Входная дверь часто открывалась, и в комнату забегал мартовский ветер. Дама поежилась и надела пальто песочного цвета, которое лежало на спинке диванчика. Пальто было дорогое, красивое — Варя тайком разглядела его: и материал, и покрой воротника, и пуговицы... Одевшись, дама опять принялась за газету — изящная, чуть надменная. Она напомнила Варе ту белую кошку, которую она погладила на лестнице. Но Варя поняла, что это от зависти,— ей тоже бы хотелось иметь и такое пальто и так картинно держаться...

Заметка в вечерней газете с заголовком «145 свиней в час» привлекла Варю, и она, чуть склонившись, заглянула в газету. Они так минуту читали вместе.

— Пожалуйста! — Дама протянула ей газету.— Я уже прочла...

— Большое спасибо...— Варя вспыхнула: вероятно, неприлично было заглядывать в чужую газету.— Нет, простите, я только так... только так посмотрела...

Но в это время из окошка выкрикнули:

— Харьков! Сазонов! Четвертая будка!

Дама быстро поднялась, сунула газету в руки Варе и, чуть переваливаясь, пошла к будке. Через стекло в будке видны были ее плечи, почти упирающиеся в фанерные стены, и завитые на затылке светлые волосы.

Она говорила долго, шея у нее покраснела. «Как душно ей там!» — подумала Варя. Но вот она повесила трубку, Варя поспешила к будке, чтобы отдать газету (она так и не узнала, что делают с 145 свиньями в час), однако женщина, помедлив, опять взялась за трубку, крикнула: «Костя! Костя!», но ей уже не ответили. Она снова повесила трубку, повернулась и открыла дверь будки.

Варя протянула ей газету, и тотчас опустила ее: лицо женщины было в слезах, на бледных щеках и шее пятнами лежал румянец. Беспамятно она оперлась на плечо Вари.

— Это ужасно!..— проговорила она, никого и ничего не видя.— Это ужасно! Я просто не знаю...

Варя почувствовала ее тяжелое, обмякшее тело.

— Что с вами? Что случилось?

— Проводите меня! — сказала женщина, направляя Варю к выходу.— Я тут, рядом...

Стыдясь своих слез, она опустила голову, искала в сумочке платок и шла к выходу неровными шагами, чуть приваливаясь к девушке. Варя попросила ее подождать, сбегала к окошку, где ей сказали, что Серпухов вызовут не раньше, чем через полчаса.

На улице падал снег, было скользко, и Варя сжала локоть спутницы. Они молча прошли полквартала. Женщина остановилась около черных дверей подъезда. Варя поняла, что она живет тут и что надо ее довести до квартиры...

3

В большой, хорошо обставленной комнате находился белобрысый, круглоголовый мужчина с выпуклыми, бесцветными глазами. Он любовно развертывал на столе свертки, раскладывая закуски по тарелкам. Мужчина был без пиджака, чтобы легче двигать руками.

— А-а! Тонечка! — сказал он, не посмотрев на дверь.— А я только что пришел! Угадай, чего я достал!..

Он взглянул на ее заплаканное лицо, увидел какую-то девушку сзади, и хлопотливые, в веснушках, руки его остановились.

— Э-э!.. Что такое?..

Она, не раздеваясь — в пальто и в ботах, подбежала к нему и зарыдала.

— Константин бросил меня! — Снег с ее шляпки сыпался ему на руки. — Сейчас по телефону... Из Харькова... Не приедет!..

Он чуть отстранил ее от себя: жилетка была из светло-сиреневого тонкого материала и, конечно, на ней останутся пятна от слез.

— Ну и пусть! — сказал он неуверенно.— Очень он тебе нужен!

— Ах, не говори! Не говори...— Скрывая мокрое, подурневшее лицо, женщина отошла от него, сняла шляпку, песочное пальто, но не бросила их, а передала Варе.— Стряхните, пожалуйста!.. Там снег...

И, закрыв лицо платком, повалилась на диван.

Белесый мужчина без пиджака и Варя с пальто и шляпкой в руках стояли посредине комнаты друг против друга, не зная, что делать. Он подмигнул Варе В сторону дивана, пожал плечами и улыбнулся. Варя посмотрела на его низкий лоб, на бессмысленные глаза и поняла, что этот человек глуп. Она сейчас находилась, как ей казалось около большого, взрослого горя, около горя настоящей женщины (она все еще видела перед собой ту важную красивую даму, которая читала газету в комнате междугородного телефона), и этот глупый, ненужный человек все как бы портил. Хозяйка будто догадалась об этом.

