- Товарищ капитан, я сегодня же исправлю ситуацию.

- Каким образом? Ремнем отстегаешь двести подследственных?

- Как прикажете.

- Слюнтяй, тебе партия и народ доверили почетную миссию по освобождению Родины от контрреволюционной заразы, а ты их жалеешь. Товарищ Ежов знаешь, что сказал товарищу Миронову после совещания: "Если враг Советской власти держится на ногах - стреляй! А ты Сенцов мягкотелый, видать не проливал свою кровь в гражданскую, когда эта белая сволочь уничтожала лучших сынов нашего отечества.

- Иван Васильевич, я все понял, и обещаю справиться.

- Пойдем со мной, я покажу тебе, как работают настоящие следователи, как ведется допрос третьей степени (избиение арестованного; Новосибирск), и заметь: они в день разоблачают до десяти врагов народа - вот какими темпами ты должен работать, а методы ты сейчас увидишь.

Спустившись в подвал, Овчинников повел за собой Сенцова по мрачному коридору, по правой стороне которого располагались камеры, принимавшие от одного до двадцати человек. Ночью арестованным приходилось сидеть и спать поочередно, так как размеры камер не позволяли всем разом уместиться на трех, железных нарах. Днем подследственным категорически воспрещалось садиться, а тем более ложиться, того, кто нарушал распоряжение начальника тюрьмы, ждал карцер. Камеры и коридор не отапливались, только температура человеческих тел поддерживало тепло в помещениях.

Дойдя до конца подвала, Овчинников постучал по двери кулаком. Изнутри послышался шум открываемого засова и крупный, вспотевший мужчина в фартуке, отдав честь, запустил в допросную камеру офицеров. Это был сержант Латышев. Сенцов обратил внимание, что фартук и засученные до локтей рукава, были забрызганы кровью.

Перед столом на стуле сидел мужчина среднего возраста. Лицо его было избито, правое ухо кровоточило. С нижней губы тоненькой струйкой спускалась окровавленная слюна. Руки были стянуты назад сыромятным ремнем, а голова беспомощно свисала на грудь.

- Как дела, арестованный разоружился? (дал признательные показания) - спросил Овчинников второго "забойщика" в форме сотрудника НКВД, в звании лейтенанта, им оказался следователь Редькин.

- Пока упорствует, но ничего, сейчас он у нас заговорит. Можно продолжать допрос?

- По третьей степени сильно не усердствуйте, он еще должен дать показания на своих сотоварищей.

Следователь Редькин взял в руки большой, деревянный молоток и приставил его к руке арестованного, а сержант Латышев со всей силы ударил другим молотком по пальцам арестанта. Резкий крик огласил камеру, сменившийся нечеловеческим завыванием. Затем последовал удар молотком по плечу. Опять вскрик и арестованный замычал что-то невнятное, пуская кровавые пузыри изо рта.

- Подожди,- одернул Овчинников сержанта Латышева,- кажется, он что-то пытается сказать.

- Я все подпишу, только не бейте больше, - произнес арестованный с украинским акцентом.

- Ты признаешься, что состоял в контрреволюционной, кадетско-монархической, повстанческой организации? - спросил Овчинников, садясь за стол напротив истязаемого. Он кивнул головой.- Не слышу!

- Признаю...

- Сколько человек состояло в вашей Кожевниковской группе?

- Не могу знать.

- Двенадцать, если быть точнее, - Овчинников сделал упор на количество людей.

- Да двенадцать.

- Кто был организатором, кому вы подчинялись?

- Я не знаю имен, мы люди маленькие.

- В ЗапСибкрае во главе вашей организацией стояли: бывший князь Волконский, князь Ширинский - Шахматов, Долгоруков, они связались с бывшим генералом Эскиным. Ты знаешь, их фамилии? - продолжал подсовывать информацию Овчинников.

- Да, я знаю их имена, через своего человека именно им я доставлял данные о готовящемся мятеже в Кожевниковском районе.

- Вот и молодец, а то вздумал отмалчиваться. Сенцов, садись на мое место и в том же духе продолжай допрос.

- Писать умеешь?- спросил Овчинников арестованного.

- Не обучен грамоте, товарищ начальник.

- Откуда же тебя принесло в Сибирь.

