— Я еще сама ее не открывала. Я забрала ее у сестры Ребекки.

Мы уставились на эту записную книжку, как будто она и в самом деле представляла собой нечто весьма ценное.

Потом мы зашли в бар, где все было сделано из алюминия и стекла, и Вероника заказала два бокала вина «Риоха».

— Мне не хочется пить одной, — сказала она.

Мы чокнулись бокалами, не уточняя, за что пьем, и открыли записную книжку. Записи в ней были сделаны необычными кругленькими и маленькими буквами. Разглядеть эти буквы было нелегко, но постепенно глаза привыкли, и мы стали читать без каких-либо затруднений. Из всех фигурирующих в записной книжке имен, которые соединяли друг с другом стрелки с какими-то непонятными символами, нам были знакомы лишь несколько: Анна, доктор Монтальво, Лили и Грета, от которых тянулась стрелка к Бетти. Еще наше внимание привлекли имена некоторых врачей, от которых тянулись стрелки к родильному дому «Лос-Милагрос». Рядом со многими именами — как, например, рядом с «Бетти» — имелись очень маленькие, можно сказать, микроскопические циферки. Что они, интересно, означали? Мы сдвинули стулья, чтобы смотреть вместе, и если одна из нас замечала что-то интересное, то тут же показывала другой. Вероника очень быстро расправилась со своим бокалом вина и пришла в прекрасное расположение духа. «Все сходится, все сходится», — бормотала она, как будто эта записная книжка была волшебным стеклянным шаром, в котором мы могли увидеть всю историю моей жизни. Однако я обратила ее внимание на нечто такое, что заставило ее спуститься с небес. В записной книжке фигурировало имя ее матери, и это означало, что и у ее матери отняли ребенка, однако моего имени в записной книжке не было, а это, в свою очередь, означало, что этим ребенком не обязательно была я. Тогда Вероника, заказав еще два бокала вина, хотя я не допила и первый, указала мне на имена Лили и Греты. В качестве дополнительного аргумента рядом с их именами фигурировал родильный дом «Лос-Милагрос», в котором родилась я.

Вторые бокалы мы с Вероникой допили уже одновременно.

— Тебе не кажется, что у нас достаточно оснований для того, чтобы захотеть и в самом деле сделать медицинскую экспертизу?

По правде говоря, я ни за что на свете не хотела делать никаких экспертиз. Для меня еще не пришло время стать частью другой семьи. Я хотела хотя бы раз сделать выбор самостоятельно. Мне хотелось самой решать, иметь мне сестру и брата или нет и иметь мне отца или нет. Если Бетти была моей матерью, я когда-нибудь об этом узнаю совершенно точно, и если Вероника — моя сестра, то и об этом я тоже когда-нибудь узнаю. А пока что меня вполне устраивала сложившаяся ситуация.

И тут вдруг Вероника закрыла записную книжку и поднялась со стула.

— Мы сходим к Марии, помощнице детектива Мартуниса.

Вино слегка ударило мне в голову, и настроение поднялось. Я ничего не ела, да и Вероника, конечно же, тоже, но я об этом даже не вспомнила.

— Матео не снял с пальца перстень с изображением кобры, — сказала я. — Он носил его и в день свадьбы.

На этот раз Мария, едва завидев нас, положила телефонную трубку и завела нас в кабинет своего шефа Мартуниса. Я не знаю, как она вообще могла ходить в таких узких штанах. Судя по тому, как на эти штаны смотрела Вероника, она задавалась тем же вопросом. Мария уселась за стол в кресло с очень высокой — как у трона — спинкой и спросила нас, что же такое важное нам удалось раздобыть. Мы спросили, как она догадалась, что мы раздобыли что-то важное.

— У меня за плечами — многолетний опыт работы, — ответила она.

Вероника рассказала ей обо всем и показала записную книжку сестры Ребекки. Мария вздохнула и, запустив руки в свои пышные волосы, развела их в стороны.

