Книгам стало холодно. Даже основательные тома энциклопедий словно съежились. Потрепанные собрания сочинений зябко кутались в переплеты. Академическое издание Пушкина успокаивало книжечку пушкинских сказок:

— Ничего… Бояться не нужно… Люди просто валяют дурака. Ты же их знаешь! Вот уйдут — и все станет как было.

Книжечка прижималась к обложке большой книги и чувствовала, как та вздрагивает.

— А если они начнут мстить?

— За что? — спросил Философский словарь из шкафа напротив. — Не мы же их сожгли!

И все невольно покосились на полку с собранием сочинений Гоголя.

— Пусть только попробуют, — заявил заклеенный в семи местах Ильф-и-Петров. — Нас много! Если что…

Он не договорил.

Похолодало так резко, как будто кто-то распахнул окна и свежий весенний воздух ворвался в библиотеку с улицы. В недрах библиотеки раздался утробный вой Афанасия.

Глава 7

Мерцающий том

После кошмара, который помощница назвала «Библионочью», Елена Степановна долго приходила в себя. Ее бросало то в жар, то в холод, то вдруг хотелось сесть и ничего не делать. От стресса обычно помогал Афанасий, который позволял себя гладить и чесать до полного умиротворения, но кот куда-то запропастился.

Чтобы взбодриться, она решила почитать что-нибудь из старого и доброго. Классику, например. Да хотя бы Чехова!

Елена Степановна с трудом вытащила из тесных рядов «Толстого и тонкого». У нее самой была когда-то такая, она по ней читать училась, у бабушки. И, поскольку книжек у Лениной бабушки было совсем немного, «Толстого и тонкого» Леночка перечитала раз пятьсот и в детстве могла цитировать с любого места.

«Интересно, — подумала она, — сейчас получится?»

Елена Степановна открыла наугад и прочитала:

«— А Гоголя?

— Гоголя? Гм!.. Гоголя… Нет, не читал!

— Иван Матвеевич! И вам не совестно? Ай, ай! Такой хороший вы малый, так много в вас оригинального, и вдруг… Даже Гоголя не читали! Извольте прочесть!»[7]

Елена Степановна нахмурилась. Она вообще не помнила такого текста в любимой книжке своего детства. То ли из головы вылетел, то ли издание другое. Она еще раз, уже внимательно, рассмотрела обложку. Лица Толстого и Тонкого из-за множества наложенных на них скотчевых заплаток казались сморщенными в какой-то мучительной гримасе. Как будто силились что-то сказать — и не могли.

«Что же книга хочет мне сообщить? — Елена Степановна потерла лоб. — Чехов советует читать Гоголя… Классик за классика. Чтобы я больше читала классику?»

Лица на обложке свело, как от уксуса.

«Или другие должны читать классику? Или что-то конкретно про Гоголя?»

Она подняла глаза, разыскивая на полках собрание сочинений Николая Васильевича. Где-то оно было. В четырнадцати томах… Ага! Вон они! Тоже почему-то в самом углу.

Она механически пересчитала корешки, цифры на которых затерлись от времени… Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… Елена Степановна вздрогнула — ведь точно было четырнадцать. Откуда взялся пятнадцатый? Что там может быть, в этом пятнадцатом?

Или показалось?

Она снова пересчитала — четырнадцать. Елена Степановна с облегчением вернулась за стол, но верхняя полка то и дело притягивала взгляд. Библиотекарь переборола свою неприязнь к практикантке и как можно небрежнее попросила:

— Кира! Будьте любезны, пересчитайте, сколько томов в собрании сочинений Гоголя?

— Четырнадцать! — тут же ответила Кира, которая была занята важным делом: смывала светящуюся краску со стен.

— А вы все-таки проверьте!

Кира удивленно отложила тряпку и направилась к полкам. Елена Степановна напряглась, прислушиваясь.

— Десять, одиннадцать, — донесся до нее голос помощницы, — двенадцать, тринадцать, четырнадцать… пятнадцать!

