— Ну, так, — сказал контр-адмирал, — вся семья в сборе, нисколько я понимаю. Добро!

Глава у него потеплели.

Спокойным жестом он достал из кармана сверток, разорвал тонкую обертку и раскрыл красную коробочку. Потом бережно на ладонь положил мягко сверкнувший орден Отечественной войны первой степени и протянул его через стол старику Ладынину. Губы под усами у старика дрогнули.

— Возьмите, товарищ Ладынин, — сказал контр-адмирал, — это орден вашего сына. Пусть он вечно хранится в вашей семье. Вот Борис вырастет и тоже будет хранить орден брата-героя. Берите!

Плача и не замечая слез, текущих из-под очков, старик взял орден, поцеловал его и отвернулся, не в силах больше владеть собой.

Варя быстро вышла из комнаты, бегом пробежала коридор и замерла возле лестницы на антресоли. Тут ее и нашел Бориска.

— Варюша, — сказал он шепотом и взял Варю за руну холодными и дрожащими пальцами, — контр-адмирал спрашивает про тетрадки Шурины, Спрашивает, нельзя ли посмотреть. Они там у тебя? Да? У тебя?

— У меня! — сказала Варя. — Я сейчас, сию минуту. Я быстро!

Прикусив нижнюю губу, она поднялась в ту комнату, в которой когда-то жил Александр, открыла ящик стола и достала оттуда несколько тетрадей, исписанных юным почерком — его почерком. Потом спустилась в столовую и положила тетради на белую скатерть рядом с коробочкой для ордена и моделью поморской ладьи.

— Разрешите посмотреть? — спросил контр-адмирал. Анцыферов толкнул задумавшегося старика Ладынина, и тот сказал, что, пожалуйста, это просто детские записи Шуры, разные выписки из книжек, размышления…

— Понятно, — рассеянно ответил контр-адмирал, — понятно…

Читая про себя, он переворачивал страницу за страницей — тут были строки и строфы стихов, описание Ленинграда, цитаты из великих флотоводцев, заповеди самому себе, какие-то звонкие, пламенные и юношеские слова, краткие размышления, вновь так и этак подчеркнутые цитаты и опять стихи…

Контр-адмирал прочитал вслух:

— «Ветер дует с моря — здешний, Балтийский, не похож на наш северный, а все-таки море. И даже сердце бьется.

Быть верным. Самое главное — быть верным. Верным не тогда, когда легко быть верным, а когда трудно. Когда так трудно, что труднее нельзя. Вот, например, если Варя разлюбит меня…»

Контр-адмирал пропустил несколько строчек.

— Это ничего, — сказала Варя, — тут все можно читать. Читайте, пожалуйста.

Контр-адмирал продолжал:

— «Быть верным всегда, везде, вечно. И в стужу, и в непогоду. И в бою, и в работе. Быть верным своему собственному чувству. Быть верным до конца, до самой наипоследней минуты».

Контр-адмирал читал не торопясь, ровным голосом, сдерживая волнение. Когда глаза его находили место, слишком близко касающееся внутренней жизни Александра, любви его к Варе или еще чего-нибудь в этом роде, он пропускал несколько строчек, и никто, кроме Вари, этого не замечал.

Так он просмотрел одну тетрадку, потом другую, потом еще одну. Старик Ладынин слушал внимательно, почти напряженно. Выражение лица у него сделалось твердым, сидел он прямо, курил глубокими затяжками. Анцыферов глядел, не отрываясь, на ладью, что стояла возле тетрадок. У Вари горели щеки, Бориска и Блохин стояли за спиной контр-адмирала, глаза у мальчиков жарко пылали.

Контр-адмирал читал:

— «Говорить и думать только правду, быть честным и прямым. Если любить, то любить так, чтобы умереть за свою любовь. Не думать о своих удобствах или неудобствах. Во всем быть одинаковым, Это трудно, но я буду таким, иначе не стоит жить».

Когда часы на стене в столовой пробили десять, контр-адмирал поднялся, положил тетрадь на стол и попросил показать ему комнату, в которой жил Александр.

Варя пошла вперед, молча отворила дверь со стеклом, пропустила контр-адмирала и встала у дверного косяка, прижимая руки к груди, тонкая и бледная в своем черном платье.

— Коли что понадобится, — сказал контр-адмирал, — прошу меня известить. Может быть, сейчас что-нибудь нужно семье?

Варя покачала головой; она не могла сказать ни слова — слезы душили ее.

— Ну, полно, — теплым и тихим голосом сказал контр-адмирал. — Пойдемте отсюда!

Надев шинель, контр-адмирал попрощался со всеми и вышел в темный двор, По-прежнему лил холодный дождь. В калитке без пальто и без шапки стоял Бориска. Глаза у неги светились. Контр-адмирал сначала не узнал его в темноте, а потом сказал:

— Что ты, брат, стоишь? Простудишься! Мало отцу горя?

— Я хочу быть военным моряком, — громко и очень тонко сказал Бориска, — и хочу быть таким, как он. Таким же!

Медленная, грустная улыбка появилась на лице у контр-адмирала. Он погладил Бориску по голове, по мягким, влажным от дождя и снега волосам, посмотрел ему в лицо и сказал:

— Что ж… И будешь моряком. Вот построим мы эсминец, назовем его «Гвардии старший лейтенант Ладынин» и будешь ты служить на новом корабле так же, как служил твой брат. Договорились?

— Договорились! — сжимая руку контр-адмирала холодными пальцами, сказал Бориска.

— Ну и добро!

Контр-адмирал еще провел но Борискиной голове горячей ладонью и сел в машину. Захлюпала под покрышками грязь со снегом, красный огонек стоп-сигнала медленно проплыл у ног Бориски.

Зашумел ветер, вновь понесло снег вперемешку с дождем.

Бориска посмотрел вслед уехавшей машине и вошел в теплый дом, в столовую, расставил по местам модели кораблей и сел за стол читать дневники Александра. Варя подошла к нему, села с ним рядом, обняла его за плечо и сказала тихим голосом:

— Давай читать вместе!

— Давай! — согласился Бориска.

Полярное, 1943