— Друн, нет! Он изобъет нас!

Лошади бежали всю ночь; они не знали, что такое усталость, но тем не менее гневались на демона, который безжалостно погонял их. Через час после рассвета Карфилхиот разрешил еще одну десятиминутную остановку. Друн и Глинет решили ничего не есть. Карфилхиот нашел хлеб и сушеную рыбу в кладовке в задней части фургона; съев несколько кусков, он опять сел на передок и взмахнул кнутом.

Весь день фургон катился через веселые ландшафты южного Даута: плоская бескрайняя равнина с огромным ветреным небом над головой.

Ближе к вечеру фургон пересек реку Тэм по семиарочному каменному мосту и въехал в Помпероль; на столе, стоявшем посреди моста, прямо на границе, один единственный даутский стражник увлеченно играл в шахматы со своим дородным коллегой из Помпероля, и оба даже не подумали о чем-нибудь спросить Карфилхиота.

Ландшафт изменился; появились леса и отдельно стоявшие холмы, по форме напоминавшие булочку — на вершине каждого из них стоял замок; огромные пространства Даута уменьшились до обычного человеческого масштаба.

На закате лошади, наконец, начали уставать, и Карфилхиот понял, что не сможет гнать их еще одну ночь напролет. Он повернул в лес и остановился рядом с ручьем. Пока он осторожно распрягал лошадей и привязывал их так, чтобы они могли попить и пощипать траву, Глинет соорудила костер, поставила треножник, повесила на него железный котелок и сварила суп из того, что находилось под рукой. Выпустив из корзины котят, она разрешила им побегать поблизости. Потом дети уселись у костра и, тихо переговариваясь, съели свой жидкий суп.

Карфилхиот, сидевший по другую сторону костра, наблюдал за ними из-под полуприкрытых век, но ничего не говорил.

Глинет все больше и больше волновало неотступное внимание Карфилхиота. Наконец, когда небо затянули сумерки, она позвала котят и посадила их в корзинку. Карфилхиот, казавшийся вялым и ленивым, думал о ее изящных, но неожиданно роскошных формах, естественной грации и элегантных жестах, придававших Глинет невероятное обаяние.

Глинет прополоскала железный котелок и уложила его в кладовку вместе с треножником. Карфилхиот встал на ноги и потянулся. Глинет заметила, как он подошел к задку фургона, искоса посмотрел на нее и вытащил соломенный матрас, который расстелил рядом с костром.

Глинет шепнула что-то на ухо Друну; они вместе подошли к фургону, Карфилхиот стоял рядом с ними.

— Куда вы собрались?

— Спать, — ответила Глинет. — Куда еще?

Карфилхиот схватил Друна, втолкнул его в фургон и закрыл дверцу на засов.

— Сегодня ночью, — сказал он Глинет, — мы будем вместе спать у костра, а завтра у тебя будет о чем подумать.

Глинет попыталась убежать за фургон, но Карфилхиот поймал ее за руку.

— Побереги свои силы, — сказал он ей. — Постепенно ты устанешь, но тебе не захочется останавливаться.

Внутри фургона Друн схватил свирель и, с яростной страстью и безнадежной тоской, начал играть, негодуя на то, что происходит с Глинет. Золотые пчелы, собиравшиеся спокойно выспаться и только изредка теплым жужжанием напоминать о себе Друну, обиженно заметались, но Друн играл все громче и громче.

Карфилхиот прыгнул на ноги и пошел к фургону.

— Престань тренькать! Скрежещет по нервам!

Друн заиграл с таким жаром, что почти встал с сидения. Золотые пчелы, уже летавшие зигзагами, заметались как безумные и, в конце концов, в отчаянии вылетели из глаз Друна, которые заиграл еще громче.

Карфилхиот подошел к двери.

— Сейчас я войду, сломаю твою флейту, а тебя изобью так, что ты поневоле замолчишь.

Друн играл и играл, а пчелы носились взад и вперед по фургону, качаясь как на волнах.

Карфилхиот поднял засов. Друн бросил свирель и скомандовал:

— Дассенах, в руку!

Карфилхиот толчком распахнул дверь. Пчелы вылетели наружу и ударили его в лицо; он отшатнулся и тем самым спас свою жизнь: клинок просвистел мимо шеи. Выругавшись, он схватил руку Друна и выкрутил из нее меч, который швырнул в кусты.

Друн попытался ударить Карфилхиота ногой в лицо, но герцог поймал ногу и бросил Друна в фургон; тот покатился по полу.

