Сбоку у чашки рисунок есть: сценка галантной эпохи:

      парень, одетый в парик, в панталонах до икр, так изящно

      выставил ножку, обутую в туфель с красивою пряжкой,

      чуть наклонился вперед, подавая холеную руку

      девушке в длинном, корсетом оформленном, платье,

      с низким, волнующим глаз, декольте на груди; ее ручки

      обнажены до локтя, одну ручку она кавалеру

      уж подала, а в другой, чуть откинув ее, держит веер.

      Может, танцуют они. Очень даже возможно. На блюдце

      точно такой же рисунок есть. Очень мне нравится сценка.

      Наши сотрудники чашку и блюдце на день мой рожденья

      мне подарили. Я просто в восторге был. Классный подарок.

      Только вот я одного не могу уяснить: из какого состава

      чашка и блюдце, но явно, что не из стекла иль пластмасса.

      Вот уж четырнадцать ровно часов: перерывы во многих

      банках закончились, надо мне несколько сделать звоночков,

      чтобы узнать результаты работы своей: может кто-то

      принят уже на работу из наших клиентов и надо

      их отложить договор и анкету в ту папку, в которой

      трудоустроенных стопка лежит. Вот такие заботы.

      Так как подумать, на что жизнь уходит, какие заботы

      голову мне забивают, то чокнуться можно от мысли,

      как жизнь бездарно проходит. Однако с ума не сошел я.

      В чем же тут дело? В надежде. Питаю надежду пока что

      на измененья какие-то в жизни. Любовь ожидаю.

      Да, ожидаю любовь, как ни странно и как не постыдно

      в этом признаться. А если лишить меня этой надежды -

      я разобью и компьютер, и факс головою, пожалуй.

      Степень отчаянья трудно измерить, когда станет ясно,

      что все попытки себя сохранить для великого чувства

      были напрасны. А ведь уже ясно. Но брезжит надежда.

      Вот, говорят, тормоза отказали у парня, в запое

      он пятый день и конца его пьянкам не видно. А может,

      степень отчаянья просто достигла того беспредела,

      после которого в смерть открывается дверь, так пускай уж

      пьет беспробудно, пока себя не уничтожит морально.

      Впрочем, во всем полагаться на волю и разум совет мой.

      Стоит подумать, когда тебе плохо, о том, как злорадно

      будут враги о тебе говорить, мол, сломался парнишка.

      "Дулю вам с маком. Сосите вы мой указательный палец", -

      вот что скажи им и делай то дело, к которому призван.

      Пусть они делают вид, что тебя нет в природе, - упорством

      и независимым нравом, а, главное, силой таланта

      преодолей этот заговор наглый молчанья, и время

      сделает так, что не будет в природе врагов твоих, ты же

      будешь, подобно горе, возвышаться в глазах у потомков.

      Даже и лучше, что держишься ты в стороне от тусовки

      литературной, поверь, там ничтожества всем заправляют.

      Все величают друг друга великими, стихотворенья

      два или три кто напишет, уже обивает пороги

      разных изданий, а в собственном круге таких же ничтожеств

      курит себе фимиам; чужаку же впиваются в глотку.

      Внешне же часто они некрасивы, неряшливы, ногти

      часто от грязи черны, голова как репейник, как пакля

      волосы их и разит перегаром порою от них же.

      Их раздражает талант, лишь бездарность находит поддержку.

      Да и понятно оно: грязь прилипчива к грязи такой же.

      Вот что обидно: когда попадается в сети к сим людям

      редкий талант, что безвольно, а может по глупости юной

      их принимает игру и тем самым себя разрушает

      до основанья и гибнет, несчастный, во цвете таланта.

      Вспомнить того же Рубцова. Стихи его, как акварельки,

      свежестью дышат. Пейзажная лирика великолепна.

      Но на беду свою в Литинституте черт дернул учиться.

      Впрочем, учиться всегда хорошо. Пить до чертиков - плохо.

      Скажут, что я свысока отзываюсь о цехе поэтов.

      Не соглашусь. Потому что я их понимаю прекрасно.

      Волчий оскал всякой серости на появленье таланта

      очень мне даже понятен. Цена заблужденья большая

      у литератора: целая жизнь. Как сказать себе: парень,

      все, что писал ты - дерьмо. И родился ты, в общем, напрасно.

      Нет, пожалеть надо нашего брата. Профессия - ужас.

      Кажется, в юности ты, начиная писать, понимаешь

      больше о жизни и творчестве, чем в свои зрелые годы.

      Что-то уходит с годами, привычка ж писать остается.

      И начинается шизофрения: все пишешь и пишешь,

      и ощущенье такое, что мимо все, мимо и мимо.

      Что-то ты главное пробуешь все ухватить, но не можешь

      хоть расшибись. Километры накрутишь ты текста, покуда

      что-то цепляешь действительно важное из своей жизни.

      Это потом и останется главным во всем, что ты сделал.

       ГЛАВКА ДЕСЯТАЯ

      Банки легко обзвонив, пообщавшись с их службами кадров,

      я поглядел на часы: полчетвертого. Скоро домой уж.

      Я до пяти. С десяти до пяти на работе. Надеюсь,

      если удастся из кризиса выбраться вместе с страною,

      то есть когда зарабатывать буду побольше, то стану

      меньше сидеть на работе на час, чтобы времени больше

      тратить на личную жизнь и искусство. На то, что важнее.

      Выйду-ка я прогуляюсь по этой погоде за банкой

      "Колы" иль "Пепси". ( Рекламная пауза, милый читатель).

      Кстати, рекламные ролики. Есть неплохие, однако.

      Рядом с искусством пока все еще, но уже очень близко

      кто-то подходит. А можно ли сделать рекламу искусством?

      Теоретически да. А практически что-то не видно.

      Что-то мешает. Но что? Может, цель слишком утилитарна?

      Но ведь голландцы писали свои натюрморты в угоду

      публике, а между тем это стало искусством. Так в чем же

      дело тогда? Подозренье такое, что нет осознанья

      собственной, я бы сказал, полноценности в мире искусства.

      Хоть и проводятся с помпой уже фестивали рекламы,

      но ихний пафос от комплекса неполноценности больше.

      Как хорошо по весне прогуляться по улицам нашей

      шумной столицы. Как тянет на праздные мысли. Томленье

      бродит в крови, и на девушек смотришь с ожившим вниманьем.

      Мельком оценишь фигуру, в глаза ей посмотришь, чуть дольше

      взгляд задержав, чем обычно, - невинное, в общем, занятье.

      В женщине главное - что? Все ответят по-разному. Я же

      думаю - взгляд. А потом уж фигура. Глаза молодые

      и в пятьдесят лет бывают у женщин. Такие волнуют

      больше мужчин, чем пустые глаза при хорошей фигуре

      девушки лет двадцати. Ну, а если ей двадцать и глазки

      с мягким и бархатным блеском, то сердце от этого взгляда

      вдруг излучает по телу тепло, и ты просто кайфуешь.

      Я в переходе подземном купил минеральной бутылку,

      тут же открыл ее и, сделав пару глотков, между пальцев

      горлышко вставив, пошел, чуть качая рукою с бутылкой.

      С этой беспечной, вальяжной походкой я в офис вернулся.

      В офисе спорили Саша и Юля по поводу банка,

      что, как я понял, заказ сделал нам на подбор персонала.

      Кто с этим банком когда-то работал, - вот смысл был их спора.

      Юля клялась, что туда подбирала валютных кассиров

      год или даже уже полтора назад. Саша же клялся,