Дежурная сестра из больницы долго выспрашивала ее, не понимая со сна, что случилось, потом сказала, что сейчас пошлет за врачом и шофером, через часик приедут.

— Он же умирает! — крикнула Глаша, но сестра уже бросила трубку.

Врач Илиади приехал через полчаса.

Глаша стояла на коленях у постели Щербинина и дула ему в лицо.

Старый Илиади отстранил ее, завернул Щербинину веко здорового глаза, пощупал пульс, потрогал левую руку и ногу. И сказал непонятное:

— Инсульт.

Потом сделал укол и добавил со вздохом:

— Паралич левой части тела.

— Он умрет? — прошептала Глаша чуть слышно.

— Не знаю, — сказал Илиади. Подумал, посмотрел на ее большой живот, вздыбивший ночную рубашку, потом добавил: — Выживет. Собирай, повезем в больницу.

— Он умрет? — повторила Глаша громче.

— Не думаю, — сказал он, уже сердясь. — Мы, старики, живучие.

V

Утром, едва закончилась планерка, в редакцию зашел Межов, которому звонил Колокольцев: подготовлено выступление в газете о почине соседей, надо подписать. Межов удивился. Он не давал согласия на выступление, а если бы и дал, то написал бы статью сам. Колокольцев сказал: вопрос согласован с Балагуровым, ты авторитетный человек, молодой, растущий, а писать ты скоро не напишешь — понимаем, строительство фермы, посевная на носу, не до статей.

Межов зашел в общую редакционную комнату, снял шапку и присел у стола Кима, осматриваясь. Редакция показалась ему неуютной, слишком дымной и тесноватой: звонят телефоны, заходят люди, сосредоточиться невозможно.

— Понравилась? — спросил Ким, подавая ему через стол руку.

— Что? — не понял Межов.

— Да редакция наша. Вон ты как озираешься. Или голова болит после вчерашнего?

Межова покоробило от этой бесцеремонности. Спрашивает так, будто они старые друзья и одни в комнате.

Тут выскочил из своего кабинета Колокольцев и тоже потащил его к макету, над которым ворожил секретарь:

— Смотри, Межов, вот где будет твоя статья — вторую полосу ей откроем, на две колонки, внизу весеннее клише воткнем!

— Неизвестно, — сказал Межов, равнодушно посмотрев на белый лист макета, размеченный колонками. — Статью я не писал, а подписывать чужую не хочется.

— Ерунда, идем. Хорошая статья, Курепчиков написал: вы же вместе ездили. Пойдем, у меня она. Гонорар разделите пополам.

Повел его в кабинет, усадил за стол напротив своего кресла, протянул несколько листков, отпечатанных на машинке. Первый листок начинался его фамилией: «С. Межов, директор совхоза «Хмелевский».

Статья начиналась с изложения обязательств соседней области, потом шел рассказ о производственных возможностях совхоза, делались оптимистические прогнозы на близкое будущее, основанные на вероятности высокого урожая в текущем году, поскольку совхоз выполнил план зимних агромероприятий, кормами животноводство будет обеспечено, и, следовательно, три плана по мясу и молоку выполнить можно. Труженики совхоза полны решимости и т. д.

— Не пойдет, — сказал Межов, возвращая листки Колокольцеву. — Труженики совхоза сейчас заняты подготовкой к севу и строительством утятника, никакой решимости выполнять три плана у них нет. И мыслей таких нет.

— Мы с Балагуровым уже утрясли этот вопрос, — сказал Колокольцев. — Кому же выступать с почином, как не вам? Такой перспективный совхоз, ферму новую строите!

— Стройка отвлекает много сил и внимания, речь идет о новой специализации совхоза, а вы толкаете нас на прежнюю дорожку.

— Не на прежнюю, о соседях весь край говорит!

— Пусть говорит. Я был там, ничего нового для себя не нашел.

— Позволь, позволь, но ведь так тоже нельзя! — растерялся Колокольцев. — Мы согласовали вопрос с райкомом, подготовила этому целый номер, передовая уже набрана, а ты... В передовой я твою статью цитирую! Нам что теперь, пepeверстывать номер?

— Это уж ваша забота, — сказал Межов, подымаясь и надевая шапку.

