Поначалу в их семейных отношениях, рассказывала модель, тоже не все было гладко. Пока они не подвели под них законодательную базу. Они установили правила и произвели разделение властей по Монтескье, точнее разделение полномочий. Потом бывшая модель опять окунулась в идеалистические наставления о недопустимости унижения достоинства человека и гражданина, о необходимости уметь прощать. Но кто не становится идеалистом и назидателем с ребенком на руках, которого надо же как-то воспитывать? И дать ему запомнить хотя бы свое детство как время, когда все были добрыми, честными, молодыми и здоровыми. Затем женщина рассказала, что у нее есть отдельный от семейного счет в банке и что, когда она в плохом настроении или ей надо подумать, она просто уезжает одна на природу. Одна. А затем интервью закончилось.

Во всей этой истории девушка увидела почти Платоновскую утопию. Только построения не идеального государства, а идеального брака. И ей показалась, что утопия бывшей модели, в отличие от утопии философа, может сработать.

Несмотря на то, что она выиграла конкурс, это не была красивая женщина.

Но, несмотря на то что она была моделью, это была разумная женщина.

21:21:51

Давненько она не слушала Depeche Mode. Другие могли на время вытеснить их, могли цеплять первые пару раз, как новый наркотик, но скоро они приедались. И тогда она возвращалась. DM – это пессимизм, меланхолия, реализм, совершенство и гармония, неприкрытая, неприкрашенная правда жизни, беспристрастная реальность, ее цинизм и ее ирония, ее страсть и безразличие; для нее DM – это сама Жизнь, от которой можно пытаться убежать, но от которой невозможно скрыться. Остается одно – принять ее во всей красе и во всей ее жестокости.

Она сидит, после многих месяцев снова слушая DM, и вновь картины ее прошлой жизни, как живые, встают у нее перед глазами. Темная комната, наушники, руки у лица, эта музыка, и эти же мысли, и это же чувство безысходности – все это снова с ней, как старые добрые знакомые, как верный любовник, как ее неизменная сущность, – все это снова с ней, она снова наедине с самой собой. Она перемерила много масок, много настроений, много образов мысли – искренне, под влиянием времени, но только в этой шкуре она чувствует себя, нет, не хорошо, знакомо, покойно.

Она видела достаточно много, как те, кто пережил убийства, как те, кого выпустили из сумасшедшего дома, как те, кто видел отчаяние, боль, свое ничтожество и свое угасание, как те, кто видел свою смерть – тихую, незаметную и неизбежную. И она стала такой, какая она есть. К чему меняться? Ей не хочется меняться. Если она жестока – это ее преимущество, если категорична – это ее преимущество, если ясно и четко видит – это ее преимущество, если резка и не может больше терпеть сопливого слюнтяйства других – то это ее право.

Она снова встретилась с собой. Как… сколько? Четыре, пять лет назад? Она была такой в аду, она стала такой в чистилище. Поскольку в рай на Земле она не верит, то это только доказывает то, что от судьбы не уйдешь. Точнее, не уйдешь от своей сущности ни в болезни, ни в здравии, ни в богатстве, ни в бедности – этот брак заключен в нерушимые оковы. Ей так приятно находиться в них. В ее старых, знакомых, помнящих тепло и прикосновение ее кожи оковах. Они тверды, холодны, жестки, они пахнут свежей ржавчиной – так пахнет кровь, они оставляют на ее теле саднящие царапины, глубокие синяки, запекшиеся кровоподтеки, они причиняют ей боль, но эта боль – знакомая боль, есть удовольствие. Удовольствие найти себя, быть собой, и наконец обрести спокойствие.

