остановился в туннеле меж станциями "Павелецкой" -

      "Автозаводской". Сквозь стекла вагона теперь непривычно

      видеть бетонные плиты статично застывшие, трещин

      и облупившейся белой известки следы на них, трубы

      скрывшие, видно, электропроводку, какие-то цифры

      на потемневшей от времени влажной плите, что наверно

      были написаны кем-то не зря красной масляной краской.

      И тишина. Непривычная, так что заложит и уши

      в первый момент, тишина. Постепенно различные звуки

      слух ваш наполнят: шуршанье газеты, мужской полушепот,

      кашель короткий; глубокий, досадливый выдох старушки

      и бормотанье ее, громкий смех двух подростков, и снова

      всех тишина, как волна, накрывает. Минута проходит,

      а мы на месте стоим, время тянется медленно очень,

      уж нетерпенье людей возрастает: кряхтят, выдыхают

      с явной досадой, глядят на часы, кто-то, словно бы в пику,

      с окаменевшим лицом продолжает сидеть иль читает,

      но по тому, как лицо каменеет, становится ясно,

      что все труднее и им подавить нетерпенье. Один лишь

      пьяный мужчина с блаженной улыбкою спит, развалившись

      с края сидения. Клаустрофобия в сердце все глубже

      корни пускает: мутнеет в глазах, ощущенье такое,

      что потеряю сознанье. Усилием воли пытаюсь,

      как дзен-буддист, оттолкнуть и рассеять трусливые мысли,

      сосредоточив пустое сознанье на собственном духе.

      Вроде слегка удается. Яснеет мой взгляд. Наконец-то

      затарахтела, включивши мотор, электричка. А значит,

      скоро поедем. Совсем отлегло. Прояснился мой разум.

      Душно, однако. Вспотела спина у меня. Ненавижу

      пот ощущать под одеждой: такое премерзкое чувство.

      Есть философия целая, где гармоничная личность

      главной задачей считает своей не потеть. У даосов,

      кажется, это считается верхом владения духом.

      Или скорей дзен-буддисты об этом трактаты писали.

      Больше похоже на них. Да, когда-то и я просветленье

      главным считал в этой жизни. Но все в этой жизни проходит.

      Лишь остается субъект, то есть вы. Благодать отступает.

      И вы один на один остаетесь с реальностью тою,

      что матерьяльной и низкой зовется, однако реальность

      эта так плотно вокруг обступает вас, так подавляет

      ваше сознанье, что ужас пронзит вашу душу, а дальше

      личность должна возмутиться, поддавшись инстинктам животным,

      чтоб сохранить свое эго. И тут время действий настало.

      Дальше вы выстроить жизнь попытаться должны свою. Лучше

      снова учиться начать у реальности новой и жесткой.

       ГЛАВКА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

      Поезд, чуть дернувшись, начал движенье. Ну вот, слава Богу.

      Надо еще в магазин мне зайти и купить хоть сосисок,

      чтобы недолго возиться и ужин быстрей приготовить.

      Если же очередь будет, стоять неохота, пельмени,

      может, возьму. И сметану. Посмотрим. Пустой холодильник

      или там все-таки что-то найдется? Не помню. Вчера я

      что покупал? Да и был ли вчера в магазине? Как будто

      был. Точно был. Покупал... Покупал вчера мясо. Ну, точно.

      Грамм где-то триста азу, но вчера же и съел все с картошкой.

      Да, надо что-то купить. Наконец-то уже подъезжаем.

      "Вы не выходите?" "Нет". Всегда мало выходят на этой

      станции после работы, когда возвращаюсь. Увидел

      на ровной глади стекла отраженье свое, - возле двери

      уж оказался, протиснувшись между телами. Невольно

      взгляд опустил, заморгал и скосил его вправо и долу.

      Что там искать, в отраженье? Посредственность только видна там.

      Вспомнил другой взгляд: глубокий и с бархатным блеском,

      что я поймал как-то в зеркале, глядя в свое отраженье;

      сам подивился тогда. А теперь то осталося в прошлом.

      Значит ли это, что время отчаяться? Вовсе не значит.

      Время отчаянья, кстати, уже пережил. Кризис раньше

      был у меня: и духовный, душевный и мировоззренье

      рухнуло прежнее, и социально не мог очень долго

      определиться, теперь же унынья во мне очень мало.

      Счастлив пока не вполне, но уже бодрость духа спасает.

      По эскалатору вверх, через зал вестибюльный, покрытый

      плитками мрамора, быстро прошел я, толкнул, прилагая

      силу порядком, стеклянную дверь, придержал ее после,

      чтоб не ударить мужчину наотмашь идущего следом.

      Похолодало. Пальто запахнул. Две старушки-торговки

      семечки и сигареты купить предлагали прохожим.

      Женщина туфель вертела в руке возле будки, в которой

      на табурете сапожник сидел, видно, сдать для ремонта

      обувь желала и вот объясняла, что надо бы сделать.

      Туфель другой был в пакете, который держала подмышкой.

      Бритый мужчина армянской наружности, слушая даму,

      глядя в глаза ей, согласно кивал головой, мол, понятно.

      Пьяный мужчина стоял посреди тротуара, шатаясь.

      Явно, что из пролетариев. Вышел, видать, из кафешки,

      что расположена рядом и где собираются часто

      после работы трудяги и водку жрут вместе с едою.

      Этим-то мне и не нравится этот район. Он рабочий.

      Нравы простые: захочется писать, стесняться не будут.

      Да и менты здесь свирепые, часто цепляются к людям.

      Ира вон как-то с Борисом домой возвращалась, поставив

      свой БМВ на стоянку, как вдруг два мента к ним цепляться

      стали с проверкой, мол, паспорт покажьте. При этом шатались

      оба мента, до того были пьяные. Ира свой паспорт

      им предъявила. Прописку проверив, не зная, к чему бы

      им прицепиться, они в отделенье, чтоб личность проверить

      через компьютер, решили Ирину забрать. Ну не свиньи?!

      Ясно, что просто цеплялись. Ирина достала мобильный, -

      Борю при этом они замечать не хотели, - сказала:

      "Я адвокату сейчас позвоню своему. Он приедет,

      пусть пообщается с вами..." Менты чуть опешили. Ира

      паспорт из рук у мента забрала и сказала: "Забудем

      сей эпизод, будто не было. В ваших оно интересах".

      И, развернувшись, ушла вместе с Борей. Менты же остались.

      Хуже бандитов такие менты. Ведь они у законной

      власти на службе и, часто мундиром своим прикрываясь,

      нагло творят беззакония над неповинною жертвой.

      Более строгий отбор должен быть в эти органы власти.

      Власти, конечно. А как с автоматом стоящих назвать нам,

      нам, обывателям, что защититься при случае вряд ли

      смогут от их беззакония? Разве что жертвуя чем-то:

      то ли здоровьем, то ль нервами, временем, может, и жизнью...

      Просто-таки парадокс. Мы налоги на их содержанье

      платим, они же еще нас за это бесчинством унизят.

      Надо напомнить им, кто для кого существует. Ведь верно?

      У перекрестка, как раз на углу, в торце дома стеклянный

      есть магазинчик, где я покупаю продукты обычно.

      Вот и сейчас шаг направил туда свой, надеясь скорее

      сделать покупки и сразу домой. Утомился немного.

      Но перед тем как войти в магазин, на лотке под навесом

      остановил взгляд, блуждая им по разноцветным журналам

      и заголовкам газет, нерешительно думая: может