– Кто это? – спросил он у Джабаги. – Я его видел во время боя. Парень орудовал похлеще, чем косарь на лугу!

Казаноков задумчиво посмотрел вслед всаднику:

– Кубати его зовут…

– А из какого он рода? Какого звания? Джабаги ответил:

– Из какого рода? Из человеческого он рода. А его звание – адыгский мужчина…

* * *

В тот же день у Казанокова состоялась важная беседа с Канболетом. Ответив друг другу на неизменные вопросы о здоровье родных, о делах, о разных новостях и поделившись впечатлениями о сегодняшнем побоище, они заговорили о Кубати.

– Так ты видел его? Даже не остановился? – Тузаров озабоченно покачал головой. – Не знаю, как с ним быть. Решил, глупый, что он, видишь ли, не должен обременять нас своим присутствием.

– Ну нет, он не глупый, а гордый.

– Я понимаю. А вот как объяснить это бедной девушке? Хотя… она тоже,

наверное, понимает, только веселья у нее от этого не прибавляется.

– Но она все еще ждет? Надеется?

– Ждет.

– Попытайся убедить его…

– Да разве я не пробовал! Я хочу тебя попросить, Джабаги, – потолкуй с ним. У тебя получится. А?

– Ну что ж, потолкуем… Обязательно потолкуем.

– Ты уже что-то придумал!

– Придумал. И я должен тебя предупредить.

* * *

Через несколько недель, поздним вечером, в бывший емузовский двор въехал одинокий всадник.

– Эй, Кубати! Седлай скорее коня! – раздался чей-то решительный голос, показавшийся парню знакомым.

Поспешно одевшись, Кубати выскочил во двор. Он вплотную приблизился к нежданному гостю и узнал при свете луны Казанокова.

Подбежал Куанч, схватил повод казаноковской лошади:

– Вот так гость!

– Нет, Куанч! – сурово сказал Джабаги. – Я не гостить приехал. Мне нужен Кубати.

Кубати, ни слова не говоря, пошел седлать Фицу.

– А я не нужен? – обиделся Куанч.

– Для моего дела достаточно двоих. Через пару дней вернется твой Кубати.

Под утро они уже были далеко за Баксаном, а к закату солнца, передохнув днем, приблизились к Тереку.

С грустью смотрел Кубати по сторонам, вспоминая события одиннадцатилетней давности. Где-то здесь один его дядя убил другого, здесь же в кровавой резне погиб на его глазах старший Тузаров со своими людьми… Вспомнились холодные волны реки и та жуткая ночь возле тела Исмаила: зябкая дрожь пробежала по спине Кубати.

Едва лишь стемнело, всадники перебрались вброд через терские протоки.

На том берегу Джабаги сообщил наконец о цели их поездки:

– Будем воровать невесту. Кубати слегка оживился:

– Ну вот и наш Джабаги женится! Я рад, что ты оказал мне честь сопровождать тебя.

– У тебя конь выносливее моего, – продолжал Казаноков, не отвечая на слова Кубати. – Поэтому ты и повезешь девушку. Вынесешь ее со двора тоже ты.

– Хорошо.

– Собак там нет, а невеста предупреждена. Будет наготове.

– Ясно.

На самом деле Кубати многое было неясно. Почему такой знаменитый человек, как Джабаги, решил воровать девушку? Или она уже была обещана другому? В таком случае не повредит ли Казаноков, если увезет чужую невесту, доброму своему имени? А впрочем, все это Кубати не касалось, а уж задавать нескромные вопросы – совсем не его дело.

Вдали показалось небольшое селище, и Джабаги остановился:

– Подождем темноты. Похоже, ночь и сегодня будет лунная, но мы успеем до восхода луны.

Кубати подумал о том, что где-то в этих местах живет Канболет, и… сердце его мучительно заныло.

