Она блефовала, конечно. Она и Веру-то не знала, где найти, единственную родную душеньку, не то что санитаров! И были ли они вообще, санитары?

Но план сработал. Владимирцев, представив позорную сцену воочию, мигом растерял свой пыл и прежнюю уверенность. И едва ли не задохнулся от возмущения – чтобы его, офицера Преображенского полка, скрутили какие-то санитары? По воле этой негодной девчонки, абсолютно лишённой хороших манер, да ещё и столь непростительно юной? Краска прилила к его лицу, но не от стыда, а скорее от гнева.

– Вообще-то, – сказал он обиженно, – Воробьёв занимался перевязями сам, из уважения к моему чину!

– К чину? Вы что, генерал?

– Нет, но…

– Тогда сидите и молчите! – заткнула Владмирцева эта неприятная особа, самоуверенная до неприличия и такая же бестактная. Что интересно – подействовало, он и впрямь замолчал, никак не ожидая получить такой отпор. Она мало того, что не признавала его заслуг, так ещё и смела над ним издеваться!

Да кто дал ей право?!

Пока он размышлял над этим, ловкие девичьи пальцы уже расстегнули рубашку на его груди, а взгляд её, совершенно игнорируя мощный торс, покрытый жёсткой порослью кучерявых волос, сосредоточенно изучал бинты, пропитавшиеся кровью. Владимирцев тоже посмотрел на них, и от их вида ему стало дурно. А потом ему стало дурно от собственного вида, когда он осознал, что сидит практически обнажённый перед молодой девицей, малознакомой и к тому же жутко неприятной.

К лицу его вновь прилила краска, самым позорнейшим образом.

– Господи, ну что вы как маленький! – простонала Александра, подняв на него раздражённый взгляд. – В первый раз, что ли?

– Не в первый! – парировал Владимирцев, решив, что потерявши голову, по волосам не плачут. – Но прежде, когда меня так бесцеремонно раздевали девушки, это, как правило, имело совсем иное продолжение!

Опять, с тоской подумала Александра. И ведь ни за что он не сказал бы такой пошлости барышне своего круга, своего сословия! Это было обиднее всего. Обиднее того даже, что он не считал её за доктора.

– Намекаете на неприличное? – она демонстративно улыбнулась, сделав вид, что её совсем не задела этакая беспардонность. – Можно, конечно, попробовать, "из уважения к вашему чину", но, боюсь, я не в вашем вкусе.

«Я действительно сказала это ему?»

Прежде Александра никогда не говорила вслух о таких вещах, и потому испытала вполне объяснимую неловкость от того, что поддалась на провокацию, но это был ответ что надо. Да Саше сейчас и любой сгодился бы, лишь бы его отвлечь, пока она доставала инструменты и бинты из компактного саквояжа, что принесла с собой.

Несколько мгновений спустя она с удивлением обнаружила, что этот непривычный звук за её спиной – не что иное, как невесёлый смех Владимира Петровича. Он смеялся? В самом деле смеялся?

О-о, видела бы это Вера! Или, ещё лучше, Воробьёв!

Неужели получилось обогнать Волконского? При нём Владимирцев начал разговаривать, но чтобы смеяться – это, определённо, что-то новое!

– Это почему же не в моём вкусе? – поинтересовался Владимир Петрович, когда Саша обернулась к нему, вооружённая ножницами, чтобы разрезать старые бинты, и чистой марлевой повязкой, чтобы остановить кровь.

– Хотя бы потому, что я рыжая, – с тоской признала Александра. Против правды не пойдёшь. Володе, конечно, не стало понятнее от этого признания, но мы-то с вами знаем, как тяжело оно далось, ведь Саша, бедняжка, так из-за этого переживала! – А рыжие нравятся далеко не всем. На любителя, так сказать. Вы… позволите? – она слегка приподняла его руку и отвела в сторону. На этот раз Владимирцев сопротивляться не стал.

Дела его и вправду были хуже некуда. Как только Александра взглянула на саму рану, то окончательно в этом убедилась. Благо, у неё имелся большой опыт и лёгкая рука, так что Владимир Петрович мог не волноваться лишний раз.

Впрочем, если он и волновался, то не за это.

Когда всё было готово, он даже удивился.

– Что, это всё?

