— Не в этот раз, Леня, не в этот раз! — ворвался в мою голову Калиновский прокурор.

— А чем это он отличается от предыдущих, поясни?!

— Ты сам знаешь — выборы на носу. Плюс, конфликт этот долбанный, с татарами…

— Ты к нему каким боком, не врублюсь?! Ты пока еще не прокурор Севастополя!

Решив повторить эксперимент, я слегка отодвинулся влево. Голоса немедленно смолкли, камера, где я сидел, погрузилась в абсолютное безмолвие. У меня отпали последние сомнения: уши тут совершенно ни при чем, если сбросить со счетов очередную, весьма правдоподобную галлюцинацию, моя голова работает, как ретранслятор, когда стальной каркас двухъярусных нар камеры предварительного заключения служит принимающей антенной.

Принимающей — что? Радиоволны?

— Это безумие, — хрипло проговорил я. — Чистой воды безумие…

Однако, вопреки собственному определению, я снова прижался к уголку виском, словно он был магнитом, а я — железной стружкой, выпавшей из металлообрабатывающего станка.

— Да мне по ххх оранжевые козлы из столицы!! — во всю глотку заорал Огнемет. — Тебя, бхххх, кто, недоумок Пьющий сюда прокурором поставил, или его картавый дружок?! Или эта мегера с косой?! Тебя, бхххх, я прокурором поставил, и если я тебе говорю, он мне нужен, и сегодня, ты мне его выдаешь, и в рот ноги немытые всем твоим проверяющим вплоть до самого Пьющего, усек?! Я тебя, бхххх, в прокуроры протолкнул, и когда я тебе говорю прыгать, твое, бхххх, дело — уточнить, на какую высоту! И хорош, бхххх на ххх, скулить!! — Похоже, Огнемет окончательно вышел из себя, поскольку прокурор еще колебался, выдавать ли ему меня на растерзание немедленно, или обождать, пока схлынет пена. — Зххххх, бхххх на ххх!!! Че ты мне паришь про какие-то сраные белые нитки, которыми у тебя дело сшито?!! Ты что, бхххх, думаешь, когда к тебе следственная бригада из генпрокуратуры нагрянет, урод этот, еххххх, не начнет орать, что это не он твоего зама уделал, а твои же дружки менты?!

— Не начнет, — заверил Калиновский прокурор.

— С чего ты взял?!

— Объясним ему, что с его кобылой станется, если он только пасть раззявит.

— С кобылой? Ты ту лярву имеешь в виду, с которой все началось, когда этот мудак Афян ее в лазарет припер? А где она сейчас, кстати?!

— Как это, где?! — ахнул прокурор. — Я ее твоему малому еще вечером отдал. Дружок его белобрысый — ее, как я понял, на Черепаший остров увез.

— Точно, — бросил Огнемет с облегчением. — Вот, бхххх, из башки выскочило. Зхххххх вы все меня. Послезавтра открываем сезон, там мало мне головняка с татарами, еще и этот твой урод…

— Я к нему каким боком?! Это все Афяна художества…

— Оба вы мудаки! — безапелляционно бросил Огнемет — Но, ничего. Я клиенту лично сердце вырву, и мне полегчает. Только, сначала мы с ним потолкуем.

Последнее было сказано с такой лютой ненавистью, что я, невольно, отшатнулся. Как ни странно, на этот раз маневр не принес желаемого результата. В коридоре, прямо за дверью, затопали с десяток ног.

— Какая камера?! — зычно осведомился Огнемет.

Еще через мгновение зазвенели ключи, должно быть, приличная связка, лязгнули отодвигаемые засовы. Дверь со скрежетом подалась.

Первыми на пороге показались две гориллы, я, конечно, имею в виду не понгид. Вам знакомо словосочетание — заплечных дел мастера? Оно попадалось мне в исторических романах, описывавших католических инквизиторов или наших опричников. Цивилизация пока не докатилась до того, чтобы печатать художественные книги с картинками. Читая их, я, конечно, и в страшном сне не мог представить, что угожу в лапы к таким парням. Тем не менее, это случилось. Я же с первого взгляда сообразил, кто они по профессии. Мрачные физиономии, широкие, покатые плечи, тусклые, безжалостные глаза — стекляшки, напрочь лишенные человеческих эмоций. Глядя в такие, трудно вообразить, что их обладателя произвела на свет земная женщина.