…Со стороны маленького садика с чахлыми деревцами Кубати прокрался к двери лагуны: Джабаги точно объяснил, как ее найти. Дверь открылась сама, чуть раньше, чем к ней прикоснулся молодой человек. Он увидел неясные очертания женской фигуры, с головой укутанной в какое-то темное покрывало. Кубати подхватил ее на руки и легко, будто малого ребенка, понес к ограде сада.

На всем обратном пути сдержанный сообщник Казанокова так ни разу и не увидел лица невесты, не услышал и ее голоса.

На последнем привале Казаноков, как бы между прочим, обронил:

– Мы не ко мне поедем, Кубати, а к тебе.

Кубати спокойно кивнул. В этом не было ничего неожиданного: ворованную невесту везут не в дом жениха, а в дом его друга. Кубати был очень польщен – значит, Джабаги и в самом деле считает его своим настоящим другом. Радостное волнение согрело душу джигита.

Казаноков не стал заезжать во двор Кубати. Осадив коня и приветливо помахав рукой выскочившему из-под навеса Куанчу, он крикнул:

– Живите с миром! Пусть вашим будущим детям славу поют! Приеду на свадьбу!

– Как… как же это? – пролепетал потрясенный Кубати. – Эта невеста…

– А я тебе не говорил, что мы едем за моей, именно за моей, а не твоей невестой! – Джабаги расхохотался, вздыбил коня и поскакал прочь.

У Кубати за спиной послышался тихий девичий смех и восторженные восклицания Куанча.

Сана смотрела в глаза Кубати чуть смущенно, но со смелым веселым вызовом:

– Теперь куда от меня денешься?

– Уо, невеста, невеста! – задыхаясь, пробормотал Кубати. – Никогда я не чувствовал себя таким глупым и таким счастливым!

– Веди теперь в дом, раз украл меня.

– Это ты меня украла. Моими же руками…

* * *

Александру Черкасскому, «птенцу гнезда Петрова», больше не удалось побывать на своей родине. В 1714 году он получил от царя очень важное и почетное задание: обследовать берега Каспия, особенно восточные, совсем не изученные, и составить подробную карту. В трудной экспедиции участвовали полторы тысячи солдат на трех десятках стругов и шхун при 19 пушках.

Образованный офицер (недаром он и за границей обучался) прекрасно справился с заданием: первая в истории научная географическая карта Каспийского моря была составлена с большой точностью.

В 1717 году Петр послал его в новую экспедицию, еще более трудную и опасную. Перед этим Александр Бекович пережил страшное горе: на Волге, под Астраханью, погибли во время бури его жена Марфа, урожденная княжна Голицына, и две маленькие дочки. Спасти с потерпевшего крушение баркаса удалось только сынишку.

Мрачные раздумья и тревожные предчувствия одолевали Черкасского, когда он пробирался через пустыню в Хивинское ханство с посольской миссией.

Хан Ширгазы поначалу встретил посланцев русского царя с лицемерной любезностью, охотно принял дары и откровенно восхищался привезенной ему роскошной каретой, которую специально для него заказывали лучшему парижскому мастеру. Затем предложил разделить шеститысячный отряд Черкасского на пять частей и устроить их на постой в пяти разных местах – для одного, мол, города русских гостей слишком много. Доверчивый князь согласился и сделал неисправимую ошибку. В одну ночь русское посольство было поголовно перерезано, сам Черкасский был подвергнут мучительной казни…

* * *

Крымские ханы еще долгие годы совершали опустошительные набеги на Кабарду. Однако в отличие от прошлых лет, Россия теперь всерьез защищала «кабардинских и горских черкас». Даже при Анне, которую державные заботы не волновали – она больше увлекалась любезным своим фаворитом Бироном, объедалась бужениной да упивалась бесчисленными казнями «изменников» – в Петербурге еще были государственные мужи, кровно радеющие за интересы России.

Мимо их рук не проходило ни одно послание с Северного Кавказа.

«Уповая на всевышнего бога, пресветлейшая державнейшая и страшнейшая государыня императрица, высочайшие стопы ваши потирая лицами своими, всепокорно просим и желаем от всемогущего бога В. И. В. наивящего благополучного государствования.