Сердце Елены Степановны ухнуло куда-то в желудок. Она не выдержала и несолидным полубегом бросилась к Кире.

К ее ужасу, та уже держала в руках томик с числом 15 на обложке.

— Ничего себе! — у Киры глаза полезли на лоб. — Это же… второй том «Мертвых душ»!

Елене Степановне стало мучительно страшно.

— Вы перепутали! — заявила заведующая библиотекой, отняла книгу, но заглядывать на страницы не стала, сразу захлопнула и вернула в строй собратьев.

— Да не перепутала я! — Кира горела энтузиазмом. — Это точно второй том! Мы его вчера вызвали — он и появился! Вы сами посмотрите!

Кира протянула руку к собранию сочинений Гоголя и удивленно отдернула ее.

— Четырнадцать, — пораженно прошептала она. — Четырнадцать…

— Вот видите! — Елена Степановна потащила Киру за руку. — Померещилось!

Кира еще пару раз успела обернуться через плечо — ровный строй гоголевских томов заканчивался четырнадцатым.

— Жаль, — вздохнула она, — это же второй том! Уникальная ценность! Если бы удалось его найти… да за эту книжку дрались бы!

— Да-да-да, — нервно подтвердила Елена Степановна, — Но вы ведь стенку мыли? Давайте я вам помогу! И вот Ник поможет, да?

Ник, который по обыкновению притаился между стеллажами, кивнул не сразу. Он продолжал смотреть на полку с собранием сочинений Гоголя.

…На следующее утро он пришел в библиотеку первым. Пока Елена Степановна мелкими глоточками вливала в себя фирменный чай, Ник, озираясь, подошел к таинственной полке.

Пересчитал тома Гоголя.

Зажмурился.

Снова пересчитал.

Довольно усмехнулся и вытянул на свет божий пятнадцатый том. У него был знакомый, который согласился за пятьсот рублей отсканировать и оцифровать книгу. Пятьсот рублей пришлось воровать у мамы, но Ник утешал себя тем, что скоро он продаст уникальный текст за большие бабки и тогда не только вернет украденное, но и завалит маму деньгами.

Междуглавие 7

Нет такого слова!

— Что он собирается с ними делать? — спросил первый том Мертвых душ.

— От-ска-ни-ро-вать, — объяснил Маленький принц.

— А что это? — встревожился первый том.

— Нет такого слова, — гордо заявил Энциклопедический словарь 1979 года издания.

— Нет такого слова, — не менее гордо сообщил тридцать первый том Большой советской энциклопедии, изданный в 1955 году.

— Да не волнуйтесь вы, — встрял в разговор Ильф-и-Петров, просвещенный компьютерным самоучителем, — это значит, что он собирается перевести их в электронный вид.

И Словарь, и Энциклопедия попытались испепелить выскочку взглядом.

— Зачем? — спросил Маленький принц. — А что это? А это не больно?

— Насчет больно — не знаю, — улыбнулся Ильф-и-Петров. — А зачем… может, он хочет выложить их в интернет?

Словарь и Энциклопедия демонстративно отвернулись.

— Нет такого слова, — прошипели они друг другу.

— Это все сленг! — уверенно сказал Словарь, смягчая букву «л».

— И хорошо, если приличный! — возмутилась Энциклопедия.

— Элементарные слова пишут с ошибками, а выдумывают себе новые. Загубят наш исконный, наш русский язык! — всплеснул страницами том с рожью на обложке.

Казалось, что рожь от возмущения заколыхалась.

— Послушайте, — нахмурился первый том, — меня очень беспокоит этическая сторона вопроса. Дело в том, что Николай Васильевич сжег эту книгу. И мне кажется, что в данном случае его воля — закон. Мы не должны допустить интернета…

— Нет такого слова! — возмутились хором Энциклопедия и Словарь. — Следите за своим языком! Вы в приличном месте находитесь!

— Но я не об этом! — возмутился первый том. — Сейчас речь не о словах, а о том, что нельзя допустить, чтобы эту книгу отсканировали!