Пока испытание конфессиональным расколом удавалось выдержать, правда, не бескровно, но по сравнению с другими европейскими странами относительно мягко, хотя первоначальная реформатская этика с ее строгим запретом наемничества и ставила под вопрос образ жизни широких слоев населения. Для элиты Центральной Швейцарии служба иностранным государствам, которая после договора 1521 г. шла преимущественно на пользу Франции, была важнейшим средством утверждения своего экономического статуса и тем самым социального престижа или его развития. Представители элит получали так называемые ежегодные платежи (Pensionen), устанавливавшие непосредственную клиентельную связь между «щедрым» королем и благодарными получателями его даров. Do ut des[20] — конкретно это означало, что большие семьи Центральной Швейцарии должны были оказывать своему патрону полезные ответные услуги, например, вербовать желаемые воинские контингенты наряду с сопутствующими этому политическими мерами. Потомки этих родов занимали руководящие позиции в воинских соединениях, посылаемых за границу, и это рассматривалось как нечто само собой разумевшееся. Ежегодные платежи и офицерское денежное содержание делали возможным стиль жизни, который временами, несмотря на все необходимое внимательное отношение к настроениям народа, окрашивался в решительно аристократические тона. В качестве примера можно привести замок семьи А Про из Ури в XVI столетии. Наемничество не в последнюю очередь регулировало также демографический клапан. На годы, а нередко и навсегда, оно лишало сельские общины существенной доли самой беспокойной группы населения. Таким образом наемничество способствовало тому, что в конце «долгого XVI столетия», примерно до 1620 г. вызывавшего в Европе рост цен и численности населения, смягчалась острота все чаще возникавших продовольственных кризисов. Правда, поступление на военную службу в качестве ландскнехтов имело и свои теневые стороны. Именно для простых наемных солдат возвращение в «гражданскую жизнь» часто оказывалось достаточно проблематичным. Отбракованные ландскнехты пользовались дурной славой людей, которые и в повседневной жизни практиковали формы поведения, характерные для войны. Недоверие же своего местного начальства они возбуждали тем, что в других странах набирались опыта чужих обычаев и форм вероисповедания, отличных от здешних. С таким же недовольством относились и к предводителям наемников, ушедшим на покой. Они нередко поддерживали многообразные связи с государями и другими представителями высшей аристократии и были достаточно состоятельными, чтобы приобретать на родине замки наряду с судебной властью. Но так своим «экстравагантным» стилем жизни они угрожали подорвать местные устои.

7. Конфессиональные союзы, предотвращение войны и крестьянская война (1560–1655)

Впоследствии власти кантонов использовали верховенство в вопросах вероисповедания для того, чтобы включить церковь в свою собственно государственную распорядительную власть. Если говорить о деталях, этот процесс совершался в реформатских и католических областях по-разному, но в целом со сравнимыми результатами. Церковный устав и контроль над церковью получили особенно далеко идущее развитие в результате деятельности Совета в Берне. Цюрихские священнослужители, напротив, сохранили за собой при новом, в политическом отношении более гибком священнике Генрихе Буллингере (1504–1575) более независимое положение. До 1798 г. их предстоятель привлекался к участию в обсуждении политических вопросов. Поэтому возможность избежать в будущем конфессионально мотивированных конфликтов в Конфедерации зависела и от того, в какой степени советы будут в состоянии сдерживать своих пасторов или сами окажутся увлечены боевыми лозунгами. После Тридентского собора (1545–1563) католические кантоны конфронтировали с хорошо организованной церковной иерархией [Римско-католической церкви], а с 1586 г. — с правом судопроизводства постоянного нунция, находившегося в Люцерне. Тем не менее и они сумели, вполне осознавая свою важную роль в общеевропейском конфликте вероисповеданий, добиться от Рима разнообразных уступок для развития собственного церковного суверенитета.

