Ясное дело, и старушка, и музыканты перегнули, но всякая чрезмерная любовь лучше даже маленькой ненависти.

На нашей лестничной площадке живет пенсионерка с зычным голосом, она считается общественницей: собирает всех на субботники, чертит и вывешивает графики дежурств, пишет на повязках масляной краской «дежурные» и раздает повязки бабкам. Как только я завел щенка, общественница мне заявила:

— Ваша собака наступает на наш коврик.

— Я скажу ей, чтобы не наступала, — попытался я пошутить.

— И по ночам она гавкает, спать мешает. Если не уймете, призовем к порядку.

Каким образом она собиралась меня со щенком призвать к порядку, я так и не понял.

А двумя этажами выше проживает майор в отставке с нервной склочной женой. Майорша тоже постоянно сыпет угрозы в адрес жильцов: запрещает заводить пластинки студентам, детям — бегать по лестнице, курильщикам — курить в коридоре. Майорша дружит с общественницей — у них много общего: обе не терпят животных и детей и обе рвутся к власти над нашим домом. Говорят, именно из-за этого рвения в прошлом майорша видела в общественнице опасную конкурентку и они не раз ссорились, правда быстро мирились — известное дело, ничто так не сближает, как общая ненависть к чему-то. В конце концов они поделили сферу влияния: общественница стала «присматривать» за нашим домом, а майорша за всем микрорайоном.

Кстати, сам отставной майор, не меньше жены, ненавидит животных; вокруг нашего дома он разбил садово-огородный участок: посадил яблоню, помидоры, капусту, и только на одном квадратном метре — видимо, чтобы немного успокоить общественное мнение, развел цветы. Участок майор обнес изгородью из водопроводных труб и колючей проволоки. Этому майору жить бы в деревне, там и земли полно, и с его энергией он был бы руководящим работником, а он нет — живет в городе и все свободное время ковыряется на участке. Если в его владения случайно заходит собака с ошейником, он орет на нее, кидает камни, а если забредет бездомный пес — целится в собаку лопатой. Когда я первый раз вышел погулять со своим щенком, мой несмышленый пес подлез под изгородь и побрызгал на яблоню.

Сразу же около щенка упала увесистая железка, и я услышал голос майора:

— Эй! А ну не води здесь собак. Развели тут псарню!.. Вон он налил на дерево, теперь дерево завянет.

Против этого нелепого довода я не нашел, что возразить.

И живет в наших домах тихая старушка, безмерно вежливая, даже собак называет на «вы». Раньше она всегда приветливо улыбалась мне и сторонилась, когда мы со щенком встречали ее на тропах вокруг озер. Однажды вечером я заметил, как старушка аккуратно раскладывает косточки на тропах, и подумал: «Надо же, какая сердобольная бабуля!». Только вдруг подохли две бездомные собаки, потом мальчишки нашли дохлую ворону. Я взял одну из косточек, отнес в лабораторию к приятелю химику, и в ней обнаружили мышьяк. При следующей встрече я подошел к тихой старушке вплотную:

— Я решил подкладывать к дверям бабушек отравленные кексы. А вам — отравленный торт.

Старушка попятилась, улыбка с ее лица сошла. С тех пор я не встречал ее, хотя мальчишки доложили мне, будто видели, как она подсыпала на тропу битое стекло.

А как я покупал щенка — целая история. Поехал на Птичий рынок; у меня было рублей тридцать, и я мог бы купить более-менее породистую собаку, но я люблю дворняг — они самые сообразительные; к тому же, главное не порода, а душа собаки. Я выбрал лопоухого щенка, который отчаянно вилял хвостом и ко всем лез целоваться. Его держал на веревке подвыпивший мужчина в форме пожарного — он торопливо совал мне в руки конец веревки:

— Давай десятку, и собака твоя! Здоровая будет, охранять будет… Давай бери скорей… Некогда мне…

Я наклонился к щенку.

— Ладно, давай пятерку… Бери быстрей, времени в обрез.

Я взял собаку, сел с ней в трамвай и только отъехал, смотрю — на шее у моего цуцика лишай. Заехал в ветеринарную клинику на улице Юннатов. Врач осмотрел щенка и сказал:

— Вообще-то щенков лечить от лишая трудно. Ему месяца два. В одном месте залечим, в другом появится. А потеряет часть волосяного покрова подохнет. Лучше усыпить.

— Как же так?! Попробуйте что-то сделать. Очень вас прошу.