— И больше никакого шума! — выдохнул Карфилхиот. — Только попробуй заиграть или застучать, и я тебя изобью до полусмерти!

Он захлопнул дверь и закрыл ее на засов. Повернувшись к Глинет, он обнаружил, что она карабкается по веткам массивного старого дуба. Он побежал через поляну, но она уже была вне досягаемости. Герцог полез за ней, но она устроилась на конце ветки, согнувшейся под ее весом, и он не рискнул последовать за ней.

Он сначала льстил, потом умолял и угрожал, но она ничего не отвечала и молча сидела среди листьев. Карфилхиот выкрикнул последнюю угрозу, от которой у нее кровь застыла в жилах; потом спустился с дерева. Если бы у него был топор, он бы срубил ветку, на которой она сидела, или само дерево, и бросил ее умирать.

Всю длинную ночь Глинет ежилась на ветке, замерзшая, скованная и несчастная. Карфилхиот, казалось, спал на матрасе у огня, но время от времени шевелился и подбрасывал сучья в огонь, и Глинет боялась спускаться.

В фургоне Друн лежал топчане, радовался тому, что зрение вернулось, и ужасался, представляя себе то, что происходит у костра.

Рассвет медленно осветил фургон. Карфилхиот встал с матраца и посмотрел на дерево.

— Спускайся; пора ехать.

— Не собираюсь.

— Как знаешь. Я уезжаю, в любом случае.

Карфилхиот запряг лошадей и вывел их на дорогу, где они, вздрагивая, стояли и били копытами, горя злобой на своего нового хозяина.

Глинет смотрела на эти приготовления с растущей тревогой. Карфилхиот наблюдал за ней уголком глаза.

— Спускайся и иди в фургон, — наконец крикнул он. — Иначе я вытащу Друна наружу и задушу его прямо у тебя перед глазами. А потом заберусь на дерево, наброшу на ветку веревку и буду дергать до тех пор, пока ветка не сломается. Возможно я поймаю тебя, но возможно нет, и ты здорово ударишься. В любом случае я сделаю с тобой все, что захочу.

— Если я спущусь, ты сделаешь со мной то же самое.

— Откровенно говоря, — сказал Карфилхиот, — мне больше не хочется твоего злобного маленького тела, так что спускайся.

— Пусть сначала Друн выйдет из вагона.

— Зачем?

— Я тебя боюсь.

— Как он сможет помочь?

— Он найдет способ. Ты не знаешь Друна.

Карфилхиот распахнул дверцу.

— Выходи, ты, маленький змееныш.

Друн слушал перепалку с большой радостью; кажется Глинет удалось ускользнуть от Карфилхиота. Притворяясь слепым, он на ощупь вышел из двери и спустился на землю, с трудом подвив свой восторг. Каким чудесным выглядел мир! Какими зелеными были деревья, какими благородными — лошади. Он никогда раньше не видел фургон доктора Фиделиуса: разноцветный и высокий, оригинальных пропорций. И здесь была Глинет, дорогая Глинет, красивая, как никогда, хотя бледная и напряженная; в ее белокурых локонах запутались сухие прутики и дубовые листья.

Друн встал около фургона, глядя в никуда. Карфилхиот бросил матрац в фургон. Друн исподтишка наблюдал за ним. Так вот каков их враг! Друн представлял его себе старше, с неприятными чертами лица и пестрым носом, но у Карфилхиота оказались ясные глаза и замечательно красивое лицо.

— В фургон, — сказал Карфилхиот. — Быстро, оба.

— Сначала мои котята должны побегать! — крикнула Глинет. — И что-нибудь поесть! Я дам им немного сыра.

— Если у тебя есть сыр, принеси его сюда, — приказал Карфилхиот. — Коты могут поесть траву, а сегодня вечером мы сможем поесть котов.

Глинет не ответила и без возражений принесла Карфилхиоту сыр. Котята расшалились и собирались носиться дальше. Только после того, как Глинет прикрикнула на них, они вернулись в корзину. И фургон опять покатил на юг.

Внутри Друн радостно крикнул Глинет:

— Я могу видеть! Прошлой ночью пчелы улетели из моих глаз. Они такие же хорошие, как и раньше! Мои глаза, не пчелы.

— Ш-ш-ш! — прошептала Глинет. — Это замечательная новость! Но Карфилхиот не должен узнать об этом! Он так же хитер, как и страшен.