачивайтесь. Там происходит святотатство, противное природе и человечности.

Те, кто читал мое «Путешествие на Кавказ», знают о том же в Южной России; я рассказал о колониях этих несчастных, которые пребывают в любом другом положении, кроме положения отца семейства. Трое из них сопровождали меня в лодке ― из Маранны в Поти.

В 1-2 верстах от этой деревни, название которой забыл, на серебряных водах Ладожского озера, прикрывая к нему проход, стала прорисовываться Шлиссельбургская крепость. Этот низкий и мрачный силуэт ― каменный замок, ключи от которого ― пушки.

Французская пословица гласит: «Стены имеют уши». Если бы у стен Шлиссельбурга кроме ушей был еще и язык, то какие похоронные истории они могли бы поведать! Мы отдаемся сервису этих гранитных стен и перескажем одну из историй.

Дело в том, что там жил, что там был заточен, что там был убит Иван-малый. Я не знаю более печальной истории, чем история этого царевича, даже более грустной, чем история Друза[159], наевшегося шерсти из своего матраса и умирающего от голода; чем история сына Клодомира, убитого Клотером; чем история малыша Артура из Бретани, которому герцог Жан приказал выколоть глаза.

У царицы Анны Ивановны, дочери Ивана V ― брата Петра I, правящего одно время вместе с ним, была сестра, которая вышла замуж за герцога Мекленбургского, а сама она умерла, как говорит Рондо ― наш министр при дворе Санкт-Петербурга, по причине огромного количества воды жизни, каковое выпила в последний год. От этого герцога Мекленбургского и дочери Ивана родилась герцогиня Мекленбургская ― племянница Анны, и она потом вышла замуж за герцога Антона-Ульриха де Брунсвика и родила Ивана Антоновича[160], как принято говорить в России, то есть сына Антона. Это был внучатый племянник Анны Ивановны или Анны, дочери Ивана. Умирая, императрица оставила ему трон, предпочтя этого ребенка родной дочери Петра ― Елизавете Петровне, рожденной в 1709 году Екатериной I, потому что в то время, когда Елизавета Петровна  родилась, Петр I был женат на Евдокии Лопухиной, а Екатерина, в свою очередь, была замужем за гвардейцем, имени которого как следует никогда не знали, и царевна  считалась внебрачной и незаконнорожденной.

Императрица умерла 17 октября 1740 года, ночью. На следующий день великий канцлер Остерманн огласил завещание, которое называло императором младенца Ивана семи месяцев отроду и назначало Бирона, герцога Курляндского, регентом до достижения императором I7-летнего возраста. Это регентство, которое должно было длиться 16 лет, продолжалось 20 дней. Мы уже рассказали в этой книге, как с помощью фельдмаршала Мюниха княгиня Анна, мать маленького Ивана, выведенная из себя наглостью Бирона, в одну ночь лишила его могущества, владений, золота, денег и, оторвав от кормила власти, бросила его, полуголого, в ссылку; как вследствие этой дворцовой революции Анна была провозглашена регентствующей великой герцогиней, ее муж, князь де Брунсвик, ― генералиссимусом, Мюних ― первым министром, а Остерманн ― гросс-адмиралом и министром иностранных дел.

С провозглашением Бирона регентом было двое недовольных; с провозглашением герцогини де Брунсвик регентшей их стало трое. Первой из этих недовольных была княжна Елизавета ― вторая дочь Петра Великого и Екатерины I, она всегда лелеяла надежду унаследовать трон после смерти императрицы Анны Ивановны. И она действительно его унаследовала бы, если бы не слабость императрицы к своему фавориту. Называя маленького Ивана, императрица сохраняла или рассчитывала сохранить власть Бирона в течение всего периода несовершеннолетия наследника, то есть еще на 16 лет; называя Елизавету, которой было 33 года, она немедленно отсылала бы герцога Курляндского в его герцогство.

Двумя другими недовольными были сама великая герцогиня и герцог де Брунсвик, ее муж. Вот причина их недовольства.

Маршал Мюних, который арестовал Бирона и передал им власть, после такой услуги, мог носить звание генералиссимуса, но он отказался от этого, говоря, что хотел бы, чтобы армия имела честь находиться под командованием отца своего суверена. Правда, поскольку привлек к себе внимание, после этих слов, он добавил: «Хотя великие заслуги перед государством и сделали меня весьма достойным такой чести».

Кроме того, предлагая назвать князя де Брунсвика верховным главнокомандующим, маршал Мюних жаловал ему лишь иллюзорный титул; ведь все вершил он, и он был единственным главой армии. Поэтому английский резидент месье Финч писал 10 февраля 1741 года своему правительству:

К чему министр добавляет:

После донесения своему правительству об отношении князя к месье Мюниху, в другой депеше, от 7 марта, месье Финч докладывал и об отношении княгини к фельдмаршалу:

И в самом деле, не прошло и трех месяцев после революции, единственным устроителем которой был Мюних, он был освобожден от обязанностей премьер-министра и снят со всех военных должностей.

Княжну Елизавету, совсем напротив, задаривали. В день ее рождения, 18 декабря 1740 года, великая герцогиня Анна подарила ей великолепный браслет, а младенец Иван прислал ей золотую табакерку с русским орлом на крышке; в то же время администрация соляных разработок получила приказ выплатить ей 40 тысяч рублей.

Может быть, если бы княжна Елизавета была одна, то ничего из того, о чем мы сейчас расскажем, не случилось бы; дочь Петра I и Екатерины была мало амбициозна и, лишь бы только у нее было довольно денег и в избытке любовников, вела жизнь, где, по ее понятиям, хватало тайных наслаждений. Но раз у княжны не было честолюбия, то случай подбросил ей врача, который обладал этим качеством, переживая за нее.

Впрочем, мы рассказали, как он сумел вывести княжну Елизавету из состояния апатии и склонил ее отважиться на дворцовый переворот.