Крыс-морф ощупал лапой собственную морду, особо проведя пальцами по зубам. Резцы, одна из сторон его нынешней сущности, всегда растущая, всегда требующая ухода.

Маттиас поднялся с соломы, вытряхнул соломинки, прилипшие к меху, тряхнул хвостом. Уж пять лет, как пришел он в Цитадель, убегая от прошлого. Пришел осознанно, зная куда идет, и что с ним там... здесь будет. Заранее приняв все... все ли? Перспектива не только принять облик, и пусть даже какие-то привычки, но самую суть зверя... А то даже и просто действительно стать зверем. Оказаться запертым где-то в глубине его души. Как Фил. Или отдать себя, раствориться в крысиной стае, стать всем и ничем одновременно. Как это будет с Марком.

Можно ли не то чтобы принять такое, но даже представить что-то подобное заранее?

Они с Филом были друзьями так долго, что Маттиас с трудом вспоминал дни в Цитадели, когда он еще не знал этого умного и невероятно работоспособного кролика. Когда крыс почти в одиночку, без денег, без связей, фактически на голом энтузиазме поднимал гильдию Писателей, именно Фил первым пришел на помощь. Фактически они вдвоем тогда тащили... Шаннинг пришла позже, да позже,  а тогда... и ведь при том, кролик еще успевал справляться с делами разведки, с патронажем Скаутов, присматривал за делами внутри Цитадели...

Ответственность, лежащая на тощих плечах Фила, была чудовищной. Чарльз лишь косвенно, по оговоркам и обрывкам догадывался, сколько козней Насожа и иных южных «союзников» были пресечены его питающимся морковкой другом. А о скольких он даже не подозревал?

Кто другой смог бы справиться на месте этого кроля? И сколько бы этот другой допустил ошибок?

С дел давно прошедших, мысли Чарльза плавно перешли на дела текущие. Дело. Обруч, лежащий сейчас в лаборатории самого Насожа. И Маттиас должен будет пробраться туда и уничтожить, либо выкрасть... Сможет ли? Крыс мрачно усмехнулся. Это будет непросто, да непросто. Но для него, для адепта черного круга, вполне возможно. Во всем северном Мидлендсе лишь трое подозревают... не знают, о нет! Лишь подозревают о его настоящих возможностях. Насколько опасен, он мог бы быть, при желании. Но ведь без Фила, что организует доставку крыса до цели, амулет так и останется в руках Насожа. И тогда... кто знает, что тогда будет.

Чарльз шагал из угла в угол, цокая когтями по холодным каменным плитам. Потом взял остатки кедрового поленца, что принес Роско и принялся нервно грызть. Но непослушные мысли никуда не делись. О том, что некоторым вещам не должно длиться, а иные люди непременно должны быть остановлены. Что он дал клятву не убивать, но теперь...

Глубоко вздохнув, Чарльз со всей силы куснул деревяшку, все так же шагая, почти бегая из угла в угол. И при каждом развороте крыс краем глаза видел собственный хвост. Когда-то розовый и чистый, а ныне, после двух недель в одиночной камере — серо-коричневый от въевшейся грязи. И все же это был его хвост. Часть нынешнего естества. Многие в Цитадели теперь также имели хвосты. И все благодаря злому гению, их врагу — Насожу. Фил сейчас сидел в клетке, на сене, грызя морковку... а может капусту... Мог ли Маттиас осуждать его за желание использовать любой подвернувшийся шанс, чтобы остановить их общего врага? Даже если придется убивать, ради этого?

Совсем недавно Мэтт сказал бы: «осуждаю!» Но сейчас... Сейчас, в уникальной перспективе одиночной камеры, Чарльз уже не мог сказать столь определенно. Его клятва... когда-то она была выстрадана терзаниями души и, давая ее, Маттиас всем сердцем стремился соблюсти все до последней буквы, до последнего дыхания. Но... время прошло, и его пути привели сюда. На перекресток. И крысу предстояло сделать выбор... Но выбора не было! Не было!! Не было!!!

Мэтт опять схватился за голову. Нет выбора. Совсем. Пророчество... К демону пророчество! Слова, пусть даже записанные на хрустальном пергаменте, всего лишь колебания воздуха! Дело, вот что важно. Пути строятся делами — так говорил Учитель Эли. Не слова, но дела, вот истинный выбор пути. И дела Маттиаса... Ведь он уже убивал. Собственными лапами лишал жизни. Он уже разбил клятву, он уже отринул ее. Делами.

