Не изобрел же он ни кабины с искусственным климатом, ни гидравлической передачи, что без рывков, плавно и быстро сообщает колесам силу мотора, и сигнализатора о потерях не измыслил — все уже десятилетия на службе у земледельцев, он только возьмет лучшее оттуда, отсюда и соединит в новой машине. Но и то должен держать он в уме, конструктор, что взять у одного замечательный нос, у другого губы, у третьего уши или брови — не значит достичь идеальной красоты, гоголевская невеста была образцово глупа! Ее методом вполне конструируется если не урод, так очень заурядная физиономия, а дело именно в подгонке, комбинации элементов, какие слились бы в органическое целое — допустим, в новый комбайн. Нужный именно данной технологии и данному земледелию комбайн, потому что по кораблю и плаванье, по плаванью корабль. Азову не нужны супертанкеры, а тут не укор Азову — с него хватит своих достоинств. Поэтому не играть пока туш «Дону», как бы блистательно ни завершились его испытания, — только сытный хлеб правды, реализм, а сегодня реализм — «Нива», и целинные мои дружки дослужат, увы, на этой «Ниве», и на пенсионных их балах будут механики с «Нивы», и хлеб восьмидесятых годов пребудет фактически хлебом реальной «Нивы». Перегруппировка сил, пересмотр стратегии — да, на то и Продовольственная программа. Остро недовольна зерновая экономика машиной? Об этом и на Пленуме ЦК… Но машина — она всегда и только то, как ее придумали, как изготовили и как на ней работают. Четвертого не дано. Значит?

Значит, самые общие, генеральные вопросы, вместе с ответами и рисующие деловой портрет. Предположительно:

Сколько будет длиться варварское обращение с комбайном и в рабочее, и, главное, в нерабочее его время, при так называемом хранении? Хозяин и борону не оставит в лопухах, смажет — и под крышу, а сотни тысяч сложных и дорогих комбайнов буквально открыты всем стихиям — их полощут дожди, точит коррозия, раздирают морозы, лень даже резину снять, приспустить шины… Разумно ли усложнять конструкцию, насыщать ее новыми системами, если сохранится массовое расточение парка из-за элементарного разгильдяйства и раскардаша?

Создатель техники не может не врезать примерно таким образом пользователям: накипело.

С другой стороны.

Зачем столько недоделанных комбайнов, может — лучше меньше, да лучше? Зачем, скажем, те пятнадцать тысяч «Нив» сверх пятилетнего плана, если в пять или семь раз больше машин не участвует в уборке, если серийный комбайн останавливается в пять — семь раз чаще, чем тот, что прошел государственные испытания?

«Комбайн е тэхника вичного рэмонту», — дал определение один бригадный сторож под Кустанаем. Почему «Ростсельмаш» не обслуживает свои машины сам? Когда у комбайнера будет столько запчастей, чтоб не мучиться? Когда конструкторы защитят здоровье человека?

Об этом заговорят наверняка, потому что об этом пишут методически! Все центральные газеты с «Правдой» во главе. Триумвират Минсельмаша, Минсельхоза и Госкомсельхозтехники публикациям не помогает, совсем наоборот. После статьи «Модель у конвейера», пересказавшей протест двенадцати виднейших ученых против волевых (болевых?) приемов в решении машиностроительных проблем, ученым ВИМа, ВИСХОМа, ГОСНИТИ и пр. было строго запрещено иметь дело с пишущим людом! «Извините, но на беседу мне нужно разрешение министра», — отвечает восьмидесятилетний патриарх комбайностроения И. С. Иванов, а полный сил и энергии В. К. Фрибус, начальник главка новой техники Госкомсельхозтехники, отказывает проще: «Я состою на службе, и без прямого указания свыше ничего вам говорить не буду!» Но есть ведь четыре с половиной миллиона механизаторов. А на них приходится около четырех миллионов в Сельхозтехнике и у других аккомпаниаторов села. Вот уж хорошо информированные круги, и здесь рекомендация держать язык за зубами никак не пройдет. Пригласили ростовского комбайнера А. Лилейченко, Героя Социалистического Труда, за «круглый стол» с генеральными директорами двух комбайновых заводов, а он и врезал:

— При таком отношении к своей продукции не выручит никакая, пускай и современная, конструкция.