– А что, недостаточно я вас помучила? Хотите ещё? – она доверчиво взмахнула ресницами, а затем улыбнулась, искренне и дружелюбно. Владимирцев поймал себя на нестерпимом желании улыбнуться в ответ, но вместо этого лишь нахмурил густые брови в явном неодобрении. И принялся с тройным усердием застёгивать пуговицы своей рубашки.

– Если это всё, я бы попросил тебя уйти, – вместо "спасибо" сказал он.

Чёртов грубиян! Но Саша в этот раз на него не обиделась. Ясно же, отчего он такой колючий и неприветливый, и ещё неизвестно, как она бы повела себя, окажись на его месте.

– Как вам будет угодно, – пробормотала она и, подобрав свой саквояж, быстрыми шагами направилась к выходу.

Встреча с Мишелем в дверях была попросту неизбежна.

Сашенька даже не удивилась, когда они столкнулись вновь.

– Господи, ну опять… ну сколько можно?! – простонала она в отчаянии, неизвестно к кому обращаясь.

Волконский был на удивление хмур, и на удивление красив. Как обычно, собственно, но сегодня всё равно как-то по-особенному. Он сначала зашёл в палату своего товарища, а затем демонстративно широко распахнул перед Александрой и без того открытую дверь – не в знак вежливости, а в знак того, что в её присутствии здесь точно не нуждаются. По крайней мере, именно так ей показалось.

– У меня складывается неизменное ощущение, что ты за мной следишь, – мрачно сказал он, и голос его не выражал ничего, кроме той самой злой иронии, так ему свойственной. – Куда не приду – везде ты, что за наказание?!

– Больно надо, ваше величество! – не осталась в долгу Александра и на этот раз горделиво удалилась уже без поклона. Много чести для мерзавца, решила она. И с тоской подумала: "Вот и поздоровались, вот и пожелали друг другу доброго утра!"

С ожесточением стуча каблучками по деревянным доскам коридора, она направилась к сестринской, не удостоив Волконского и взглядом. Мишель посмотрел ей вслед, покачал головой и, закрыв дверь, повернулся, наконец, к своему заинтересованно наблюдавшему эту сцену товарищу.

– М-м, доброе утро, – запоздало произнёс он.

– Ты знаешь её? – не скрывая удивления, спросил Владимирцев. – Этого цербера в юбке? Знаешь?

– К сожалению, да, – признал Мишель. – Это моя… я и не знаю, как сказать… видимо, это моя будущая сестра. Мой отец собирается жениться на её матери.

– А она при этом работает в больнице? Что за бред?

– Господи, ну откуда я знаю? – простонал Мишель с тоской. – Владимир, умоляю тебя, давай не будем об этом с утра пораньше! И так настроение ни к чёрту. Лучше помоги разобраться с бумагами, без тебя никак!

– Хорошо, конечно, – с готовностью изрёк Владимирцев, вновь почувствовав себя нужным, полноценным. Жаль, что это бывало так редко! – Но только для начала одна маленькая просьба взамен. Мишель, пожалуйста, сделай что хочешь, используй всё своё влияние, но позаботься, чтобы её от меня убрали! Мне не нужны сиделки. А такие, как она, и подавно!

Мишель уже собрался спросить, а чем это его "сестра" успела так не понравиться Володе за одно короткое утро, но заметил перевязь под не до конца застёгнутой рубашкой, и спросил другое:

– Кто тебя перевязывал?

– Она, чёрт бы её побрал! – гневно изрёк Владимирцев. – Никакого уважения к офицеру, чёрт возьми! Девчонка! Так меня ещё никогда не унижали!

– На бинтах кровь, – отметил Мишель. – У тебя что, открылась рана?

– Какая разница?! – взбесился Владимирцев и протянул руку. – Давай твои бумаги, я посмотрю.

– Владимир…

– Ни слова больше, Волконский! – предупредительно произнёс Владимир Петрович, но руку протянутую всё же никуда не убрал. – Давай эти чёртовы бумаги, пока я не передумал!

– Хм, – только и сказал Мишель, оценивая на совесть сделанную перевязку, но документы всё-таки отдал.

Положив их на колени, Владимирцев принялся старательно застёгивать пиджак аж до самого ворота, чтобы скрыть от своего товарища истинное положение дел.