- С Украины, там сейчас голодно.

- Видимо ты был ярым противником вступления в колхоз, раз тебя сослали в Сибирь. Ладно, снимете с него отпечаток большого пальца. Сенцов, доведешь его дело до конца и все протоколы ко мне на подпись, проведешь его по 1 категории.

- Слушаюсь товарищ капитан.

- Сенцов, и ты Латышев, со мной за дверь,- отдал распоряжение Овчинников и вышел в коридор.

- Ты понял, как надо работать?- спросил Овчинников Сенцова.

- Понял товарищ начальник горотдела.

- Латышев, вот список, допросишь этих гадов. Хороших следователей я пришлю. Если будут упорствовать...

- Не-не, товарищ начальник, у меня разговорятся, как начну ноготки тянуть с пальцев, так душа с разговорами сразу наружу запросится.

- Все Сенцов, чтобы к концу недели всю сектантскую группу подвел мне под 1 категорию, иначе смотри,- Овчинников погрозил кулаком и направился по коридору к выходу. Навстречу ему два конвоира тащили избитую женщину в обморочном состоянии. Овчинников остановился и, прищурившись, отдал команду:

- Бойцы, ну-ка стоять!

Один отпустил жертву и отдал честь:

- Товарищ капитан, арестованную Марусеву, только что допрошенную, ведем в камеру.

- Приведите ее в порядок и доставьте ко мне.

Овчинников едва узнал в избитой женщине Клавдию Марусеву, она работала у него в горотделе, когда он занимал должность начальника НКВД в Прокопьевске, а затем его за "отличную" работу перевели на повышение в Томск.

Теперь он узнает, где сейчас находится Лидия, работавшая у него секретарем. Лида внезапно исчезла из города, когда под чутким руководством Овчинникова была арестована группа начальников - вредителей на руднике. Лида была дочерью директора банка и работала у него в горотделе, хоть она и была замужем, но Овчинников положил на нее глаз и при удобном случае напоминал о своей любви к Лидии. Она упорно не хотела вступать с Иваном в связь, ссылаясь на свою любовь к мужу, с которым она прожила после свадьбы чуть больше года.

Овчинников арестовал ее мужа, чтобы таким путем добиться любви Лиды, но гордая девушка не хотела даже слушать похабного лейтенанта, охочего до каждого, смазливого личика. Он любил ее страстно, и хотел всеми правдами и неправдами заиметь ее, он даже согласился на встречу Лиды с ее мужем, перед его этапированием в Новосибирскую тюрьму. После встречи с мужем, которого ей больше не суждено было увидеть, Лида все равно не стала любовницей Овчинникова и, не уволившись с работы, бежала из Прокопьевска.

- Товарищ капитан, арестованная Марусева доставлена, разрешите ввести?

Капитан кивнул и бедная женщина, едва передвигая ногами, прошла на середину комнаты.

- Садись,- кивнул капитан, и махнул конвоиру рукой, чтобы он закрыл дверь с обратной стороны.

- Ну, что Клава, упорствуешь, не хочешь говорить, где скрывается твой отец?

- Я не знаю,- едва слышно произнесла женщина, - Ваня за что? - Она заплакала.

- Что было в Прокопьевске - травой поросло, и я тебе не Ваня, а начальник горотдела НКВД, капитан Овчинников. Вот бланк, мне стоит вписать твою фамилию сюда, и сегодня же ночью тебя не станет. Если ты скажешь, где скрывается твой отец, тебя направят в "Шестерку" (Томская Исправительно - трудовая колония ╧ 6), отсидишь свои пять лет и будешь жить.

- Вы же знаете, после ареста всего начальства отец уехал и никому ничего не сказал.

- Врешь сука, знаешь! Неужели отец не поддерживает с тобой отношений?

Клава замотала головой и пуще заплакала.

- Ладно, не хочу тратить на тебя время, с тобой следователи поработают. Ты знаешь, где сейчас Лида?- резко сменил он тему.

Клавдия как-то съежилась, и сразу не нашла что ответить.

- По тебе вижу, что знаешь.

Женщина молчала.

- Давай так, я избавлю тебя от ночных, жестких допросов, а ты скажешь мне, где Лида, и не выкручивайся, вы же с ней были подругами, иначе...