— Порядок, — удовлетворенно сказал он. — В сарае свежее сено. Сарай закрыт почему-то изнутри на засов, но я пролез под воротами — там щель, пролезть можно.

Танька подозрительно уставилась на него.

— А почему он изнутри закрыт? Что-то непонятно.

— Откуда знать. Может, побоялись: замок сшибут и утащат. А тут мальчонку оставили в сарае, задвижку он навесил и выполз.

— Задвижка-то в самом низу, что ли? Дотянется мальчишка?

— Чего запричитала? — оговорил он Таньку. — Значит, дотянулся.

Объяснение его не вызвало никакого сомнения: наверно, так и было, как говорит Венька.

— Давайте здесь поедим, а то в темноте ничего не увидим.

Танька расстелила чистую тряпочку. Каждый выложил у кого что было, благо осень: вареная картошка, огурцы, несколько луковиц, ломтики хлеба. Из своей корзинки-бочонка Танька достала большой кусок пирога с картофельной начинкой. Все это богатство она разделила на две равные части, одну часть сразу же убрала на утро.

Еда не заняла много времени. Напились в ручье и пошли к сараю, темневшему на фоне неба. Еще около сарая хорошо стало пахнуть свежим сеном. Венька приоткрыл ворота, радушно пригласил:

— Заходите, забирайтесь наверх.

Расположились рядышком, Венька с Танькой в середине, Алеша и Сеня по краям.

— Ни разу не спала на сене, — блаженно заявила Танька. — Мягко-то как, мальчишки!

— Я тоже первый раз, — признался Сеня. — Вон Леха, поди, много раз.

Сенной запах и в самом деле напомнил Алеше деревню. Но не сенокос он вспомнил, а солнечное теплое утро. Перед домом лужайка с мягкой гусиной травкой. Он лежит на траве, нежится. Перед самым лицом травинка, и, если плотнее прижаться к земле, травинка кажется высокой-высокой, выше колокольни, которая в другом конце за домами, выше даже белых курчавых облаков.

Из дома доносится певучий голос матери:

— Сходи-ко к ручью, принеси грибов, пока печь топится.

Ручей шагах в двухстах от дома, по берегам его кустарник, осины, там родятся красноголовики. Недалеко, но идти не хочется.

— Опять грибы! — возмущается Алеша. — А оладушки будут?

— Будут.

— А клюбака?

— Да будет, будет. Как купец Ваня-банченный торгуешься.

— Со сметаной поверху чтобы, — наказывает он, отправляясь с лукошком к ручью.

…Танька ворочается, не спит. Не спят и другие.

— Хоть бы рассказали что-нибудь, — просит Танька.

— Хотел бы я знать, — подает голос Сеня. — Сколько будем зарабатывать на заводе.

— Сколько заработаем — все наше, — беззаботно говорит Венька.

— Это я знаю, что наше. А все-таки интересно.

— На часы хватит, — смеется Алеша,

— Алешк, ты лучше расскажи про что-нибудь, что твоя бабушка говорила, — просит Венька. Сенин разговор про заработок, да еще при Таньке, ему не по душе.

— Можно. Бабушка рассказывала, как после революции у нас банды в лесах прятались. Зелеными их называли, потому что в зеленом лесу жили, в землянках. Ну, их, конечно, скоро повыловили, а одного бандита — Юшкой звать— никак не могут поймать. Уж и так и эдак, и засады устраивали, а он ускользал. Хитрый был. Раз говорят: в Краснухинском бору Юшка, бабы по ягоды ходили, так заметили человека похожего. Милиционеры собрались и туда. Вот и поджимают к тому месту, где видели Юшку, надеются, что на этот раз найдут. А им навстречу попадается мужичок, идет, плачет, сморкается, утирается рукавом. «Ты чего это разревелся?» — спрашивают его. Мужик еще пуще в слезы. «Да ну, — говорит, — этот чертов бандюга. Когда хоть его поймают. Совсем от него житья не стало». — «Про кого это ты?» — «Про кого, про кого. Да про Юшку этого, чтоб ему ни дна ни покрышки. Ловлю рыбу, налетел бандюга, как вихрь какой, котелок пнул в речку, удочку переломал да еще бить стал. Зверюга…»

Алеше и до этого казалось, что сбоку от него сено как дышит, приподымается. Он притих, прислушался.

— Дальше-то что? — спросил Венька.

Нет, правда, шевелится сено. А потом вдруг стало подниматься копной…

— Ребята! — завопил он. — Кто-то тут есть. Бегите!