— Я ведь говорила тебе, что кусочки пазла сами займут свои места, правда? Теперь вам нужно пойти с этими доказательствами к адвокату. Или, что еще лучше, попытайтесь найти других пострадавших. В этой записной книжке, вероятно, полно их имен. Я тоже могу это сделать, но я ведь потребую за это денег. Стоить это будет дорого, поэтому вам лучше взяться за это самим. Сначала внимательно просмотрите записную книжку, чтобы определить, кто именно является пострадавшим, и начинайте звонить этим людям. Идеальный вариант — это если пострадавшие станут действовать сообща. Это будет долгий и изнурительный процесс, вам не раз придется столкнуться с несправедливостью и испытать разочарование, но вы, можно сказать, войдете в историю. Когда вас соберется достаточно много, вы, пожалуй, сможете нанять меня. А ты, — Мария посмотрела на меня, — не торопись и не бойся, потому что ты еще очень молода и у тебя впереди целая жизнь. А жизнь прекрасна и удивительна!

Жизнь прекрасна и удивительна… Мне показалось, что Мария отняла у меня эти слова, которые я считала «своими кровными», и подарила их Лауре. Впрочем, я не имела ничего против: сейчас приоритет заключался в том, чтобы добиться справедливости по отношению к Лауре. Мария проводила нас до дверей и пожелала нам удачи. Мне хотелось спросить, существует ли детектив Мартунис на самом деле или же она выдумала его в качестве своего рода защитной ширмы в мире, где доминируют мужчины, однако я не решилась задавать ей подобный вопрос: у меня не было никакого права совать свой нос в сугубо личные дела Марии. Всё, что делала, она, как мне казалось, делала хорошо, и у меня даже возникло желание сказать ей, что для меня она ценнее всех Мартунисов в мире, вместе взятых. Она обладала какими-то сверхчеловеческими способностями, позволяющими вести дела детективного агентства в одиночку, проводить расследования, не отсутствуя при этом целыми днями в офисе, и, кроме того, всегда хорошо выглядеть.

Когда я разговаривала с Марией в кабинете, мне кое-что пришло в голову, и я, выйдя с Лаурой на улицу, потащила ее в почтовое отделение, где у «роковой женщины» была своя ячейка. Я набрала шифр, открыла ячейку и положила в нее записную книжку монахини. При этом я мимоходом мысленно констатировала, что — по крайней мере, насколько я могла судить на первый взгляд — к деньгам никто не прикасался. Лаура с удивлением наблюдала за моими действиями.

— Здесь эта записная книжка будет в безопасности. Сестра Ребекка, наверное, уже заметила, что ее записная книжка пропала, и сообразила, что ее утащила я. Впрочем, возможно, еще и не заметила, потому что она не может ходить самостоятельно. Она должна была меня в чем-то заподозрить, чтобы у нее возникло желание проверить содержимое ящика.

— От монахинь не ускользает ничего, — сказала Лаура. — Она в конце концов все поймет. Знаешь, что я еще тебе скажу? Я уже узнала все, что мне необходимо знать. Меня использовали с самого момента рождения. Я не говорю, что ко мне плохо относились или что меня держали в плохих условиях, но вполне можно сказать, что те чувства, которые я испытывала к Лили и Грете, были чувствами, когда-то купленными ими у сестры Ребекки и у Анны. Единственное, чего я хочу сейчас, — это забрать у них свои документы и личные вещи, книги, одежду. Я очень много работала в их магазине, и у них нет оснований претендовать на мое имущество. Я расплатилась с ними с процентами за все, что они мне дали. Я не буду настаивать на проведении расследования, на их разоблачении, на суде. Я не хочу ждать целую вечность, пока смогу зажить нормальной жизнью.

Я попросила Лауру дать честное слово, что она никому не сообщит шифр ячейки в почтовом отделении, и сказала, что назову ей этот шифр и что она, если со мной что-нибудь случится, может поехать в тюрьму «Алькала-Меко», вызвать там заключенную, которую я называла «роковой женщиной», и рассказать ей о том, что произошло.

Вечером, едва мы вернулись домой, Лауре позвонил Жердь. Ее глаза, которые раньше были просто голубыми и лишь иногда — красивыми, радостно заблестели и стали такими же прекрасными, как у моего папы.

Мне никто не звонил: у всех моих знакомых, как и у меня, было полно срочных дел. Из комнаты Анхеля доносилась музыка, отец ужинал в кухне. Из окна были видны автомобили, припаркованные возле высоких металлических ворот наших соседей. Пока Лаура ворковала по телефону со своим воздыхателем, я рассказала отцу о том, какая складывается ситуация. Я сказала ему, что записная книжка монахини находится под замком в надежном месте. Когда я начала рассказывать о нашей встрече с Анной, отец разволновался, и ему пришлось переключиться с пива на вино.