А еще, исполняя эту, уже отринутую клятву, он однажды увидит Ким, в лапах чудовищ, созданных волей врага. Мертвую Ким.

Что ж... Выбора действительно не было. Потому что этот путь не просто неприемлим, он... не будет этого. Не будет и все.

Чарльз остановился напротив двери, глядя сквозь решетку на догорающий факел в держателе. Отблески постепенно затухающего пламени, колеблемого едва ощутимым сквозняком, метались по каменным стенам. Крыс смотрел на угасающий факел.

«Он скоро погаснет, — думал крыс. — Так и будет, если не придет служитель. В светильнике закончится древесное масло, если кто-нибудь не дольет его. Свеча догорит. И погаснет, если кто-нибудь не зажгет от ее фитиля новую. В жизни все точно так же. Если ничего не делать, если не поддерживать свет, мир погрузится во тьму. Если я, лично я ничего не делаю, чтобы поддержать фонарь горящим ярко, значит, в сущности, я пытаюсь его погасить».

Маттиас закрыл лапами глаза, отгораживаясь от света, от тьмы... от всего мира.

«Будет ли убийство тем же? Ведь если кто-то попытается причинить вред леди Кимберли... Как смогу я стоять и смотреть? Клятва? Если смерть Ким будет результатом, значит, то была глупая клятва! Но этого не будет! Никакая клятва не заставит меня отойти в сторону. Нет. Если ей уготовано умереть, я умру первым, пытаясь предотвратить это».

Крыс поднялся с теплых каменных плит и осмотрел камеру. В ярости он разбил несколько камней в стене. Разумеется, что там несколько камней для этих-то стен! Но тем не менее... Ему будет непросто объяснить это Филу.

Мысли о сидящем в клетке друге, опечалили Чарльза. Фил сделал так много, пытаясь отсрочить очередное нашествие с севера. Фил помогал Маттиасу ежедневно и неизменно. А Чарльз? Выставлял условия и отговорки! Пытался увильнуть!

— Ты невежда, Мэтт, — сказал сам себе крыс.

Как раз в это время по тюремному коридору раскатилось суховато-скребущее стаккато шагов Роско. Дверь со скрипом отворилась, мерцающие многофасеточные глаза медленно обозрели камеру.

— Хм... — промолвил пещерный скорпион, касаясь рукой одного из разбитых камней. Свет факела, проникающего в открытую дверь, на миг высветил сквозь полупрозрачную шкуру жутковато движущиеся внутренности насекомого-человека.

— Да вот, разозлился малость, —  покаянно признался Чарльз.

— Сказал бы я... — Роско пожевал жвалами, потом пунктуально пересчитал треснувшие камни и добавил: — Я только что получил послание от Фила Теномидеса.

— Фил?! Он...

— Да. Слава светлым богам, он вернулся к нам. И в послание вложена записка для тебя.

Роско протянул крысу клочок пергамента. Матиас буквально бросился к факелу... действительно, совершенно уникальный почерк Фила, почти квадратные буквы, четкие пропуски между словами... Став кроликом он, как и многие другие морфы лишился больших пальцев на руках, и вынужден был писать, используя четыре оставшихся.

 «Чарльз, ты нужен мне немедленно. Все готово. Фил Теномидес».

Выдохнув с облегчением, но и виной в душе, Маттиас сжал записку в лапе и бросил последний взгляд на камеру, последние дни бывшую его домом.

— Я свободен?

— Да, — пещерный скорпион освободил проем двери. — Ты можешь идти.

Чарльз еще раз глубоко вздохнул и шагнул из каменного мешка на свободу.

Так хорошо было идти по коридору, видеть длинный ряд факелов, и там, вдали — лестницу к свету. Маттиас уже почти слышал плеск воды в ванной — месте, о котором он мечтал все это время. Наконец они прошагали по ступеням — Роско впереди, неторопливо ступая на каждую ступеньку. И Чарльз следом.

Он уходил из жутковатого места, одновременно оставляя позади часть жизни. Оставляя пройденные пути, как говорил когда-то Учитель, и так же как он, ступая на новые дороги. Маттиас выбрал свой путь — он более не будет пытаться отринуть прошлое, но примет его, таким, каким оно было. Он более не будет пытаться отринуть данную пройденными путями силу, но использует ее — во благо и для пользы.