Павел это знал, и уверенный в чистоте своих отношений к фрейлине своей супруги, со свойственной ему рыцарской гордостью не обращал внимания на дворцовые и городские толки.
Мало того, отправляясь, в 1788 году, в Финляндию, на войну со шведами, великий князь пишет матери особое письмо, в котором опровергает клевету относительно близости к нему Нелидовой и заявляет о чистоте побуждений, соединяющих его с этой девушкой, а в доказательство дружбы к ней и серьезного расположения поручаете ее великодушию императрицы, на случай, если он погибнет в предстоящем ему походе на неприятеля.
Все это еще более рисует рыцарские правила Павла, правила, хранителем которых он считал себя всю жизнь.
Время, между тем, идет. Нелидова живет при малом дворе уже четырнадцать лет – постоянство дружбы с обеих сторон действительно замечательное.
1 ноября 1790 года шведский посланник Стендинг, между прочим, пишет своему королю, Густаву III:
«Великая княгиня, сколько видно, занимается исключительно воспитанием детей своих, и ей приятно, когда заведешь речь об этом. Она всегда очень ухаживает за великим князем, а он, по-видимому, обращается с ней довольно холодно».
Вот единственная тень на Нелидову.
Но вот для Нелидовой проходит уже первая молодость: ей тридцать шесть лет. Прочность ее при дворе стала чем-то установившимся, обычным, без чего быть не должно. Она сознает свою силу, но не злоупотребляет ею, хотя подчас резка, раздражительна, не в меру колка.
О непостижимой дружбе ее с великим князем говорите весь свет. Французский «Монитёр» даже печатает о ходячих в Петербурге на этот счет толках.
Неизвестно, печатные ли толки о предмете, ни для кого не бывшем новостью, или обидное извращение истинного смысла отношений, существовавших между великим князем и Нелидовой, или, наконец, какая-либо случайная размолвка, или вспышка прорвалась в этих отношениях, только в июне 1792 года Нелидова почему-то решается порвать шестнадцатилетнюю дружескую связь с будущим повелителем России и удалиться в смольный монастырь.
Тайно от великого князя она относится к императрице Екатерине Алексеевне через графа Безбородко и ходатайствует у нее о дозволении возвратиться в «общество благородных девиц»; при этом, по понятным побуждениям, присовокупляет, что возвращается в это убежище «с сердцем, столько же чистым, с каким она его оставила».
Хотя просьба оставлена была без последствий, однако, посягательство со стороны Нелидовой разорвать шестнадцатилетнюю дружбу с высоким другом своим глубоко поражает Павла.
Это можно видеть отчасти из писем к нему князя Куракина, пользовавшегося особенным расположением великого князя: он был близкий член интимного кружка.
Вот что, например, пишет князь Куракин 28 июля 1792 года из своего саратовского имения:
«Новость, которую вы изволите сообщать мне, мой дорогой повелитель, озадачила меня. Возможно ли, чтобы наша приятельница, после стольких опытов вашей дружбы и вашей доверенности, дозволила себе и возымела намерение вас покинуть? И как могла она при этом решиться на представление письма императрице без вашего ведома? Мне знакомы ее ум и чувствительность, и чем более я о том думаю, тем непонятнее для меня причины, столь внезапно побудившие ее к тому. Во всяком случае, я рад, что дело не состоялось и что вы не испытали неудовольствия лишиться общества, к коему вы привыкли. Чувствую, что вам тяжело было бы устраивать образ жизни на новый лад, и вполне представляю себе, как в первые минуты этот неожиданный поступок должен был огорчительно подействовать на вас».
В письме от 7 октября 1792 года Куракин, между прочим, говорит:
«Я всегда разумел вас, как следует, мой дорогой повелитель, всегда ценил значение и свойство того чувства, которое привлекаете вас к нашей приятельнице; знаю, как много своим характером и прелестью ума своего содействует она настоящему вашему благополучию, и поэтому желаю искренно, чтобы ваша дружба и доверенность к ней продолжались. Пчела, собирая мед для улья своего, не садится на один только цветок, но всегда ищет цветка, в котором меду более. Так поступают пчелы. Но так же ли должны действовать и существа, одаренные разумением, чувствительностью, с истинным достоинством способные направлять свои желания и поступки к лучшему и к тому, что их удовлетворяет и наиболее им приличествует».