Конечно, возможно, просто ритм Его песен совпадает с ритмом ее тела; возможно, Его слова схожи с ее мыслями; Его метафоры понятны ей с полунамека; Его предложения заканчиваются ею; возможно, она просто нашла человека, отдаленно похожего на нее, и только мысль, что она не результат брака, не неликвидный предмет, что она имеет право на существование, несмотря на то что она другая, и давала ей жить все это время, тогда и теперь. Jackie Price, House M.D., Marla Singer – все это, конечно, хорошо. На время это помогает. Но знать, что на Земле есть тот, кто пишет эти стихи, песни, знать, что на Земле жил тот, кто оставил после себя «И эти губы, и глаза зеленые», сельдей в бочке, – все равно что сравнивать секс и мастурбацию, The Sims 3 и реальную жизнь, все равно что сравнивать наркотики и безмятежную нирвану. Впрочем, по поводу лидерства секса еще можно поспорить.

Проигрыватель воспроизводил Sea of Sin.

Она встала.

Она странно танцевала – в полной темноте, не отнимая ступней от пола, она только плавно водила бедрами, отчего казалось, что она извивается всем телом, словно змея – что-то среднее между танцем живота и движениями стриптизерши. Она никогда не видела такой манеры танцевать, она просто следовала своей природе. Какая-то подруга сказала ей однажды, что после пяти минут такого танца в публичном месте ее привлекут за нарушение общественного порядка или изнасилуют в подворотне. Что ж, она не видела смысла в хождении по клубам. Она танцевала для себя. Только для себя.

Есть еще один плюс из всего этого. Из всей этой истории. На днях она услышала кое-что интересное из динамиков телевизора. Оказывается, кофеин активно выводит жидкость из организма. Именно поэтому на один стакан кофе советуют выпивать один стакан обычной воды. И именно поэтому у нее вечно такой вид, будто она сидит на одном никотине и не спала уже несколько ночей подряд. Одна загадка раскрыта.

Альтруизм vs Эгоизм.

18:01

Девушка вышла из метро, поднялась по лестнице подземного перехода, пересекла улицу и толкнула дверь супермаркета. Начало осени было дождливым, поэтому на голове у нее была спортивная шапка – аналог резинового изделия, как она ее нежно называла. За лето у нее отросли волосы, которые теперь тонкими черными змейками выползали из-под шапки и опускались ей на грудь. Точнее, на ее куртку цвета хаки. Вместе с макияжем, как у ночной бабочки, продравшей наутро глаза, это придавало ей вид беззащитный и вызывающий одновременно. Обычной реакцией окружающих на который было недоумение. В остальном она мало изменилась. Черные джинсы на ней выглядели растянутыми. На самом деле они снова были ей велики.

Девушка направлялась к определенному отделу.

Здесь она покупала сигареты.

Сигареты можно было купить в миллионе других мест – в киоске, в переходе, в маленьком магазинчике на остановке, в другом супермаркете, но она предпочитала именно этот.

Уже за несколько метров она увидела продавщицу, улыбавшуюся и болтавшую с каким-то мужчиной, вероятно, ее знакомым. Не обращая больше на них внимания, девушка подошла и склонилась над прилавком. Теперь ее интерес и ее внимание были сосредоточены на другом. Она рассматривала лежавшие за стеклом, блестящие, разноцветные пачки так, как малыш рассматривает разнообразные наполнители для мороженого, как женщина перебирает взглядом десятки одинаковых цепочек, разложенных на черном бархате, как мужчина разглядывает из окна машины проституток на бульваре.

У нее разбегались глаза. Ее охватило обычное, охватывавшее ее именно в этом отделе ощущение. Ощущение того, что, возможно, сейчас она наконец будет держать в руках оригинал того, застрявшего в памяти со времен ее детства воспоминания, воплощение идеала сигаретного вкуса и аромата. Ее охватило предчувствие праздника. Она уже не слышала воркования продавщицы и ее ухажера под боком – их болтовня стала общим фоном.

Она выбирала.

Не знаю, может ли служить оправданием то, что книги в библиотеке она выбирала также?

Ей пришлось прервать их диалог названием марки.

– Пачку самых крепких.

– А какого они цвета? – поинтересовалась продавщица.

Подобные недоразумения давно перестали удивлять.