Чего там — костяк драмы идей ясен, остается вдохнуть душу живу — живую и деятельную душу когда-то заводского паренька, а ныне руководителя самого крупного в мире завода зерноуборочных комбайнов.

М-да. Человек предполагает, а… Возник перекосяк. Как бы двойная бухгалтерия. Доброта-сердечность проходила по одной статье, взгляд на качество — по другой. После некоторого доверительного разговора нечего стало и думать о поездке в бригаду. Собиралось, правда, совещание по надежности в Сальске, но такие — с вылизанным сценарием — мероприятия к художеству не расположат.

«Свежительной трезвости уединения» нам не досталось: всюду при нас был Олег Игнатьевич, заместитель главного инженера «Ростсельмаша», компанейский и всем интересующийся человек. Разумеется, нельзя пускать на самотек целую киногруппу. К примеру, решета на комбайн делает колония строгого режима, люди перевоспитываются в труде — и лучше пока исключить те решета из обозрения. Верно. Есть минусы в смысле чистоты, элементы захламленности, завод ведь не молодой, но разве для этого нам выдана пленка? Еще верней. Да мы и не собираемся шарить по задним дворам. Опека шла, пожалуй, с большим перевыполнением. Мы в Таганрог, на завод вполне самостоятельный, с независимым КБ — Олег Игнатьевич с нами. Точней — вроде как бы мы при нем. Пригласили меня в обком, не успел вернуться — что да как, а зачем, а тот что сказал? Товарищи, да нам нравственный капитал людей АПК надо выражать, а вы — такую любознательность!..

Но это цветики. Собрались мы в дальнюю дорогу, в степь Северного Кавказа — на Кубань, в Ставрополье, а генеральный директор:

— С вами поедет Олег Игнатьевич. И еще начальник службы надежности Иван Георгиевич Войтов.

— Как, и в колхозы? Но ведь мы же надолго!

— Они предотвратят ошибочную информацию.

— Но, Юрий Александрович, у товарищей, очевидно, хватит дел на заводе? Я на Кубань ездил двадцать лет и вполне мог бы без провожатых.

— С вами поедут Олег Игнатьевич и Войтов, — отрезал директор.

Запись телебеседы мы сделали, но безо всяких изысков и «граней характера»: директорский кабинет, полированный стол, вопрос-ответ — и баста.

А теперь наш «рафик» жмет строго на ост, впереди Олег Игнатьевич, сзади Иван Георгиевич — фильтры от ненужной информации. Мы ли едем, нас ли везут? Вот тебе и хозяин и помощники. Соскучиться не дают, Иван Георгиевич буквально набит интересными сведениями, для занимательного журнала просто клад, что ни километр, то афоризм:

— Надежность — это свойство машины определенный срок работать по назначению.

— Гарантия — это юридический скол надежности.

— Моральная устарелость машины зависит от общего уровня общества.

А мне перед молодым режиссером Сережей совестно — жуть. Явная моральная устарелость, да не чья-то — моя, моя. После разглагольствований о черствых Чешковых да директорской простоте попасть как кур в ощип! Стыдитесь, автор.

А Сережа, молодо-зелено, толкает локтем — и краем рта:

— Повезло как, а? Теперь все от вас. Сворачивайте в бригаду.

Неймется же. Весь цикл наш накренился, того и гляди — оверкиль, а худрук хохочет анекдотам, мурлычет песенки, локтем пихается…

— Целых два кита. Есть знакомая бригада? Я сразу же ставлю свет…

Стоп, а что? Мы сворачиваем пообедать на полевой стан, комбайнеры в любом месте издавна подготовлены — хотите, ремонтники, встречу с самим «Ростсельмашем»? Вот вам надежность, а вот инженерия, выкладывайте. Ай да Сережа. Кто там врет, что молодежь инфантильна?

— Олег Игнатьич, как бы на часок в бригаду Клепикова? Старый знакомый, герой — и дело есть.

Нет проблем. Какой Клепиков, тот самый?

Да какой же еще — один на Кубань и на Союз, пожалуй, Клепиков, бригадир, депутат, член Центрального Комитета партии.