От этой догадки лицо Ивана сильно наморщилось. «Она хочет запереть меня в Шестой палате, по всем законам литературного жанра! Думает, что я не догадываюсь о ее намерении? Поэтому специально держит эту кровать свободной. Все в отделении ждут, когда Фролова даст команду и меня... Ну, нет, не дождетесь! Я совершенно здоров. Во всяком случае, если понимаю, что пребываю в небольшом бреду, значит, уже не так страшно. Нужно взять себя в руки. Никакого алкоголя. Никаких таблеток. Никаких женщин! И вы все у меня останетесь с носом!»

Обрадованный, как мальчишка, Иван приложил к носу ладонь с широко растопыренными пальцами и пошевелил ими.

– Ба-ба-ба!.. – из зеркала его передразнивал...

Иван зажмурился. Затем осторожно приоткрыл правый глаз. Потом и левый – уже широко. Почудилось. Показалось...

ххх

Приведя себя в порядок, Иван пошел по палатам. В коридоре ему встретился заместитель директора мистер Вильям:

– Как дела, доктор Сэлинджер?

– Моя фамилия Селезень, – поправил его Иван.

– Ах, да! Извините, ошибся, – замдиректора приторно улыбнулся.

Сначала Иван заглянул в Шестую палату, где все так же спал чернокожий гигант Джим. Храпел на всю палату. Иван вдруг с ужасом подумал о том, что однопалатнику Джима будет очень тяжело выносить этот его богатырский храп...

ххх

– Я говорю правду... – Маша подняла голову и устремила взгляд в зарешеченное окно.

Солнечный луч коснулся ее лица, отчего оно стало невероятно светлым и чистым. Танцующие переливчатые пылинки над головой девушки создавали подобие золотого нимба.

Они сидели в ее палате, друг напротив друга: Иван – на стуле, она – на кровати, закинув ногу на ногу. Покачивала ступней в красном тапочке.

Иван скользнул взглядом по ее танцующему тапочку, по ее сложенным на коленях рукам, по ее ключицам в проеме полурасстегнутого халата. Затем надолго остановил свой серьезный взгляд на ее лице:

– Давай, Мария, поговорим начистоту. Я не могу понять, когда ты говоришь правду, а когда, извини, врешь. Вначале, попав в наше отделение, ты уверяла меня, что занимаешься проституцией и страдаешь от хронической депрессии, чему я, честно признаться, поверил. Но спустя некоторое время ты вдруг изменила «биографию» и сказала, что ты – украинская пловчиха, приехала в Нью-Йорк на международные соревнования, заняла четвертое место и, дескать, на этой почве у тебя произошел нервный срыв. А теперь уверяешь, что ты – жена писателя, якобы не выдержала нищеты и невзгод и из-за этого едва не лишилась рассудка. Где же правда, черт возьми? Чему верить?! – Иван повысил голос.

Маша в ответ зажмурилась. Слезы полились из ее глаз. Но в этот раз Иван не дал воли своей жалости.

– Скажи, зачем ты здесь? Тебе нужна справка для суда, что ты психически больна? Если «да», то ты такую справку получишь и так. Все наши пациенты мечтают отсюда вырваться. А ты будто бы специально делаешь все, чтобы здесь оставаться. Зачем ты продолжаешь таскать из столовой пластмассовые ножи, отлично зная, что ими все равно нельзя вскрыть себе вены? Зачем постоянно споришь с медсестрами, нарушаешь установленный режим? Зачем прячешь под языком таблетки и потом их выплевываешь? С таким поведением тебя отсюда никогда не выпишут! Признайся, какую цель ты преследуешь?

Вместо ответа Маша спрятала лицо в ладонях. Ее плечи стали мелко вздрагивать.

– Можно я выпью воды, – спросила она тихо, но голос ее звучал подозрительно спокойно.

– Да, конечно. Выпей воды и успокойся.

Она поднялась с кровати и, запахнувшись в халат, по-свойски подмигнула ему. Направилась к столику, на котором стоял пластмассовый кувшин с водой и пластиковый стаканчик.

За спиной Ивана раздалось журчание льющейся воды. Но почему-то и через минуту Маша не вернулась на прежнее место. Шлепки ее тапочек по полу удалились, и неожиданно хлопнула закрывшаяся дверь, – пациентам без разрешения медперсонала закрывать двери своих палат строго запрещается, они все на этот счет предупреждены.