Подхватив корзинку, он первый скатился вниз. За ним посыпались остальные.

— Ой, мамочки! — верещала Танька.

Венька схватил ее за руку, потащил к выходу. В распахнутые ворота ворвался лунный свет, и, оглянувшись, он увидел при этом свете обсыпанного сенной трухой человека.

Бежали без задних ног к тому же ручью. Перемахнули его и только в лесу перевели дух.

— Кто это там был? — спросил Сеня.

— А кто его знает, — неохотно ответил Венька. — Какой-то человек, а кто он — кому известно.

— А я корзинку забыла, — заплакала Танька. — Тетушкина корзинка.

— Этого еще не хватало!

При свете луны поляна и ручей были хорошо видны, поэтому они не уходили дальше в темень, где к ним могли бы подкрасться незаметно.

Ждали долго. Жалко было корзинку. Венька предложил:

— Алешка, пойдем со мной. Они здесь побудут, а мы попробуем пробраться к сараю. Надо выручать корзинку, саму корзинку жалко, да и еда там. По-пластунски поползем. — Повернулся к Сене, наказал: — Отсюда вам все будет видно, что заметите, кричите.

Алеша покорно пошел за Венькой, жутковато было, да ведь не признаешься.

— Погоди, тут у ручья я кол хороший видел, — шепнул Венька. — Захватим.

Поползли. Шагов тридцать осталось до сарая. Ворота распахнуты. Тихо. Приблизились еще. Вот уже и приступок, засоренный сеном. Венька махнул рукой, поднялся и осторожно заглянул в сарай. Луна освещала только часть сарая, наверху на сене было темно.

— Эй, друг?

В ответ гробовое молчание.

— Стой с колом, Алешка. Бросится ежели, бей по башке. — Венька говорил громко, подбадривал себя.

— Погоди, — шепотом сказал Алеша. — Мне все равно не дотянуться до верха. Я полезу…

Алеша вскарабкался. Послушал — тихо. Корзинка была на месте. Не выпуская ее, он прополз к тому месту, откуда вылез мужик: может, просто почудилось. Он же о бандите Юшке говорил, под впечатлением могло и показаться. Нашел место, где сам лежал. С опаской протянул руку, пощупал сено, рука уходила вниз, в ямину. Тут в самом деле был человек.

— Венька, никого.

— Ну спускайся.

От сарая шли легко, не хоронясь.

— Он нас напугал, а мы его. Вот и резбежались, — возбужденно говорил Алеша, подходя к Сене и Таньке, которые с нетерпением ждали их возвращения.

— Где же мы теперь спать будем? — спросила Танька, все еще боязливо поглядывая на сарай.

— Боюсь, что спать уже не придется, — заметил Венька. — Сейчас найдем сухое место, запалим костер.

— Мальчишки, только подальше уйдем отсюда. Вдруг опять появится.

— Конечно, уйдем.

Место выбрали среди толстых елей — три елки стояли треугольником, вверху раскидистые лапы их почти сплетались, значит, будут задерживать тепло костра. Пообломали нижние ветви, чтобы огонь не перекинулся на деревья, насобирали дров.

Скоро костер горел, сидели на лапнике, мягко. Дым от костра тянул вверх, непременно к хорошей завтрашней погоде.

Алеша улегся на спину, глядел на луну, медленно продвигавшуюся по небу. Луна была чуть подрезана с правого боку — старая, уходящая. Вдруг Алеша вскочил.

— Ребята, знаете, кто в сарае нас напугал? Дезертир. Иначе чего бы удирать? Слышал же, что мы не взрослые.

— Может, — не очень охотно согласился Венька. — А вернее, такой же грибник. Ты тут про бандита Юшку понес, он спросонья и перепугался. И сиганул вслед за нами. Кстати, ты не досказал: поймали Юшку?

— Поймали, но не в этот раз. Мужик, который ревел, с милиционерами встретился, и был тот самый Юшка. Видит, деваться некуда, ну и придумал. А милиционеры поверили ему, отпустили, сами бросились к реке. После-то поняли, как Юшка провел их…

— Давай, Алешенька, сказывай, — попросила Танька.

— Да чего сказывать-то? Все уже сказал.

— Еще что-нибудь.

— Еще вот: «Подымался полный месяц, видел тень на нем и пятна…» Дальше не все помню. Это про индейца. Он еще маленький был, а уже все знали, что он будет богатырем, героем, который всегда за правду. Вот вечером сидят они с мамкой-воспитательницей перед хижиной — такая же луна, звезды. Он и спрашивает, что это там на луне за тени? А мамка ему: