Солнце выглянуло из-за тучи, световая волна поползла по небоскребам. Борис Степанович пригладил волосы.

…Всегда казалось – впереди еще целая жизнь, столько можно сделать! Но каждый день – одно и то же: завод, дом. Походы по магазинам. Ремонт квартиры. Нужно то, нужно это. Рутина. Двоюродный брат Гришка вышел из тюрьмы. Собрался в Америку. Звал с собой: «Поехали, Борька! Нас, видишь, коммуняки на американское зерно променяли. Ты по матери еврей, должны выпустить. Откроем в Нью-Йорке свою мастерскую или магазин». Борис Степанович тогда крепко задумался. Но тут вдруг – надо же! – влюбился.

Встретил ее в Доме кино (сосед по дому – Константин, часто давал Борису Степановичу контрамарки в Дом кино). Перед сеансом он однажды зашел в бар выпить рюмку коньяка. Она сидела за столиком напротив. Бориса Степановича поразили удивительно тонкие черты ее лица. Достала сигарету. Борис Степанович, привстав, поднес огонек зажигалки. Она бросила на него несколько удивленный взгляд: «Какие галантные манеры, однако. Вы тоже скучаете? Вас как зовут? Меня – Инга». Сказала так просто, будто были знакомы давно. И все полетело кувырком – отъезд в Америку, семья...

Инга занимала в Доме кино незначительную должность ответственного за брошюры. Недавно разведенная, она была моложе Бориса Степановича на двенадцать лет. Но ему казалось, что они ровесники. Вечера напролет они просиживали в баре Дома кино, где к ним иногда подсаживались какие-то секретари и клерки – все с очень большим гонором, и Борис Степанович чувствовал себя в их компании крайне неловко. Потом вдвоем ехали на такси к Инге. Она жила в коммуналке, в ее двери и в стену часто стучали – то соседка приглашала на кофе, то сосед клянчил денег на водку. Но когда они, наконец, оставались одни, Инга легко сбрасывала платье и прижималась к нему своим молодым телом. Он целовал ее молодые плечи, груди, и она шептала: «Боря, мне никто не нужен, никто кроме тебя...» Пару раз наведывался подшофе ее бывший муж (по иронии судьбы, оператор с киностудии), устраивал сцены, и Борису Степановичу приходилось выводить буяна на лестничную площадку и там обучать азам этикета.

Скрывать эту связь стало невозможно. Надоело врать, изворачиваться, тайком поглядывать на часы. В семье начались скандалы. Он помнит, как жалобно тогда смотрел на него Сергей. Сын вставал по утрам с распухшими от слез глазами. А жена гордо молчала. Но вид у нее был потерянный. Борис Степанович долго бродил по городу, сидел на скамейках, выкуривая одну сигарету за другой. Наконец принял решение. Остался с семьей. Ради Сергея. Чтобы сын не повторил его судьбу – не рос без отца...

На противоположном берегу зажигались огни. Река темнела, у причала раскачивались пришвартованные прогулочные катера.

«…Уходит, уходит жизнь. Всегда казалось, еще есть время, еще полон сил. И вдруг – останавливаешься, пораженный: неужели скоро семьдесят?! Уже по ночам приходят черные мысли – а что Там? Ад? Рай? Покой? А что, если Там ничего нет? А душа? Что будет с нею?..

Уже на «передний рубеж» выходит мое поколение. Безотцовщина. Выброшенные на обочину жизни, обманутые столько раз, мы превращаемся в ворчливых стариков. Мы – уходящие... Но как мучительно хочется жить! Просто радоваться солнцу, плеску волн, набухающим почкам весной…».

– Добрый вечер.

Борис Степанович вздрогнул от неожиданности. Перед ним – Оля:

– Я подумала, что вы сбежали. В палате, смотрю, вас нет. А Сергей разве не у вас?

– Нет, он же сегодня встречается с адвокатом. Видишь, как дело закручивается. Как в Голливудском фильме…

13

Настроение у Сергея с утра было отличным. Он принял холодный душ, побрился, облачился в черный шерстяной костюм, повязал темно-красный галстук и даже, что делал крайне редко, увлажнил голову гелем. Словом, нью-йоркский денди.

К назначенному времени вошел в офис адвоката.

