– Следующему фанту велю крепко поцеловать первого же, кто войдёт к нам из коридора! – кровожадно провозгласил он.

– Серёжа, но это неприлично! – попробовала возмутиться Александра, единственная поборница порядка среди этого сборища развратников. А многоуважаемая графиня Авдеева взяла да и заявила во всеуслышание:

– Я сейчас нарочно позову Федотыча, чтобы первым вошёл он, то-то потеха будет!

Она имела в виду старого дворецкого с пушистыми бакенбардами, целоваться с которым было наверняка малоприятно, но Софья Владимировна говорила так уверенно, словно заранее знала, что имя в записке будет не её.

Что ж, она угадала, правда, Федотыча ей позвать так и не дали, сославшись на то, что это против правил. Исполнять выпало Антону Голицыну.

– Эх, была не была! – смеясь, согласился он, взъерошив густую кучерявую шевелюру пятернёй.

Хоть карточка выпала и не полковника, Сергей всё равно остался доволен.

– Так ему и надо! – злорадно сказал он, остановившись между Сашей и Алёной. Последняя произнесла нечто укоризненное, что всегда принято говорить взрослым в ответ на невинные детские шалости – укоризненное, но не слишком.

Малая зала замерла в предвкушении, всем было интересно, чем закончится столь дерзкая шутка молодого хозяина. Казалось, публика застыла, прислушиваясь к шагам в коридоре, словно боясь своим неровным дыханием спугнуть идущего к ним человека. Шаги приближались, а большие часы тикали в такт им – тик-так, тик-так…

И всё бы ничего, если бы этим нежданным гостем не оказалась Ксения Митрофанова, вернувшаяся, чтобы попросить карету у отца. С Мишелем она не поехала, потому что тот был настроен искать Дружинина весь вечер, а возвращаться на наёмном извозчике посчитала ниже своего достоинства, что и сыграло с ней злую шутку.

Ксения переступила порог и тотчас же остановилась в нерешительности, как и Саша, мгновениями ранее. Все взгляды были устремлены к ней, а она понять не могла, отчего все на неё так смотрят, но на всякий случай поправила декольте и лямку своего атласного платья, чтобы предстать перед публикой безупречной.

– Мы в фанты играем, Ксения Андреевна! – миролюбиво сообщила графиня Авдеева, предвидя катастрофу. Кто-то, кажется, чета Штайгеров, высказал робкое предложение отменить желание или загадать новое, но Сергей демонстративно проигнорировал эти слова. И взгляд Антона, полный мольбы, тоже проигнорировал. И даже наоборот, подал товарищу знак, взмахнув рукой – давай-давай, действуй, дружище, уговор есть уговор, что же ты?

Голицын, оставшийся один на один со своей горькой участью, тяжело вздохнул.

– Мишель убьёт меня за такое, – пробормотал он себе под нос, но, тем не менее, решительными шагами направился к вновь пришедшей Ксении. Остановившись перед ней, Антон, как истинный джентльмен, предупредил, чтобы у барышни не возникло лишних иллюзий: – Прости, Ксюша, это всего лишь глупый фант! – после чего взял её лицо в ладони и нежно поцеловал. Прямо в губы.

– Бог ты мой! – вырвалось у Александры, и она поспешила зажать рот ладошкой, чтобы никто не услышал её возмущения, но никто и так не услышал – по толпе прокатился сдавленный гул схожих высказываний, точно пчелиный рой разбередили.

– Так ей и надо, мерзавке! – отчётливо донеслось откуда-то слева. Алёна, кто же ещё? Заводчик Алеев тоже услышал её фразу и спрятал улыбку в усы. Остальные продолжали вполголоса возмущаться, думая и гадая, что теперь будет.

– Ну же! – тихонько подначивал Сергей. – Пощёчину ему, негодяю, чтоб знал!

Он говорил это с таким видом, будто бедный Антон сотворил сие безобразие не с его подачи, а исключительно по собственной инициативе! Это попахивало откровенным лицемерием, и Александра решила, что до конца вечера ни слова больше Серёже не скажет.

Ксения, может, и впрямь стерва и негодяйка, но такого позора явно не заслуживала, да и со стороны Авдеева это было попросту некрасиво, и вообще…

Александра не успела довести мысль до конца, во все глаза наблюдая за реакцией Митрофановой на происходящее безобразие.

