В сводке по молоку надои сползли вниз: вторую неделю не дают комбикормов. С помощью райисполкома выбил наряд на десять тонн, грузовики на обратном пути с мясокомбината могли бы взять фураж, но зоотехник молчит. Завтра она отправит свиней, а послезавтра подавай ей машины за комбикормом.

— Вера Анатольевна, когда нам лучше подвезти корма по наряду?

— Вероятно, послезавтра. Надо же отвезти свиней, мы договорились с мясокомбинатом.

Даже не подумала, что обратно грузовики пойдут порожними. И механик спокойно выдаст путевые листы и не спросит об этом.

— Скажите, Галкин, шоферам мы как платим, с тонно-километра?

Галкин вздрогнул от неожиданности: разговор шел стороной, он думал о том, что надо пораньше поднять шоферов, чтобы переобуть машины, и не понял вопроса. Межов повторил.

— Да, да, с него, с тонно-километра. — Галкин озадаченно округлил глаза: что еще за подвох кроется?

— Если вы не думаете о рациональном использовании машин, подумали бы хоть о шоферах, семьи ведь у них. — Межов посмотрел на зоотехника. — И доярки получают с литра надоенного молока. Так, кажется, Вера Анатольевна?

— Вы проницательны. — Она слегка покраснела и без нужды поправила очки. — Между прочим, о кормах я говорила вам на прошлой неделе.

Будто в совхозе свой комбикормовый завод и директор может отпустить ей по первому требованию. Но об этом все знают и теперь видят, что зоотехник просто ищет оправданий. И Галкин ищет оправданий. И Кузьмичев. Этот неохотно принялся за строительство утятника: проекта нет, стройматериалов нет, близится зима, плотники заняты ремонтом коровника и свинарников. Песок он должен был подвезти вчера и поэтому сегодня первым сделал заявку на машину: я-де помню и подчиняюсь, но ты все же подумай, может, и не надо строить, сам видишь, какие у нас возможности.

Межов просмотрел сводку по полеводству и сказал, что тракторы первого отделения надо переключить на вспашку черных паров. Зяби осталось немного, пусть два трактора доканчивают, а остальные — на пар.

— А я думал, сперва зябь, а потом всех на пары, — сказал пожилой Трофимов, управляющий первым отделением. — Обслуживать легче в одном месте.

Костя Афонин горячо поддержал его:

— И воду им подвозить, и горючее, и обед... Я обеими руками «за».

Добрый он, милый. Радуется чужому предложению, сам не додумался, но поддерживает сразу, не ревнив. Именно такого встречного предложения ждал Межов.

Распределив людей и оставшихся лошадей на работы, Межов выговорил заведующим центральными фермами: требуют резиновые сапоги, а куда проще договориться с агрономом и вывезти навоз с ферм на поля. Но тут Межов поторопился, его обвинения встретили дружный отпор: работа ручная, транспорта и людей не хватает, Костя Афонин пришел недавно, агрономом почти три года работал ты, вот и помалкивай в тряпочку, если не хочешь быть виноватым. N

Закрывая наряд, Межов отметил, что все расходятся поспешно и с облегчением, ни у кого не возникло желания остаться с ним, спросить о чем-нибудь, посоветоваться. Или посоветовать. Ведь все они, кроме зоотехника и агронома, старше Межова, опытней.

Серафима Григорьевна ушла еще раньше. То есть он сам ее выпроводил. И вот надо сделать еще одно неприятное дело — поговорить с Владыкиным. Этот финансовый зубр встретит в штыки его решение об утководстве, а надо, чтобы он благоволил, иначе все пойдет прахом. Межов зашел в дымную бухгалтерию и спросил уборщицу, ожидавшую в уголке ухода «смолокуров» (иначе она не называла бухгалтеров), почему она топит помещение по-черному.

Уборщица поняла, засмеялась:

— По-черному, истинный бог по-черному! Как с утра зачнут, так и смолят, и смолят. Хоть бы вы их посовестили, Сергей Николаевич!

Владыкин, сбычившись, глянул на них поверх очков и досадливо завертел ручку арифмометра: ходят тут всякие, мешаются под ногами.

— Терентий Никанорович, зайдите ко мне на минутку, — попросил его Межов.

