— Так плановые запчасти идут на заводы Сельхозтехники, — перебивает бригадир «Кубани» Василий Васильевич Орехов, — А для обслуживания не остается ничего, надеются на гарантийный комплект. Цепи, ремни, аккумуляторы, подшипники — это самая дорогая валюта для механизатора. А расходы на ремонт растут, как лавина.

Ю. А. Песков (на вопрос о лавинном нарастании ремонтов):

— Мы не можем согласиться с тем, что лавинно растет ремонт машин. Мы ведь следим за ремонтом и эксплуатацией наших машин через объемы расхода запчастей. В начале организации опорных баз мы засылали на базы Сельхозтехники сто шестьдесят наименований запасных частей, сегодня отправляем туда только шестьдесят, то есть от ста наименований сами отказались, так как по ним нет вопросов… Мы раньше расходовали на опорных базах порядка двух миллионов рублей, сегодня мы скатились до пятисот тысяч, что тоже говорит кое-что. Мы открыли ворота — катите на нас что угодно, мы выпускаем теперь запчасти сверх лимита. Лавина ремонта складывается из-за того, что не организовано хранение комбайнов, вот это главный вопрос. У нас есть масса снимков грубейшего нарушения технических условий, когда мы снимали комбайны с гарантии… Есть машины, которые стоят зимой под снегом, с натянутыми клиновыми ремнями, не приспущенными скатами, а когда приходит уборка урожая, уже никто ни с чем не считается, все забывают о нарушениях, и требуется колоссальное количество резинотехнических изделий, узлов гидравлики, подшипников, чтобы машина ушла в поле работоспособной.

…Передо мной лежала свежая «Правда» со статьей смоленского механизатора, где говорилось о партнерах хлебороба: «Казалось бы, общим делом заняты, но получается так, как в той басне про лебедя, рака и щуку. Каждый тянет в свою сторону».

— Олег Игнатьевич, — спрашиваю перед камерой нашего опекуна, — в этой крыловской троице что, по-вашему, символизирует машиностроение?

— Ничего. У нас содружество с Сельхозтехникой и контакт с селом.

Тот же вопрос представителю ремонтного ведомства — и тоже солидарное:

— У нас ничего похожего на эту басню. Мероприятия согласованные, снабжение плановое и гарантированное.

— А сельская сторона? — спрашиваю устьлабинцев.

— А село и остается тем возком, что и ныне там! — к общему веселью, отвечает Георгий Иванович Лысых.

Сережа сияет: какой откровенный вышел разговор! У всех душа нараспашку.

Ну, тут-то вы ошибаетесь, коллега. Потому что у автора вашего никакой распашки. Стоило мне здесь выложить одну позицию Ю. А. Пескова, и все полетело бы вверх тормашками, ор бы пошел и новгородское вече, черта бы лысого вы записали.

А позиция это такая: «Ростсельмаш» пробивает «Ниве» государственный Знак качества. Понимаете? Солдаты тут судят-рядят, как не сдавать, а генерал утверждает: город уже взят!

У Юрия Александровича целая книга на столе, Красная Книга Славословий. Куйбышев, Горький — «претензий не имеем, комбайн стоит на мировом уровне». Подмосковье — «аттестовать на знак». Узбекистан — «от имени всех трудящихся выражаем…», Могилев, Осетия… Истинный глас народа! Не тот глас, что у Ложкового, Сырцова, Орехова, Лысых, а тот, что у Сельхозтехники, получающей 12 процентов и прочее. Первый глас звучать может, но в зачет не идет, пускай твердят про лебедя и щуку, а контора плюсует нужные восторги!

Поэтому, Сережа, я и не шибко добивался встречи на простецком полевом стане. Аппетит пропал. Тысячекратно прав тот, кто не равняет бюрократизм с бумажной волокитой. Похоронить письмо, мурыжить дельную бумагу? Это неопрятность, канцелярская грязнота, при чем тут высокий бюрократизм? Да можно ответить на жалобу прежде ее поступления, навестить имярека не только в больнице, а за три дня до инфаркта. Иные главным проявлением бюрократизма считают тягу садить всех на ставки, крестьянина — и того на оклад. Отчасти — пожалуй… Но в чем, Сережа, главный знак узнавания, каков общий пароль у сильных столом (бюро — это ведь просто стол)?