Доктор Селезень, однако, сидел, не двигаясь. Слышал за спиной приближающиеся Машины шаги. Затем – шуршание сброшенного с ее плеч халата…

Сердце его часто забилось. Он не решался обернуться, боялся увидеть молочную белизну ее кожи.

– А хорошо мы с тобой полетали, доктор? – услышал он вдруг ее шепот сзади, над самым своим ухом. – Я знаю, что тебе понравилось.

Иван весь съежился.

– Сегодня ночью, доктор, я приду к тебе опять. Но только в этот раз мы поменяем позу: я буду снизу, а ты сверху, о`кей?

Иван согласно закивал головой. Вдруг вскочил со стула, рывком расстегнул и вытащил из петель на поясе брюк кожаный ремень, специально купленный накануне. Сжимая кованую пряжку, поднял ремень:

– Ну, сейчас тебе задам! – развернулся и...

Перед ним – колдун!

Колдун ринулся от Ивана в угол палаты. Крыльями огромной черной птицы развевалась его мантия. Мантия была из шелка, расписанная загадочными иероглифами.

Иван бегал за ним вокруг стола, пытаясь схватить его рукой, но колдун уклонялся. Затем колдун ринулся к зарешеченному окну, проник сквозь решетку и просочился сквозь стекла.

Подбежав к окну, Иван дернул решетку на себя, но она была намертво прикреплена к оконной раме, – не один пациент и до Ивана безуспешно пытался ее вырвать. Потрясая ремнем, Иван выбежал из палаты и помчался к лифту.

Он открыл замок раздвигаемой решетки и нажал кнопку вызова. Однако кабина поднималась очень медленно, на электронной панельке сверху засветилась цифра «2» – второй этаж, а их отделение – на шестом! «Почему так долго? Что там случилось? Убежит ведь, убежит!»

Иван переминался с ноги на ногу, нетерпеливо ударял в стену кулаком, связывал в узлы ремень. Но кабина лифта по-прежнему стояла на втором этаже.

Санитар, неподалеку охранявший одну из палат, во все глаза таращился на разъяренного, расхристанного доктора Селезня, с ремнем в руке.

«Побегу по лестнице пожарного выхода!»

Неожиданно из той самой двери, к которой несся Иван, выбежал колдун! Под его черной мантией Иван успел разглядеть зеленый камзол с золотистыми пуговицами и черную бабочку на тощей шее. Иван заметил его хитрую, лукавую, но исполненную величайшего страдания и горечи улыбку... В руке колдун сжимал нос мистера Вильяма! Нос шевелился, раздувал ноздри и вел себя так, будто намерен чихнуть.

Колдун высоко подпрыгнул над полом и устремился в палату номер Шесть.

ххх

– Дорогой Иван Борисович, все-таки дождалась я вас! Хорошо, что вы работаете в такой чудесной больнице, где будут созданы все условия для вашего полноценного лечения. И кровать вам досталась комфортная, люксовая, такой не найдете даже в «Шератоне», – доктор Фролова сняла очки и мило улыбнулась Ивану.

Возле нее стояли медсестра Сандра, с заряженным шприцем, и два рослых санитара.

– Теперь вам не нужно ни о чем переживать, я обо всем буду заботиться сама, поскольку вы будете находиться под моим наблюдением. Окружу вас поистине материнской заботой.

Фролова сильно моргнула левым глазом, тем самым дав команду медсестре и санитарам. Все они стали приближаться к Ивану.

Он попятился, но чьи-то крепкие руки с обеих сторон схватили его сзади под мышками. Это были заранее вызванные два полицейских из больничной охраны.

– Вы, любезный Иван Борисович, и не заметите больших изменений в своей жизни. Мы с вами по-прежнему будем вести интересные беседы. С единственной только разницей, – не в моем кабинете, а в этой палате. Нам никто не будет мешать, Джим все равно будет спать еще сто лет.

Иван пытался вырваться, извивался, как уж. Стонал и хрипел, но полицейские крепко сжимали его руки. Санитары, подойдя вплотную, расстегнули его брюки, стянули их вниз и, подхватив Ивана, будто бревно, понесли его на кровать, застеленную свежим бельем.