— Ну ладно попробуем. Направлю его в больницу на Лосиноостровской.

Я отвез щенка в больницу. Поместили его в огромную железную клетку с зацементированным полом. В соседних клетках сидели дог и собачонка с лишайным пятнышком над бровью. Когда я уходил, щенок прыгал на железные прутья, тревожно лаял и смотрел на меня, как на предателя.

— Чем их здесь кормят? — спросил я у медсестры, толстой сонной женщины.

— Кашей. Некоторые доплачивают, и тогда даем и ливер.

Я сунул ей в руки деньги и попросил кормить как следует.

— Лучше не приезжайте неделю, он быстрее к нам привыкнет, — посоветовала мне медсестра.

Но я приехал через два дня, привез щенку мясо и игрушку — резинового барана. Щенок похудел, в его миске лежала одна геркулесовая каша, но главное — он не был намазан мазью. Я забрал собаку. «Сам, — думаю, — вылечу». А если и заражусь, ничего — все равно у меня на голове волос мало осталось.

Я вылечил его мазью «амиказол» за три дня — быстрее, чем расчитывал. А позднее узнал, что в деревнях лишай просто прижигают йодом.

Я жил с матерью, и имя щенку мы придумывали вдвоем. Назвали Челкашом в честь собаки, которая у нас была когда-то.

Первое время со щенком хватало мороки: он делал лужи где попало, по ночам скулил, днем требовал внимания. Потом у него стали выпадать молочные зубы и прорезаться новые; он грыз обувь, ножки стульев, но и в эти дни радости доставлял гораздо больше, чем огорчений: и когда играл в свои игрушки, то и дело неуклюже заваливаясь на бок, и когда, с дурашливым выражением на мордахе, ловил мух, и когда серьезно вслушивался в слова, изо всех сил пытаясь понять их смысл, и когда на улице впервые встречал собак, кошек, птиц, бабочек.

Однажды мы с ним гуляли и неожиданно хлынул дождь; Челкаш замер, начал растерянно озираться и вдруг прижал уши и припустился к дому. В другой раз на него кинулись две вороны, отгоняя от какой-то еды; Челкаш попятился, прижался к моим ногам; я замахнулся на ворон, а он начал подпрыгивать на одном месте и звонко гавкать — пугал нахальных птиц.

Челкаш ел то же самое, что и мы, только почему-то не пил молоко — из этого мать заключила, что он волчонок, и во дворе с кем-то поделилась своим выводом. С тех пор, когда я с Челкашом выхожу на улицу, мальчишки подбегают, обнимают моего дружка и перекидываются словами:

— Челкаш! У него мать волчица.

— Много знаешь! Он щенком жил у волков.

— Нет, его отец волк, а мать овчарка, правда дядь Леш?

Я хмыкаю что-то неопределенное; в общем-то меня устраивает таинственное происхождение Челкаша.

Каждое утро перед работой я бегал с Челкашом до озер и обратно, а потом он выходил на балкон и провожал меня взглядом до автобуса; а по вечерам у окна ждал моего возвращения — разляжется на подоконнике, всматривается в остановку; надышит на стекло пятно, станет совсем плохо видно, но все равно меня заметит и с визгом бросается к двери. Мать по лаю узнавала, что я иду — мой дружище никогда не ошибался. Позднее, когда Челкаш подрос, он уже не умещался на подоконнике, тем не менее упорно пытался пристроиться.

Однажды зимой мать пошла с Челкашом гулять, и он от нее убежал, увязался за мальчишками и пропал. Целые сутки я бегал по окрестностям. Зайду домой, погреюсь, снова выхожу и всех выспрашиваю, особенно ребят — они в подобных делах всезнающие.

Знакомые мальчишки тоже включились в поиски. «Может, забрали собаколовы», — подумал я и на следующее утро приехал на улицу Юннатов; разыскал двух собаколовов, мужиков с лиловыми носами; они еще не отошли от очередной выпивки, но подробно расспросили о собаке и твердо, в один голос клялись, что такой не было. Я усомнился — помнят ли?

— Обижаешь, хозяин, — протянули собаколовы. — Мы их всех в лицо помним. Ты что?! Это ж наша работа… Ты это, шибко-то не переживай. Дворняга она и есть дворняга. Мы вот тут выловили пуделя. Завтра утречком его на опыты загребут. Хотишь, тебе отдадим? Давай на бутылец, и пес твой. Хороший, породный. Такой на рынке знаешь сколько стоит?