Мне сдается, жест — большим пальцем за плечо. «Ищи там». Переброс ответственности. Отбой взыска. Указующие за спину в конце концов замыкаются в круг, в огромное кольцо, а у кольца нет конца, искать наивно. Знак этот — не укоризна, не выявление, скорей круговая оборона, знак поруки, как крик Маугли — «мы одной крови, ты и я!». Запчасти? Спрашивайте Сельхозтехнику. Мгновенный износ? А глядите, как хранят. Недогруз молотилок? Так жаток широких не дали. Фирменный ремонт? А куда же тогда Сельхозтехнику?..

А почетную эмблему — ее сюда, на чело, она нужна, необходима, как всесоюзное ручательство, что так и должно быть. Тогда уже раздражение Ложкового — Лилейченко — Сырцова будет направлено против государственного знака. Вы что, не верите, что Иванов, Петров и Сидоров справедливо удостоены звания Героя? Что завод внедряет АСУП, что введен коэффициент напряженности плана? Нет, отчего же, мы верим всему, Иванов заслужил — и наградили, но его именно, а Сидорова лично, при чем же тут комбайн?

Знак качества — вы можете понять? — поможет коллективу морально и материально подтянуть оставшиеся недостатки! Он для дела нужен! Но сколько еще у нас формализма! Один старый замминистра затвердил свое: «Дай большой бункер, дай ведущий мост, надежность, а до того ко мне ни с какими знаками не суйся!» Вот кого надо доставать, вот где пресса могла бы сыграть свою положительную роль.

Вы напоминаете мне, Сережа, наше условие: если журналисту не говорят правды — он тупица. И намекаете, будто правды-то нам и не сказали. Протестую! Свою правду глава кузницы как раз и выложил. Она поступает от опорных баз, из чистых вод Сельхозтехники, и надежные фильтры не дают проникнуть в нее глухим матеркам Харина. Взят ли город, нет — награда нужна! В ситуации, когда самолетом добывают картошку и надо делить макароны, виноват кто угодно, только не увенчанный государственным лавром Комбайн! Чем не правда? А уж цифири сколько под ней, брошюр, конференций!..

За время, отданное «Ниве», мне довелось слышать безоговорочное — «я виноват».

— Я виноват в том, что широкозахватные жатки не выпускались столько лет, комбайны использовались на косовице, а молотилки были недогружены, — прямо сказал Александр Александрович Пивоваров в Госплане СССР. — Не один я, разумеется, это было бы манией величия, наш подотдел — не министерство. Но где зависело лично от меня — нужного я не сделал.

Опять-таки — аплодировать, что ли, госплановцу? Был конструктором в Таганроге, на партийной работе был, отрасль знает насквозь. А мы сами — так уж ничего и не знаем? За двадцать лет пропускная способность комбайнов повысилась с 3 до 5–8 килограммов в секунду, а захват — каким ты был, таким остался: 4–6 метров. Поэтому средняя загрузка комбайнов составляет 40 процентов, в сухие годы — ниже. Основное в ускорении уборки — повысить среднюю загрузку сотен тысяч готовых комбайнов, наладить выпуск сравнительно дешевых широких жаток и хедеров, да сначала наладить этот выпуск, а потом наращивать пропускную способность молотилки. Что, мы с вами этого не знали? А ну-ка, целинники, не пятнадцать ли лет назад пошел по великой степи шум-гром о десяти-, даже пятнадцатиметровой жатке? А десятки выступлений — просительных, резких, яростных — главного агронома целины Александра Ивановича Бараева? Академик битых десять лет воевал и воюет с явной дурью: машинища весом в восемь тонн бегает долгими неделями ради стрекота ножа, а когда растреплет в лоскуты молотилку — перестраивается на подбор! Не-ет, тут не в знании, а в сознании, даже в осознании дело — осознании вины. В судьбе жатки? Не только. В продовольственной ситуации.

Слыхал и «виноват» с оговорками. В частности, от земляка, серьезнейшего инженера Александра Тихоновича Коробейникова, — он директор Кубанского института испытаний и по функции своей как бы крестный новых машин.

— Да, мы дали добро на «Ниву». Видно, поторопились. Но тогда пропускная способность её была чуть не высшей в мире, и мы уступили в позициях надежности и условий труда. Напор был такой, что нам бы и не удержаться — смяли бы и сняли. Вылечить «Ниву» было нельзя. Нельзя было отмыть детей прежних — надо было рожать новых.