Владыкин оставил арифмометр и опять поглядел на него поверх очков:

— Рабочий день кончился, пригласите завтра.

Будто перед ним проситель. Проситель-посетитель. Впрочем, он любому может так заявить. Даже Баховею, даже самому господу богу.

— И об этом я хотел бы поговорить, — сказал Межов. Боковым зрением он перехватил торжествующий взгляд бухгалтера расчетной группы: вот, мол, как мы тебя! Опоздал к сроку и — в депоненты, хоть ты и директор.

Владыкин отодвинул кресло, тяжело поднялся и, сутулясь, прошел мимо Межова, показывая ему седой щетинистый затылок. Бухгалтер расчетной группы заулыбался: директор совхоза идет позади главбуха — будто мальчишка!

Разговор, как и следовало ожидать, сразу принял крутой оборот. Владыкин даже не дослушал Межова.

— Денег нет и до конца года не будет, — сказал он. — Кроме того, я думаю, что денег вы не получите и в новом году.

— Почему?

— Потому что планом утководство не предусмотрено. На каком основании вы затеваете это дело? Вы хотите изменить специализацию? А кто вам разрешил?

Этого не смутишь взглядом, не убедишь, ссылаясь на необходимость и целесообразность.

— Я взял это под свою ответственность, позвольте вам заметить. — «Старый ты черт, бумажная крыса! План, основание, разрешение... Исполнитель ты, чиновник, а я — хозяин!»

— Не позволю, — сказал Владыкин. — Это не частное предприятие, даже не кооперативное, а государственное.

Он сидел у стола, сухой, старый, большой, как высохший на корню дуб, и не понимал директора. Не хотел понимать.

— А если было бы частное? — Межов ударил в него черными картечинами глаз, но Владыкин лишь слегка усмехнулся.

— То есть предприятие частное, а вы распорядитель кредита, директор, так?

— Да.

— Если так, то вам нет необходимости спрашивать кого бы то ни было.

— А если бы кооперативное?

— То есть, проще, колхозное, а вы — председатель, так?

— Да.

— Если так, все проще: ставьте вопрос на собрании, и народ решит так или этак, он хозяин.

— А сейчас я не хозяин, за совхоз не отвечаю и кредитом не распоряжаюсь?

— Распоряжаетесь. В известных пределах.

— И пока эти пределы существуют, я ничего изменить не могу?

— Абсолютно точно — не можете. Вы будете составлять наряды на работы, следить за выполнением заданий, увольнять и принимать новых людей и подписывать бумажки. Какие вам дадут. Я работал в товарищеском банке, контролировал частные предприятия и вижу: вы не хозяин и за совхоз не отвечаете.

Вот поэтому он и глядит на меня как на пешку, подумал Межов. И на прежних директоров так глядел. Мы послушные исполнители, нас можно легко заменять, перемещать — ничто не изменится. Он даже не ссорится с нами — столь велика мера его презрения.

— А если я все-таки захочу стать хозяином?

— Не сможете. Вот вы начали новое строительство, а я уже завтра не приму к оплате ни одного наряда, не спишу расходы на транспорт и стройматериалы. Ни на копейку.

— А если я вам прикажу? Как распорядитель кредита.

— Только в письменной форме. И обязательно дважды. Первый ваш приказ я просто не выполню, а второй выполню и сразу сообщу в прокуратуру. Могу даже сказать вам, какая мера уголовного наказания предусмотрена за злостное нарушение финансовой дисциплины.

— Почему же злостное?

— Потому что вы ставите под удар своих рабочих и совхоз, расходуя средства не по назначению. Компенсировать эти расходы мы не сможем, неплановое капитальное строительство банк не финансирует.

Вот как оно поворачивается! Межов почувствовал, что его уверенно загоняют в угол и выхода из этого угла нет. Вот и прежний директор, наверное, так же метался первое время, пробовал что-то изменить, кричал, топал ногами, а Владыкин глядел на него как на ребенка и ждал, когда тот утихнет и станет слушаться взрослых. И он утих, стал послушным и пошел по гладкой дороге исполнительства.

— Что же мы будем делать? — спросил Межов. Вопрос против воли звучал беспомощно.