на проходящий поблизости новый объект. А ребята,

      что с ним ругались, еще бормотали ругательства, ловко

      скрывши досаду под маской насмешек. Виновны ведь сами,

      что распалили себя. Впрочем, им это даже по кайфу.

      Два "голубых" мне попались навстречу, когда в переходе

      я оказался подземном. Как все же по еле заметным

      признакам их отличаешь от прочих: в одежде, в движеньях

      своеобразие есть. А один так глазами стрельнул мне.

      Я улыбнулся ему: оценил, мол, кокетство, приятель.

      Свет в переходе поземном был чуть тускловатым. Направо

      комплекс торговый недавно открытый светился нарядно;

      он расположен практически весь под землею и много

      там магазинчиков разных, кафе и поэтому люди

      даже не ради покупки, а так, поглазеть на красоты

      жизни изысканной ходят туда, чтоб немножко развлечься.

      Все там блестит, чистота и красивые вещи, фонтанчик

      мягко шумит, зеркала, в общем, все навороты дизайна

      нового времени. Думаю, люди себя ощущают

      в этом пространстве изысканней тоже, хотя бы наружно.

      Прямо по курсу, у самого выхода из перехода,

      группа студентов "консервы" ( так мы называли когда-то

      консерваторию в ГИТИСе) Моцарта хит исполняла

      на инструментах различных. Конечно, "Волшебная флейта"!

      Несколько девушек, пара влюбленных, стареющий немец,

      дама с ребенком и кто-то еще полукругом стояли,

      слушая музыку. Черный футляр из-под скрипки открытый

      перед квинтетом лежал на полу и покрыто деньгами

      дно его было. Цветы продавали, на лестнице стоя,

      женщины две пожилых. Прислонившись спиною к перилам,

      в банках они жестяных, что держали в руках, прижимая

      их к животам, выставляли цветы полевые в надежде,

      что покупатель найдется. Действительно, много народу

      было на площади, крыше "Охотного ряда", местечка,

      что полюбилось уже москвичам. Вот тебе Церетели!

      Прямо на улице пара бильярдных столов возле входа

      в здание, где ресторан был, стояла, и парни катали

      кием шары: раздавались щелчки и удары о бортик.

      Парень на роликах мимо пронесся: широкие джинсы

      сильно свисали в мотне, так что даже, казалось, сместился

      в теле центр тяжести и перешел где-то в область коленок.

      Это модняцкий прикид тех тинэйджеров, что на скейтбортах

      или на роликах лихо гоняют по улицам нашим.

      Девушки пиво из горлышка пили, с ребятами стоя,

      и хохотали над чем-то. Колечко в носу у одной я заметил.

      Пахло чуть-чуть туалетом: тут рядом, похожие внешне

      на телефонные будки, стояли рядком туалеты.

      Памятник Жукову: словно из детства привет: на лошадке

      воин, каких из пластмасса имел я штампованных кучу:

      лошадь как будто бежит, а как будто и нет, - непонятно;

      хвост оттопырен трубой. Словно кол проглотил сидит воин.

      Бывший музей В. И. Ленина. Здесь радикалы фашисты

      и коммунисты тусуются. Книжки свои предлагают.

      Вид у них жалкий и вовсе не страшный, скорее забитый.

      Спорят они о политике, чуть ли не до мордобоя

      спорят порой меж собой, ненавидят же Ельцина сильно.

       ГЛАВКА ШЕСТНАДЦАТАЯ

      Вспомнил свою комсомольскую юность. Комсоргом был в классе.

      Как меня выбрали? Черт его знает. Ведь был разгильдяем.

      Впрочем, по крупному счету я верил во все это дело

      и потому был достаточно правильным. В армии тоже

      на пограничной заставе я был заместитель комсорга.

      Библиотекой заведовал, ключ от нее находился

      лишь у меня и начальника нашей заставы. Читал там

      все что ни попадя: от "Капитала" до "Трех мушкетеров".

      Помню, закроюсь, засяду читать, закурю папироску

      и наслаждаюсь. Особенно нравилось Маркса читать мне

      и ощущать уваженье к себе, даже самодовольство:

      надо же, книжку какую читаю, тяжелую книжку.

      Было и вправду читать тяжело. На "ура" проходили

      книжки Дюма, детективы советские, также впервые

      "Как закалялася сталь" прочитал там. Понравилась очень.

      Павел Корчагин - вот с кем бы сравняться по жизни геройством.

      В партию в армии даже вступил. Кандидатом стал. Помню,

      мне замполит, что меня уважал почему то, в приватной,

      впрочем, насколько возможно приватной, беседе делился:

      "Мы, коммунисты, Олег, этот темный народ из болота

      тянем на свет. Ты же видишь, какой они мелкий народец... -

      тут он кивал на солдат. - Потому-то на нас вся надежда..."

      Сей мессианский посыл был мне по сердцу. Совесть и воля -

      вот что должно отличать коммуниста от серости всякой.

      "Это наш крест, - говорил замполит, - он трагичен, поверь мне".

      И троекратно крестился... Шучу, не крестился, конечно.

      Как-то заметив, что я изучаю учебник на тему

      социализм и его экономика, он одним пальцем,

      согнутым в первой фаланге, по книжке слегка постучал и

      мне заявил: "Ерунда. Это мусор. Возьми для прочтенья

      книгу "Политэкономия капитализма". Увидишь,

      это тебе пригодится. А это, - он ткнул в мою книжку

      согнутым пальцем опять, - можешь выбросить. Это ненужно..."

      Как понимаю сейчас, был он прав стопроцентно. И вместе

      с тем коммунистом он был просто рьяным. Как в нем уживался

      сей парадокс - не могу объяснить, - убежденье, что только

      партия наш рулевой и практически ведь диссидентство!

      Видимо, только по этой причине торчал в этой жуткой,

      Богом забытой дыре, на заставе и будучи в званье

      уж капитана, являлся всего замполитом заставы,

      ибо начальник его непосредственный был лишь старлеем.

      Умный был шибко, наверно. Еще он учился заочно

      в юракадемии. Правда, мы с ним разосрались в финале.

      Уж перед дембелем это случилось. Однажды с наряда

      где-то под утро придя, как всегда мы собрались на кухне,

      а не в столовой, как велено нам по инструкции было

      и, распивая чаи, о девчонках болтали и прочем.

      Старший наряда я был и со мной еще два человека:

      друг мой ефрейтор Пруденко Валера по прозвищу Моцарт

      и рядовой, чью фамилью забыл, к сожаленью. Ночную

      выпечку хлеба отведав, - а хлеб мы пекли на заставе

      сами, - и кружкой крутой кипяток зачерпнув из кастрюли,

      пили без сахара чай и болтали о девочках, верно.

      Зная, что ночью порой офицеры, когда им не спится,

      могут с проверкой нагрянуть на кухню, мы двери закрыли.

      Было открыто окошко в столовую, через окошко

      это солдатам как раз повара и давали тарелки

      с пищей. А мы чрез него и проникли на кухню. Оно-то

      и послужила лазейкой для Зотова ( у замполита

      Зотов фамилия, помню, была). Как ругал он нас! Матом.

      Мне же сказал, что гонюсь за дешевеньким авторитетом

      у подчиненных, и он во мне разочарован. Обидно

      очень мне стало, и я, побледнев, что-то резко ответил.

      Тут замполит рядовому скомандовал противогаза

      три принести и, когда тот принес, дал команду нам: "Газы!"

      Бегали час мы вокруг пограничной заставы, снимая

      и надевая опять на себя эти противогазы.