— Постой, подожди! — Колокольцев схватил трубку, попросил соединить его с первым секретарем райкома. — Товарищ Балагуров?.. Здравствуйте. Я вот по какому вопросу. У меня тут Межов, статья перепечатана, осталось подписать, а он ни в какую... Да, упирается... Нет, не соглашается... Хорошо, слушаюсь! — Бросил трубку и крикнул в приоткрытую дверь: — Курепчиков! Собирайся в райком. Возьми статью и вместе с Межовым... Вот так, товарищ Межов. Не хотел полюбовно, теперь иди на ковер к первому. Не прогневайся, сам виноват.

По дороге в райком Межов спросил Курепчикова, почему он писал за него эту статью. Он же знал отношение Межова к соседям, не раз говорили тогда об этом и в гостиницах и в поезде.

— Поручили, — сказал Курепчиков.

— Но вы ведь не просто исполнитель, вы творческий работник.

— А что, я плохо написал? Редактор похвалил.

И этот не понимал. Или притворялся, что не понимает.

Балагуров встретил их радушно, вышел из-за стола, пожал обоим руки, похлопал по плечу Курепчикова:

— Читал, читал твою статью, вчера ваш редактор приносил. Молодец! Ты чего не подписываешь, Сергей Николаевич, не согласен?

Межов посмотрел на него с недоумением. Знает же, зачем спрашивать?

Балагуров сел в свое кресло, положил руки на стол:

— Почин серьезный, Сергей Николаевич, мы обязаны его поддержать, обязаны. Понимаете?

— Понимаю, — сказал Межов. — Но поддерживать мы должны делами, а не словами, тем более пустыми. Вы отлично знаете положение нашего совхоза, вы сами помогаете нам в перестройке, в переходе на новую специализацию, и вы же предлагаете нам следовать за соседями. Зачем?

— Одно другому не мешает, чудак! Утки твои уже летом дадут мясо, дополнительное мясо. Так? Нет?

— Не так. Утки дадут, но сколько, пока неизвестно, а свиноводство мы свертываем, к маю начнем сдавать маточное поголовье.

— И прекрасно — дополнительное мясо! Не три, а четыре плана вытянешь, четыре!

Межов вздохнул. Тут было что-то худшее, чем простое непонимание. Тут было легкомыслие. Совхоз, конечно, даст мяса больше, но зачем же везти на мясокомбинат свиноматок, почему не передать их в другое хозяйство, которое занялось бы только свиноводством. Например, в Уютное. Сделать Уютненский колхоз исключительно свиноводческим. Там есть такие условия.

— Подписывай, — сказал Балагуров весело. — Думай не думай, сто рублей не деньги. Чего долго размышлять!

— Размышлять есть о чем, — сказал Межов. — Вчера мы с вами не поговорили, а я хотел рассказать об одном подмосковном совхозе.

— Будто я виноват! Сам же ушел с Щербининым. Кстати, как погуляли, весело было? Я помнил, хотел поздравить, да с этим спором о коллективизации отвлекся, забыл. Ну, так что там за совхоз ты видел, расскажи, расскажи...

А рассказывать уже не хотелось, хотелось сказать, что слишком часто ты отвлекаешься, забываешь свои же дела, свои же слова, снуешь взад-вперед, как стриж.

— Совхоз я видел настоящий, — сказал Межов. — Именно таким должно быть советское хозяйство. А мы произносим слово «совхоз» и не думаем о его смысле.

— Ну, не прибедняйся, твой совхоз не так уж плох, в передовиках идет.

Межов поморщился:

— Передовик, из убытков не вылезает. Вы знаете, сколько ^;в «Белой даче» земли? Сорок гектаров, только сорок! А прибыли он дает около десяти миллионов!

— Не заливай! — Балагуров недоверчиво, но жадно насторожился: он любил новости, равные чудесам. — Это же на каждом метре земли червонец должен расти. Чем они занимаются?

— Земля у них под парниковым хозяйством — овощи выращивают круглый год для Москвы. Но основную прибыль дает свиноводство. Они занимаются только откормом. Берут поросят в Коломенских совхозах и выращивают до сдаточного веса. Одна свинарка обслуживает семьсот голов без особого напряжения. На работу идет как в театр — в выходной одежде...

Межов увлекся, заново переживая восторг от знакомства с фермой «Белой дачи». Да какая там ферма, — завод, а ряды длинных свинарников — цеха по производству мяса! И порядок, чистота идеальные.