Тут уже не один «характер» и не одна «прелесть ума» сделали Павла нравственно независимым от очаровавшей его когда-то молоденькой хохотуньи, тут уже предъявляла свои права шестнадцатилетняя привычка; это такая сила, против которой бороться было не легко.
Но Павел победил упорного своего друга: Нелидова осталась у него на глазах и «устраивать жизнь на новый лад», как выражался Куракин, надобности не предстояло.
Но покой Павла был не надолго восстановлен: новое огорчение готовила ему Нелидова, и огорчение более чувствительное.
Через год она вновь просится в монастырь, и на этот раз уже решение ее твердо. Двор Павла опустел – так казалось его кружку.
Неизвестно, тосковала ли Нелидова по своей прежней жизни; поддерживала ли сношения, хоть тайные, с гатчинским двором; как жила она в монастыре – об этом периоде ее временного отшельничества ничего, по-видимому, не сохранилось. Так она жила три года вдали от двора великого князя. Но в ноябре 1796 года удар поражает Екатерину. На престол вступает Павел Петрович. Что же Нелидова?
Она не осталась в монастыре. Монастырь она сменила на роскошное помещение в зимнем дворце, куда перешел царственный друг ее.
В день коронования нового императора Нелидова является уже камер-фрейлиной. Ей жалуется великолепный портрет императрицы, усыпанный бриллиантами. Нелидова создает собой новый вид временщика: она воскрешает в себе начало XVIII столетия. Нелидова – это Бирон в юбке, только Бирон добрый, без кровожадных и хищнических инстинктов.
Восемнадцать месяцев влияние ее на императора и на ход дел неотразимо. Она – средоточие кружка, правящего судьбами России. В ее роскошном кабинете – центр государственная тяготения; в этом кабинете нередко проводит время император; в кабинете часто собирается весь кружок, содействовавший императору в управлении русской землей – князья Куракины, известный писатель и докладчик Павла Юрий Нелединский-Мелецкий, граф Буксгевден, Нелидов, Плещеев.
Но девица-временщик не злоупотребляет своей силой подобно Бирону, Лестоку, Меншикову: она пользуется своим влиянием на дела умеренно, благоразумно; она по возможности на добро направляет горячее безволие императора, везде, где хватает ее силы; она спасает невинных от неровного и часто не в меру страстного гнева императора.
Мало того, сила ее так велика, что она является даже покровительницей по отношению к своей императрице Марье Федоровне.
Нелидова своим заступничеством спасаете орден великомученика Георгия от уничтожения, задуманного было Павлом в силу того, что орден этот учрежден был его матерью, к которой он питал горькое чувство. Перед Нелидовой все преклоняется, все льстит ей, лишь бы ловкая десть нашла доступ до государя. Ей уже за сорок лет, а она еще охотно танцует, потому что льстецы клянутся ей, что она танцует восхитительно. Она любит зеленый цвет – и придворные певчие одеты в зеленое. После уже, когда Нелидова отходит на второй план, певчие переодеваются во все бланжевое, потому что княгиня Гагарина любит бланжевый цвет. Нелидова знает свою силу, потому что знает силу привычки Павла: она даже не отвечает на его слова, не говорит иногда с ним ни слова – и он прощает ее, не сердится на нее. Она в неудовольствии «кидаете через его голову башмак» – и Павел, не знавший сдержки, не уничтожает, однако, ее своим гневом, а снисходит к ней, как к любимому и избалованному ребенку.
Может статься, император ценил в ней и ее образцовое бескорыстие, чем и измерял силу ее честной привязанности к нему и к правде: богатых без счету предлагаемых ей подарков Нелидова не брала; щедрые милости его отклоняла, когда могла озолотить себя и своих родных. Нелидова действительно имела искусство быть временщиком и не заслужить общей ненависти: это – большое искусство или большая честность.