Как католические, так и реформатские власти использовали этот вновь обретенный авторитет для того, чтобы с помощью неудержимо нараставшего потока мандатов и декретов гарантировать «хороший страховой полис». Другими словами, формировать, регламентируя, повседневность и жизненную реальность самых широких слоев населения — от предписаний об одежде на праздники, запрета ругательств и других «безнравственных поступков» до посещения богослужения и принятия причастия. Вопрос о том, в какой мере религиозные миры и линии поведения испытывали воздействие этих попыток конфессионально предписываемого социального дисциплинирования, во многих отношениях должен оставаться открытым. Что же касается ситуации в деревне, многое говорит в пользу того, что на католических территориях преобразование ритуалов отчасти шло навстречу представлениям простых людей. Ведь предписанные официальными властями формы культа, например, паломничество и культ реликвий, они могли уже самостоятельно интерпретировать как оправдание такой практики набожности, в которой сливались вместе и магическое оберегание от всякого рода напастей, и деревенская автономия.

Принимая во внимание важное значение мифов и общей памяти о великих исторических деяниях, сплоченность биконфессиональной Конфедерации не в последнюю очередь должна была зависеть от того, удастся ли, и насколько, сохранить это прошлое нераздельным и тем самым в качестве общего национального обязательства. До Реформации и после нее такую идентичность, основанную на истории и природе страны, начали конструировать гуманисты Глареан и Вадиан. В их текстах Конфедерация предстает землей обетованной в сердце Европы, где живут благочестивые христиане, нравственно чистые и способные к культурному облагораживанию. Они избраны Богом и оберегаемы защитными валами гор от развращающих влияний извне. Особенно влиятельную и во многом самостоятельную концепцию истолкования предложил гларусский историк и политик Эгидий Чуди. Благодаря ему миф об освобождении обрел версию, имевшую силу в течение долгого времени. Для Чуди швейцарцы были не только в моральном, но и в генеалогическом отношении потомками гельветов, кельтского племени, которое в борьбе против Цезаря проявило смелость, несгибаемость и свободолюбие. На эти ценности швейцарцы, по его мнению, неизменно опирались после 1291 г. Такую непрерывность аристократ Чуди видел обеспеченной и в политике. Гельветы, как и швейцарцы, нуждались, на его взгляд, в руководстве со стороны сознающего свою ответственность, национально мыслящего ведущего слоя. По аналогии с теориями немецких гуманистов, модель нации, предложенная Чуди, исключала из швейцарского союза «иноплеменных», например, жителей Граубюндена, происходивших от древних обитателей этого кантона.

Если такие идеи и были пригодны для того, чтобы навести мосты над конфессиональными пропастями в Конфедерации, состоявшей теперь уже из 13 кантонов, то в качестве гларусского политика Чуди своим жестким курсом насаждения католицизма способствовал углублению пропастей, то есть разногласий, характерных для эпохи, которую бросало из одной крайности в другую — между приоритетом учения о Спасении и желанием сохранить национальную сплоченность. При этом теперь в политической практике доминировали сепаратистские союзы, что шло как нельзя более во вред старым сообществам. Торжественное принесение присяги союзам постепенно уходило в забвение, так же как и тагзатцунг утрачивал свое значение в качестве форума, где артикулировались общие интересы.

Если после поражения во второй каппельской войне Цюриху пришлось возвращать свой авторитет по отношению к провинции, которая в кризисный 1531 г. обрела необычайно сильное влияние на политику города, то Берн тогда же перешел в наступление на западе. В 1530 г. город на Ааре, заключив договор о защите, вместе с Фрибуром гарантировал независимость городской республики Женевы, которая пыталась устоять против претензий герцога Савойского на господство. Благодаря этому покровительству там смогла развернуться Реформация Жана Кальвина (1509–1564). В результате его деятельности как проповедника и идейного вдохновителя последовательно и тщательно проработанной Реформации, с жестким учением о предопределении и строгим контролем над нравами, город на Роне стал европейским миссионерским центром протестантизма как такового. Воздействие идей Женевы оказалось сильным прежде всего во Франции, Англии и Шотландии, но с середины XVI столетия кальвинизм добился признания и на таких важных территориях империи, как Курпфальц.