Готовился к решающему туру и фон Коттен. Пока Петров, его самый надежный и исполнительный помощник, обдумывал варианты предложенного ему плана, начальник столичного охранного отделения подготавливал арест питерского делегата Онуфриева. Его надо было взять и для того, чтобы обезопасить своего офицера. К тому же делегат был, судя по добытым сведениям, молодым партийцем. Полковник не будет церемониться – уж он-то выколотит из злоумышленника «добровольные показания»!..

Агент донес, что на Путиловском заводе готовится многотысячный митинг. Вполне возможно, что на нем выступит и Онуфриев. Это и нужно!

Митинг состоялся. В самый разгар на импровизированную трибуну поднялся молодой рабочий. Переодетые охранники стояли в толпе, недалеко от выступавшего. Но пробиться к нему не смогли: ближние к оратору путиловцы стояли плечом к плечу, сцепив руки, – давний, проверенный еще с пятого года, прием боевиков. Агенты хотели задержать выступавшего после митинга. Он бесследно растворился в толпе.

Фон Коттен приказал, чтобы чины Шлиссельбургского полицейского участка, в районе которого жил Онуфриев, немедленно арестовали большевика. Полицейские нагрянули в его дом. На следующее утро пристав участка сообщил, что рабочий Евгений Петров Онуфриев «за выездом из Петербурга не арестован», а обыск у него на квартире никаких компрометирующих материалов не дал.

Штаб-ротмистр Петров не был обескуражен:

– Будьте спокойны, узнаю все сам.

Не успел Зуев закончить очередной доклад, министр отшвырнул бумаги:

– «Донесения», «распоряжения», «уведомления», «предложения»!.. А где дело? Где оригинальные мысли? Реальный план?

Зуев понимал: гнев Макарова справедлив.

В тот же день Нил Петрович потребовал немедленного приезда из Парижа заведующего заграничной агентурой и, когда Красильников вошел в его кабинет, с порога обрушил на него:

– Доложите о готовящейся конференции. Прежде всего, где она состоится?

Красильников начал выкладывать накопленное. В основном это были сведения, собранные филерами конторы «Бен и Сабмен»: кто где живет, с кем встречается. Появились донесения и о новых лицах, объявившихся в Париже. «Прибыл „Иван“, приметы изменяет до неузнаваемости…» «Появилась „Людмила“»; «В „Отеле Популяр“ остановился „Николай“». Приметы…

– На кой шут мне эта мешанина? «Иван», «Людмила»! – с сарказмом передразнил Зуев. – Оставьте до лучших времен! Эти лица – делегаты?

Заведующий заграничной агентурой молчал.

– Что делают ваши осведомители? Где ваш Ростовцев? В шею бездельников!

Ростовцев – главный осведомитель, давным-давно, еще до революции пятого года, внедренный предшественниками Красильникова в большевистскую эмигрантскую группу, – все более заботил заведующего заграничной агентурой. Работал агент спустя рукава.

Мало что изменилось и после той встречи в доме на бульваре Распай: лишь время от времени поступали от него малозначительные сведения. А ведь когда-то считался опорой и надеждой заграничной агентуры.

Гартинг умел с ним управляться… При очередном свидании Красильников пригрозил: «Со следующего

месяца прекращаю ассигнования». – «Что я могу, если все как воды в рот набрали?» – «Должны узнать! Это же сущая малость! А мне нужно подтверждение вашего усердия, – не отступил заведующий. – Дайте фотографии всей партийной верхушки. Не получу через неделю, сетуйте на себя!» В картотеке у него были все фотографии. Но он хотел добиться беспрекословного послушания сотрудника. Через неделю снимок большевистской группы лежал на столе в его кабинете на рю Гренель. Ага, боится! Уже одно это хорошо!.. «Напрасно вы настояли с фотографией, – заметил, вручая отпечаток, Ростовцев. – Политэмигранты не любят запечатлевать свои физиономии. Не знаю, как еще это аукнется».

Вроде бы с фотографированием получилось невинно: после собрания в кафе, когда все высыпали на улицу, он как бы между прочим предложил, доставая камеру: «Изобразите улыбку! Ближе друг к другу, не помещаетесь в кадр! Фьють! Птичка вылетела!..» Кое-кто из эмигрантов попросил снимок на память. Но двое все же приняли столь незначительное событие настороженно.

Да, не очень ловко вышло. Пусть шеф пеняет на себя…

– Так где: в Кракове, в Женеве, в Париже? – продолжал теперь бушевать директор департамента. – Где и когда?

– Приложу все усилия, чтобы узнать, – склонил голову, принимая директорский гнев, чиновник особых поручений.

У департамента было еще одно средство доискаться истины. Арестованы сотни людей. Многие из них бесспорно большевики. Кто-то причастен и к подготовке конференции. Даже схвачены двое уполномоченных Ленина. Зуев приказал на допросах не церемониться. Но эсдеки использовали свой старый, испытанный метод – молчали. Отказывались давать хоть какие-нибудь показания. Ни черные своды подвалов, ни кулаки жандармских унтеров, ни вкрадчивые увещевания опытных офицеров не действовали. Многие уже прежде, до пятого года и после пятого, проходили через аресты и допросы. Оставалось надеяться на новичков и слабонервных. Еще недавно, на резком спаде революционного движения, в разгар «умиротворения», те, кто примкнул к большевикам на подъеме волны, легко давали «правдивые чистосердечные показания», и кое-кого можно было склонить к сотрудничеству. Но нынешние новички держались твердо. И эта их твердость была тревожным симптомом.

Где же соберется конференция? Предыдущие свои съезды и конференции социал-демократы проводили в Лондоне, Брюсселе, в Стокгольме, в Финляндии… Какой город выберут они теперь?..

Красильников уехал. Спустя несколько дней с рю Грене ль поступила шифрованная телеграмма. Зуев пробежал ее. Так что же: Париж? И конференция уже идет?..

Пока все шло как по маслу. Делегаты добирались до Двинска – в последний приграничный пункт. Оттуда контрабандисты переправляли их в фольварк уже на территории Восточной Пруссии.

Но неожиданно Матвей снова появился в Лейпциге.

– Что случилось? – не без досады поинтересовался Пятница.

– Семен передал мне поручение немедленно выехать в Париж.

– Ты виделся с Семеном? Где он?

– Нет, его я не видел. Он передал с товарищем.

– Кто этот товарищ?

– Приходил по паролю. Уже уехал назад.

Все это показалось Пятнице странным. Интересоваться, какое задание в Париж получил Матвей, не полагалось. «Может быть, все и так… Семен со дня на день должен возвращаться. Спрошу у него. А то, что Матвей уезжает с границы, оно и к лучшему…»