На следствии и на суде Богров держался с упорством, озадачившим всех причастных к делу: «Сам! Один! По убеждению!..» Но поставил точку после «Ваш сын Митя» – и вся стойкость рухнула, как падает от единственного удара топором ранее подпиленное дерево.

Нет, он не хочет умирать! Он хочет жить! Ему же обещали!.. Пусть другие, но только не он!.. Пусть вечная каторга, кандалы, рудники – только не смерть!.. Почему о нем забыли?..

В порыве отчаяния он бросился к двери, которая только что затворилась за караульным начальником, унесшим его письмо. Начал бить кулаками в железо.

И – о, чудо! – дверь отворилась. В коридоре несколько человек. Один из них – в мундире жандармского подполковника.

Вспомнили!..

– Выставить в камере охрану? – осведомился у подполковника караульный начальник.

– Нет надобности. Мы побеседуем тет-а-тет.

Вошел в камеру, закрыл дверь.

– Разрешите представиться, господин Богров: помощник начальника губернского жандармского управления Иванов.

Дмитрий опустился на койку.

– Перейду прямо к делу. Ваш приговор подлежит конфирмации генерал-губернатора. В этой стадии он может быть и изменен. Разумеется, при наличии веских оснований. К слову сказать, Егора Сазонова, который совершил подобное… с министром фон Плеве, отнюдь не казнили, а отправили в Нерчинск. Хочу довести до вашего сведения, что родные статс-секретаря Столыпина ходатайствуют о смягчении приговора.

Он сделал паузу.

– Теперь все последующее зависит только от вас. Это слова генерал-лейтенанта Курлова.

– Что… Что же я могу?

– Вы держались героем. Но вы были герой на ходулях. Все, что вы говорили ранее, – ложь. А нужна истина. Только истина. Вы должны рассказать о действительных причинах, побудивших вас совершить убийство Столыпина.

Дмитрий с изумлением воззрился на подполковника:

– О… действительных?

– Вы должны убедительно показать, что пошли на это действие не по собственной воле, а по принуждению своих сотоварищей из революционной организации. Вот бумага. Соберитесь с духом – и напишите. Собственноручно.

Офицер разложил листки на откидном столе, вынул из портфеля флакон с чернилами и перо.

– Только прошу: не общие фразы, а конкретные эпизоды и факты и конкретные имена. Помните: это ваш шанс на спасение.

И Богров начал писать.

С мстительной жестокостью и надеждой он выводил на листах имена людей – всех своих «сотоварищей», с которыми когда-либо встречался. Рассказал о прошлогоднем свидании с Василием и Лукой, о недавнем визите Степана. Строка за строкой – с тем же усердием, с каким в недавние времена составлял донесения в охранное отделение.

Подполковник вынул из портфеля конверт, вытряхнул на стол фотографии:

– Назовите их имена. Не знаете – назовите их партийные клички.

Богров назвал.

– Продолжайте. Вспомните все, что только можете.

Когда он закончил, подполковник прочел и обнадеживающе улыбнулся:

– Как раз то, что надо. Я немедленно доставлю показания генерал-лейтенанту Курлову. Соблаговолите подписать.

Богров обмакнул перо в чернильницу и поднес его к листу. Этим последним росчерком он и решил окончательно свою судьбу: цель Курлова – добиться от террориста собственноручных показаний о его тесной связи с злоумышленниками-революционерами – была выполнена. Показания останутся… А Богров…

Одиннадцатого сентября, ближе к полуночи, лязг засова в дверях камеры разбудил заключенного. Дмитрий вскочил. Увидел солдат, офицеров и все понял. Его стал бить озноб. Он почувствовал подступившую к горлу дурноту, вскинул руки, чтобы оттолкнуть вошедших, но солдаты бросились к нему, ловко и быстро связали. Все происходило в полном молчании. Богров больше не сопротивлялся. Поддерживая, его повели вверх по бетонной трубе. Во дворе «Косого капонира» стояли еще несколько человек. Было совсем темно, только ветер раскачивал фонарь над полосатой будкой часового у ворот, прорезанных в палях.

Тут же, посреди двора, ожидала запряженная карета – черный безоконный ящик с единственной боковой дверцей. Арестанта втолкнули в карету. Внутри она была разделена перегородкой и так узка, что стенки стискивали плечи.

Карета выехала из тюремного двора. За воротами ее окружили всадники-конвоиры. Путь был недалек. В нескольких верстах от «Косого капонира», на берегу Днепра, находилась Лысая гора. Со стародавних времен бытовала легенда – там справляли шабаш киевские ведьмы. На вершине горы был форт, огороженный высокой каменной стеной.

Рассвет уже брезжил. В призрачном полусвете проступила перекладина виселицы, табурет под нею, темные фигуры мужчин. В стороне, один, стоял человек в высоком колпаке, с маской на лице, в черном, ниспадающем складками одеянии.

Карета остановилась. Богрова подвели к табурету. Он ничего уже не понимал. Поводил помутневшими глазами, невнятно бормотал. Бормотание прерывалось икотой.

Прокурор военно-окружного суда прочитал постановляющую часть приговора. Один из мужчин, сопровождавший осужденного из «Косого капонира», – это был вице-губернатор – приказал человеку в колпаке:

– Выполняйте.

Палач подставил табурет, примерил, пододвинул еще, поднял лежавший тут же мешок и ловко набросил его на голову арестанта, потом привстал на носки и поймал раскачивающуюся веревочную петлю.

Подготовка к конференции шла полным ходом.

Серго Орджоникидзе приехал из Баку в Питер. Побывал на Путиловском, на «Фениксе», «Лесснере», на Балтийском судостроительном, на «Коппеле», «Гоф-марке»… Концы-то какие: с Петергофского шоссе на Полюстровскую набережную, с Сампсониевского – на Кожевенные линии. Ни дня, ни ночи. Ни поесть, ни поспать. Зато среди питерских рабочих еще раз удостоверился: опасения, что Столыпину удалось задавить революционное движение, преувеличены.

Издалека казалось: аресты за арестами сломили организацию. Охранка громила районные комитеты, городской комитет, пятнадцать массовых арестов за три года в одном только Петербурге. А они проводят митинги, массовки, даже небольшие демонстрации. Печатают на гектографах листовки. Живы! Как и в Киеве, Ростове, Баку, – живы! На всех крупнейших заводах и фабриках действуют социал-демократические группы. И как никогда прежде, остра потребность в едином партийном центре. Оказывается, питерцы сами, еще не зная о предстоящем приезде посланцев Ленина, думали взяться за создание такого российского практического центра.