Когда он вошел в кабинет и присел на кончик длинного деревянного дивана, Никита Мальцев разговаривал с бухгалтером, — они стояли у стола один против другого.

— Карп Григорьевич, — говорил Никита, — когда я вас научу давать сводку не суммарно, а конкретно по каждой бригаде?

— По бригадам пусть сами бригадиры скажут.

— А бухгалтерия для чего существует?

— Никита Сергеевич, бухгалтерия урожаем не ведает.

— Карп Григорьевич, как же вам не совестно! — Никита помял чуб, поправил кубанку: теперь она чудом держалась у него на затылке. — Да урожаем нынче все ведают… Где у вас данные по четвертой бригаде?

— Данные, Никита Сергеевич, есть, — краснея, отвечал бухгалтер, — но опять же…

— Что опять? А где записи по лесным звеньям?

— Опять же, говорю, сведения суммарные…

Тимофей Ильич склонил голову и слушал. «Заленился, сучий сын, вот теперь и суммарничает, — думал он. — Да разве с этим словом можно ехать на актив! Осмеют… Бумагами обложились, — по всему видно, запоздаем».

— Никита, — сказал он, не поднимая голову, — Савва Нестерович наказывал выезжать на зорьке… И я того мнения. Холодочком и лошадям не утомительно.

— Верно, Тимофей Ильич, холодочком ехать хорошо, — согласился Никита, просматривая сводку. — Только беда — к зорьке я не управлюсь. — И он обратился к бухгалтеру: — Такие сведения не годятся. Срочно посылайте верхового за бригадирами — пусть являются с полными данными об урожае… Поймите, Карп Григорьевич, без этих данных я не могу выехать в Рощенскую! А где агроном? Где планы и чертежи лесных полос?

Бухгалтер не сказал ни слова и вышел.

— Никита, — заговорил Тимофей Ильич, — дело в районе будем решать такое важное, что опаздывать нам никак нельзя… Непременно надо выехать на зорьке.

— Знаю, что дело важное, — озабоченно хмуря брови, отвечал Никита. — Постараюсь, Тимофей Ильич, к утру управиться. — Он развел руками и тяжело вздохнул: — Видите, сколько бумаг, а сведений нужных нету.

— Никита, Никита, — с укоризной сказал Тимофей Ильич. — Ты еще совсем молодой, вот и приучи себя смолоду, чтобы все у тебя было под рукой и безо всякой бумаги… Не тогда корми собак, когда на охоту собираешься. Каждодневно сам во все вникай, в голове запоминай, тогда и без бухгалтерии все данные у тебя будут налицо. Вот и нету карты, по которой поведем посадку… А где она? Почему не лежит она у тебя на столе?

Тимофей Ильич хотел было еще что-то сказать, но к Никите подошли два бригадира, секретарь партбюро Иван Еременко, снова появился Карп Григорьевич. Старик тяжело поднялся, махнул рукой и вышел.

Затем он побывал у соседей, курил и подолгу разговаривал о том о сем с такими же стариками, как и сам, и в каждой хате, как бы случайно, к слову, говорил:

— А слыхали новость? Побывал у меня Кондратьев и попросил приехать в район на собрание, важные дела решать. Даже в актив записал. Я говорю, что стар уже, не гожусь активничать, а он настаивает: «Без тебя, Тимофей Ильич, обойтись не можем, — борозду можем испортить…» Да, я понимаю, трудновато Кондратьеву. Сын мой только что вернулся из Москвы, в Верховном Совете заседал, а Кондратьев был один. А тут, как ни говори, уборка, новые машины закупили, дояркам пришло облегчение… Я с Никитой выезжаю на зорьке…

Старики одобрительно принимали такое важное сообщение и посматривали на своего одногодку с явным поощрением.

Домой Тимофей Ильич вернулся поздно вечером. Электричество светило и возле порога и в обеих комнатах. Ниловна сидела на кровати, свесив ноги в шерстяных чулках. Анфиса склонилась над детской зыбкой и кормила грудью маленькую Василису.