– Вы – к мистеру Джеффри? Как вас зовут? – секретарша сняла телефонную трубку, назвала имя и фамилию Сергея, несколько запутавшись в труднопроизносимом для американцев окончании «ский». – Подождите, пожалуйста. Вас скоро вызовут.

Сергей сел в кресло, достал из сумки папку и перебрал страницы. Без специального образования, конечно, не разобраться: результаты многочисленных анализов, описания рентгеновских снимков. Впрочем, суть одного документа можно понять и без специальных знаний. В заключении хирурга, делавшего операцию, сказано, что поступившему по «скорой» больному вскрыли брюшную полость. Удалили часть уже воспаленного желудка в месте перфорации. На удаленной кишке обнаружено отверстие диаметром три сантиметра. У больного начался перитонит.

– Мистер Сухотс-кси, – позвала секретарша. – Мистер Джеффри ждет вас.

В просторном кабинете вдоль стен стояли высокие, до потолка, шкафы красного дерева. Толстые книги выстроились рядами, сверкая позолотой тисненых букв на корешках (все книги, как Сергей потом заметил, были по юриспруденции).

– Входите, мой друг, не стесняйтесь, – приглашал его рыжеволосый мужчина.

Адвокат сидел за широким столом, на котором почти ничего не было, если не считать подставки для ручек в виде позолоченной фигурки Фемиды и нескольких чистых листов бумаги.

– Прежде всего, хочу спросить, как самочувствие вашего отца? Как его сердце? – спросил адвокат.

– Нормально.

Прижав к переносице дужку очков, адвокат внимательно посмотрел на клиента и о чем-то задумался. Казалось, он в некотором замешательстве.

– Вас ко мне, собственно, кто направил? А-а, вспомнил! Что ж, приступим, – он взял авторучку.

– Первым делом, мне бы хотелось знать, сколько такая консультация стоит? – спросил Сергей.

– Миллион долларов! Шучу. Бесплатно. Все бесплатно, мой друг, – адвокат почему-то присмотрелся к клиенту. – Скажите, вы – русский? Если не секрет, сколько вам лет?

– Тридцать два.

– Прекрасный возраст для прекрасной страны. Америка – страна неограниченных возможностей. И не смущайтесь, мой друг, тем, что вы – иммигрант. Тот, кто любит Америку, тот настоящий американец, – адвокат усмехнулся. Но улыбка тотчас сползла с его лица. – Итак, расскажите, почему ваш отец попал в госпиталь.

И золотое перо помчалось по бумаге, оставляя позади шлейф маленьких черных закорючек. Изредка адвокат перебивал, задавал, по мнению Сергея, странные, даже несущественные вопросы.

– Где вашему отцу делали тест? В том же госпитале Святой Марии? Отлично. Он страдал до этого серьезными заболеваниями?

– Нет.

– Хорошо. Почему он обратился к врачу? Гастриты и периодические боли в области живота? Понятно.

Закончив, адвокат промолвил:

– В общих чертах, все ясно. Что вам сказать? Когда делают такой тест, риск, в принципе, незначителен. По статистике, перфорации случаются один раз на сто тысяч. Вашему отцу не повезло – он попал именно в эту «единицу». Плохо, что ваш отец практически не имеет рабочего стажа в Америке. Плохо, что он иммигрант. Вот если бы он в тот день погиб, тогда другое дело…

– Но ведь врач виноват. Не вызови отец «скорую», не доползи он до телефона…

– Да, я все понимаю, но... – адвокат накрыл золотое перо колпачком. – Кстати, вы принесли какие-либо бумаги из госпиталя?

Сергей передал папку. Адвокат безучастно скользнул глазами по одной странице, взял другую. Постепенно оживился. Он просматривал документы, делал размашистые записи.

– Что ж, все не так плохо, мой друг. Похоже, вы принесли отличное дело! Мы подадим несколько судебных исков – на гастроэнтеролога, делавшего этот тест, на госпиталь Святой Марии и, может быть, на хирурга. Выжмем из них все, что сможем. Не забудьте, что тридцать три процента от общей суммы выигрыша – мои. Таковы правила игры.

– И на какую сумму будет выдвинут иск?

– Говорить об этом рановато. Думаю… – один глаз за линзами золотистых очков прищурился. – М-м, думаю, на миллион долларов.