— Наумов, уходите! — всхлипнула женщина.— Уходите...

— Как уходите? — белесый перестал улыбаться.— Я же пришел... Мы же...

— Нет, нет, Наумов!.. Ну, я прошу.

В голосе женщины была строгость, и белесый пожал плечами — что изображало «как вам угодно». Потом он подошел к столу, посмотрел на разложенные закуски, вздохнул, надел пальто. И вышел.

Варя тоже тронулась за ним. Событие, начавшееся в телефонной будке, вовлекло ее в свой круг, и она сейчас двинулась к двери не потому, что подходило время звонить матери в Серпухов, а потому, что эту плачущую женщину надо было оставить одну. Если она услала этого белесого, то Варе, чужой, тем более следовало уйти.

— Останьтесь! — послышался всхлипывающий голос с дивана.— Мне так тяжело...

Варя была послушная, и она осталась. Ей даже было лестно, что вот знакомого человека эта женщина услала, а ее просит побыть.

И чтобы как-то отблагодарить за приглашение, чтобы быть полезной в доме, она налила воды из стеклянного кувшина и понесла стакан к дивану. Женщина уже поднялась и, не стыдясь заплаканного, подурневшего лица, пристально, но ничего не видя, смотрела в угол комнаты.

— Нет, спасибо...— сказала она, заметив воду.— Не надо... Хотя, погодите, дайте,— она отпила из стакана.— Вот он! Посмотрите! — кивнула она на туалетный столик.

Среди старомодных граненых флаконов на позолоченных выгнутых ножках стоял в овальной рамке портрет молодого — лет двадцати трех — человека с добрыми светлыми глазами. Варя невольно спросила:

— Сын?

— Нет, муж...— отвечала женщина с некоторой гордостью, но вдруг, вспомнив разговор с Харьковом, она опять нахмурилась.

Варя посмотрела на нее и тут только заметила, что ничего не осталось в этой женщине от той, которую она видела на почтамте. Спина ссутулилась, руки опустились, краски, положенные на лицо, размазались: на бровях было красное, на щеках — коричневое. Варя, негодуя на себя, отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Она поправила угол скатерти, и вдруг чувство большой жалости охватило ее. Она боком, угловато приблизилась к женщине, села рядом на диван и осторожно обняла ее. Женщина от нежданной ласки опять заплакала и привалилась к Варе. Варя обняла ее крепче и смелее. Все переместилось: не было уже красивой, чинной дамы из комнаты междугородного телефона, а была обыкновенная пожилая женщина, сокрушенная горем. И не было пугливой девушки, присевшей в уголке желтого почтамтского диванчика...

— Меня предупреждали! — сказала женщина, отсаживаясь от Вари: так легче было говорить.— Через пять лет мне будет сорок девять лет, а он все еще будет мальчишка. А я отвечала: «Пять, три года, да мои!» А вот прошел только год — и ушел. Только год!.. А я из-за него...— Она подняла глаза.— Вас как зовут?

— Варя.

— Я из-за него оставила человека. Прекрасного человека с положением, известного художника, которого любила... Конечно, не так, как Костю. Но он-то любил меня больше... Все у нас было. Две комнаты, для работы еще ателье на окраине Москвы... Автомобиль, правда, не личный, но иногда им можно было пользоваться. Да и у Константина тоже был не личный...

— Вы второй раз замужем? — спросила Варя, спросила для того, чтобы отогнать эти автомобили, которые ей показались какими-то грубыми, ненужными в таком горе...

Женщина пристально посмотрела на нее и сквозь не просохшие еще слезы неожиданно улыбнулась.

— Давайте пить чай! — сказала она, вставая и проводя ладонью по лбу.— И оставайтесь у меня ночевать... Зовут меня Антонина Львовна... А вас Валя? Да?

— Нет, Варя. Спасибо... но я должна по телефону...— Она посмотрела на часы.— Скоро меня вызовут.

И Варя рассказала о том, что матери ее сегодня исполняется пятьдесят лет и что только при ее ночном дежурстве можно ей позвонить.