Увы, к величайшему расстройству Сергея, она не залепила Антону пощёчины за этот грубый поцелуй, на глазах у всего честного народа, и не высказала ни малейших признаков негодования или возмущения. Она так и осталась стоять, ошарашенная, не понимающая, что происходит, глядя на Голицына во все глаза. Да так бы и до утра простояла, если бы не её отец, воззвавший ко всеобщему вниманию.

– Господа, да это возмутительно! – воскликнул он, ещё минуту назад громче всех кричавший о том, как весело будет исполнять этот забавный фант, и какой молодец Сергей Авдеев, что его придумал. – Где это видано, чтобы… я немедленно сообщу обо всём Михаилу!

– О-о! – с сочувствием к бедному Голицыну протянула Александра, качая головой, но перспектива неминуемо кровавой расправы, которая тотчас же возникла в воображении у всех собравшихся, исчезла без следа, когда в малой зале раздался звонкий смех Ксении, а затем её весёлый голос:

– Господи, папа, вы совсем не понимаете шуток! Это же фанты, всего лишь игра! – она взяла за руку Антона, самого немного опешившего от такой неожиданной реакции, и подвела его к купчихе Савиновой, по-прежнему стоявшей со шляпой, полной карточек, в центре собравшихся гостей. – Но это же не по правилам, Катерина Ивановна, ведь моего имени не было в списке! – смеясь, добавила она, выпустив руку Антона из своей руки, как только они поравнялись с остальными.

Гости вздохнули с облегчением – беда миновала. Ну, кто-то с облегчением, а кто-то с явной досадой, как Алёна, например. Та была бы куда счастливее, если бы Ксения сбежала в расстроенных чувствах, а ещё лучше, разрыдалась у всех на глазах! Но не на ту напали, Митрофанова умела проигрывать достойно, в тех редких случаях, когда вообще доводилось проигрывать.

Имя Ксении вписали в пустую карточку и бросили её в шляпу, и Митрофанова с похвальным рвением подключилась к игре, позабыв о том, что собиралась уезжать. Антон уступил ей свою роль ведущего, сказав, что после столь дерзкой выходки она заслуживает этого в большей степени, чем кто-то другой. Никто не стал с ним спорить.

Ксения принялась загадывать, будто ничего и не было, будто это и впрямь была всего лишь игра. И во всеобщем веселье и азарте никто, кроме Сашеньки, не заметил, что Антон Голицын бесследно исчез. Он вышел на веранду, под предлогом покурить, но так и не вернулся, а вид у него при этом был до того странный…

"Да нет, не может быть!" – сказала себе Саша, с каждой секундой всё больше убеждаясь в собственной правоте, несмотря на попытки убедить саму себя в беспочвенности этих догадок.

Влюблён? В неё? Что, и этот тоже?! Да что же это за барышня-то такая, свет клином, что ли, на ней сошёлся? Взглядом возвращаясь к Митрофановой, Александра понимала – да, барышня, наверное, и впрямь стоит того, чтобы два князя сходили по ней с ума. Правда, на её собственный вкус, слишком плоская, худая, ключицы так и торчат! – но зато собою хороша неимоверно, темноглазая брюнетка, с угольно-чёрными волосами, идеально прямыми и всегда красиво уложенными. И эти брови её соболиные… от природы такие, или искусственно начерченные?

"Эх, мне бы каплю её красоты!" – с растерянностью подумала Александра. Князья, глядишь, тоже сходили бы с ума. Вот только не нужны ей никакие князья! С каждой секундой своих размышлений Саша ловила себя на мысли, что попадает под дурное влияние этого общества.

Алёна оказалась права. Нужно только начать, только попробовать – и неизменно затянет. Иначе и быть не может, если ты молода и красива! Внимание со стороны кавалеров, интересные собеседники, негромкая музыка, всеобщее веселье…

"А ведь совсем недавно похоронили Юлию Николаевну", – напомнила себе Сашенька. А то, кажется, уже начала забывать. И про остальное тоже, поддавшись этому всеобщему сумасшествию. А ведь где-то идёт война, люди проливают кровь! А они здесь веселятся… веселятся, как ни в чём не бывало! И купец Лебёдкин, пожилой и уважаемый человек, стоит на четвереньках, старательно хрюкая ровно четырнадцать раз, по просьбе заливающейся звонким смехом Ксении Митрофановой. А все подначивают его, хлопают и вытирают слёзы от смеха…