‹4–5 февраля 1964 г. Ереван›
СЕКРЕТАРЬ БОГА
Ущелье словно чернильница.
Цвета слоновой кости —
Остроконечное, вечное
Перо-водопад в ущелье.
Рядом поле квадратное, словно почтовая марка,
Цветная, заштемпелеванная
Печатью соседней горы.
Если бы только слова
Вновь обернулись предметами,
Если бы действия выявились
В глаголах, а в прилагательных —
Первозданные свойства,
Как, например, сейчас,
Когда ничтожная часть
Огненно-рыжего, жидкого
Былого тепла возвращается
При посредстве летнего солнца
К древней гористой земле,
Если бы я не забыл
Язык моих зорких пращуров,
Окрестивших весь мир,
Обладавших словами,
Совсем не такими скользкими,
Как речная гладкая галька,
Остроконечными, вечными,
Первобытными, новыми,
Пронзительными, кремневыми, —
Взял бы теперь я смело
Остроконечное, вечное,
Цвета слоновой кости
Перо-водопад, которое
Обмакнул бы в горный поток;
Не чернилами — пеной
На темной зелени леса
Написал бы я, чернокнижник,
Древнее неодолимое
Заклинанье: «Приди!»
Написал бы и сжег,
Небесам воскуряя
Подобие дыма жертвенного,
Чтобы тебе запылать.
И тогда бы вновь обернулись
Водопадом — перо,
Ущельем — чернильница,
Полем — почтовая марка,
Почтовый штемпель — горой.
Только слова оставались бы
Вечными, остроконечными,
Смысл воскрешая звучанием;
А я, я стал бы поэтом:
Новым секретарем
Бога ветхозаветного.
‹23 марта 1964 г. Дилижан›
ЖИЗНЬ ПОЭТА
Он брат Арарату:
ступни его зноем палит,
зато голова
снежной шапкой свободно парит.
Он словно ракета:
отброшенным пламенем жжет,
хотя каждым словом
и помыслом рвется вперед.
Слова его тихи,
он их произносит с трудом,
а в сердце — обвалы,
в душе — не стихающий гром.
Пускай он, затворник,
загадкой слывет меж людьми,
лишь только б слова
его стали пословицами.
‹16 марта 1959 г. Москва›
КОРНИ
Ах, если бы познать земные недра,
и почву, и состав материка,
не так познать, как познает геолог,
планеты пробуравивший бока,
не так познать, как некий археолог, —
склоненный над обломками горшка.
Но так познать, как познаешь ладони
и пальцы работящие свои…
Ах, если бы познать земные недра,
как корни познают глубинные слои!
‹28 апреля 1959 г. Москва›
НА ЯЗЫКЕ ТЕЛЕГРАФА
Я человек, и, хотя мне другого названия нет,
В то же время я телеграф,
Где круглосуточно телеграфист один.
И не дает мне покоя весь мир.
Миллионы незнакомых людей
Вверили мне тайны свои.
Без лишних слов,
Безо всяких точек и запятых
Тайны человеческие:
Горе или радость,
Когда как.
Это при мне говорят:
«Люблю!»
Это при мне вздыхают:
«Прощай!»
Безмолвный свидетель,
Я знаю тоску наизусть.
И на свадьбу
Я первый приглашен.
И с днем рождения
Первым поздравил я.
И когда похороны,
Я первый на похоронах.
Победами и потерями
Делятся со мной.
Маленькой радостью и маленькой грустью
Делятся со мной.
Исповедуются
Без лишних слов,
Безо всяких точек и запятых,
Вроде косноязычных,
Вроде заик.
Я человек, и, хотя мне другого названия нет,
В то же время я телеграф.
Отсюда три главных моих особенности:
— Чужая радость — моя радость,
Чужая скорбь — моя скорбь.
— Сам я не успеваю
Все мои тайны раскрыть.
— И, наконец, поэтому…
Косноязычен я.
‹19 ноября 1959 г. Чанахчи›
КАК ВИСОКОСНЫЙ ГОД
Теперь, когда молодость канула вдаль,
Я понял секрет,
Я понял, что очень похож на февраль.
Короче: длинней становлюсь иль короче —
Люблю или нет?!
‹15 декабря 1959 г. Ереван›
* * *
Я слышу розы красной крик
сквозь горьковатый дым табачный
и сквозь холодный дым зимы.
И голос маленькой, невзрачной,
мне неизвестной птахи вдруг
приносит звуки одобренья
в часы передрассветной тьмы
сквозь горьковатый дым табачный
и сквозь холодный дым зимы.
И кажется, что почтальон меня немедля
осчастливит, достав из сумки два письма.
Но писем нет.
Стоит зима.
И курится дымок табачный.