— Не рыпаться, — глухо предупредил один из горилл. Я даже не шелохнулся. Следующим в камеру вошел Огнемет, живое доказательство того, что подслушанный мной разговор ни в коем случае не был галлюцинацией. Моя голова самым загадочным образом работала как приемник, впрочем, размышлять и удивляться стало некогда — в ближайшие минуты, в лучшем случае, часы, ей предстояло покинуть плечи. Тут у меня двух мнений не было, стоило лишь только разок взглянуть на его угрюмое лицо примата, на котором жажда крови мешалась с чем-то, чего я впопыхах не сподобился прочесть. Но оно было, это точно.

— Попался?! — Огнемет плотоядно ощерился, обгоревшую щеку при этом деформировало, мне показалось — уродливая кожа готова лопнуть, обнажив острые желтоватые зубы. Афян предупреждал меня — единожды встав у него на пути, мне не избежать новой встречи с этим чудовищем. Я сам даже рассчитывал на нее, всего каких-то двенадцать часов назад, по наивности мечтая, будто она состоится в иных обстоятельствах. Скажем, в одном из столичных залов судебных заседаний, битком набитом представителями «свободной» прессы. В таком случае, Огнемету, конечно, полагалось бы находиться в клетке, под присмотром вооруженных милиционеров. Теперь же он ими помыкал, в то время как меня посадили в камеру. В качестве самой малой из грядущих бед.

Вслед за Огнеметом в помещение протиснулся главный законник Калиновского района, после чего стало откровенно тесно. И без того затхлую атмосферу камеры отравил запах сильнейшего перегара. Я не ошибся, они оба были пьяны. Прокурор захмелел гораздо крепче своего рослого спутника и, похоже, вообще с трудом держался на своих миниатюрных ножках. Он был невысок, чтобы не сказать, плюгав, метра полтора, от силы. В сочетании с избыточным весом и пивным брюшком вышеперечисленные качества придавали ему сходство с шаром, на который напялили дорогой деловой костюм.

— Он? — спросил прокурор, задирая одутловатое, испитое лицо к Огнемету.

Поскольку последний был выше на три головы, а в тесноте камеры они стояли вплотную, Пал Иванычу пришлось здорово расстараться, он даже покачнулся, видать, закружилась хмельная голова. Огнемет не удостоил прокурора ответом, он, не отрываясь, глядел на меня. Затем брякнул своим гориллам:

— Забирайте его!

Словно речь шла о каком-то тряпье.

— Подожди, подожди, Леня! — замахал ручонками районный прокурор. — Мы еще не договорились…

— Договорились, — заверил его Огнемет. — Клиент мой. С потрохами. Я ж тебе сказал, у меня к нему — разговор, — он отступил на шаг, пропуская одного из своих горилл, и я разглядел желто-зеленый депутатский значок на лацкане его пиджака. Мелькнуло, подделка, не может быть. С другой стороны, прокурор бегал перед старым гангстером на цыпочках.

— Только пускай сначала напишет признание, — сдался Пал Иваныч. Кто б сомневался, разве такому человеку откажешь в просьбе, пускай и не пустяковой.

— Какое, бхххх, признание?! — искренне удивился Огнемет.

— Как это, какое? Чистосердечное, бхххх…

— Вроде того, что он сделал своему дохлому дружку Терещенко? — оскалился Огнемет. — О том, как вы с Афяном крутили гешефты, а менты, которых ты послал, ловко грохнули твоего зххххххххх зама?! — Он широко, по-волчьи ухмыльнулся. — Он тебе напишет… Типа тех писулек, что у Терещенко в папке лежат.

Прокурор воровато обернулся к двери, словно опасаясь чужих ушей. Я не знал, может, они и были, уши эти, но, похоже, и в камере, и в коридоре были одни свои. А, какие секреты между своими?

— Лежали в папке, — поправил Огнемета прокурор. — Ничего там больше ничего не лежит. Ни-че-го.

— Верю, — кивнул Огнемет, продолжая ухмыляться. Сделал знак гориллам, и они поставили меня в вертикальное положение.

— Сначала чистосердечное признание! — взвизгнул прокурор. — И Терещенко, и прапорщика — твой племянник застрелил, Леонид! И я не собираюсь один за вас отдуваться, в особенности, если тебе приспичило побаловаться кровной местью!

Лицо Огнемета окаменело, я подумал, сейчас он залепит взбунтовавшемуся законнику затрещину, но гангстер, на удивление, сдержал себя. Его губы снова разошлись в ухмылке, зверской, и, тем не менее, ухмылке.