— Тимофей, и где ты все ходишь и ходишь? — спросила Ниловна. — Семен давно вернулся, пора бы и вечерять, а ты все разгуливаешь.

— Не разгуливаю, а с делами управляюсь, — с достоинством ответил Тимофей Ильич. — Разве без меня будет порядок? Кондратьев велел прибыть пораньше, чтоб успеть обо всем посоветоваться… У Саввы был, с этим мы договорились. К Никите зашел. Без меня он бы и к обеду не выехал, а я его поторопил… Молодой, ничего не смыслит.

Это было сказано таким тоном, что Ниловна уже не могла возразить. Она тяжело подобрала ноги, легла и укрылась одеялом, а Тимофей Ильич подошел к зыбке, тронул толстым, заскорузлым пальцем пухлую щечку внучки, заметил на губах капельку молока и усмехнулся. Васюта смотрела на закопченные усы деда испуганно, и ее крохотные глазенки блестели от яркого света подвешенной к потолку электрической лампы.

— Глазенятами водит. Знать, что-то уже себе в уме маракует, — сказал Тимофей Ильич и, искоса взглянув на жену, тихонько обратился к Анфисе: — Дочка, давай я понянчу Васюту, а ты утюжком подправь мой праздничный бешмет, а заодно рубашку и шаровары… Залежались они, помятые…

— Вот беда, батя: как на грех, утюг испортился, — сказала Анфиса, — что-то у него внутри перегорело. Надо сказать Семену, чтоб исправил.

— И чего тебе, старый, утюжиться! — вмешалась и разговор Ниловна. — Не жениться едешь и не на свадьбу.

— А ты лежи, у тебя сердце слабое, в наши дела не вмешивайся, — сказал Тимофей Ильич и пошел в соседнюю комнату к Семену.

Семен склонился над столом и что-то писал. Тимофей Ильич подошел к нему неслышно, постоял, посмотрел через плечо.

— Речь подготовляешь? — спросил Тимофей Ильич.

— Да, батя, кое-что хочу на память записать.

— Едешь с Никитой?

— Нет, Савва обещал взять с собой.

— И правильно, поезжай с Саввой. — Старик подсел к столу, взял тетрадку, посмотрел на исписанный лист. — Ну, Семен, какие тут у тебя итоги по электричеству? Чем похвалишься активу?

— Покамест итоги не очень радостные, — отвечал Семен, взяв из рук старика тетрадь. — И похвалиться особенно нечем.

— Какая ж тому причина?

— Все та же, — неохотно ответил Семен. — Надо увеличивать потребление энергии.

— Говоришь, увеличивать? А Сергей еще одну турбину привез.

— И не только турбину, — поправил Семен. — Усть-Невинской МТС занаряжено для района — восемь комплектов автопоилок и автодоилок, двадцать восемь аппаратов по электрострижке. Так что вторая турбина очень нам нужна, и мы ее установим быстро. Водонапорная труба готова, фундамент тоже заложен. Ко мне на ГЭС уже не раз приезжал Виктор Грачев, все осмотрел. Тут у нас остановки не будет. А вот с подводкой электричества задержка. Необходимо вести линии в горы, на пастбища, в степь, на молочные фермы. — Семен закрыл тетрадь и задумчиво посмотрел на тестя. — Вот я и хочу выступить с конкретным предложением: техническая учеба — дело нужное, но необходимо уже сейчас, наряду с лесопосадками, начать строительство электролиний.

— Так, так, значит, и светить, и доить, и поить, и стричь, а вдобавок лес сажать, — дела много… А как все это поднять?

— Если пожелаем, то подымем.

— Трудновато, но я тоже так думаю: ежели актив порешит — можно. — Тимофей Ильич скомкал в кулаке усы и задумался. — Семен, вторую турбину ставишь, а домашнее электричество починить сможешь?

— Это вы о чем?

— Чего-сь наш утюжок не действует.

— А зачем он вам? — удивился Семен.

— Да не мне, а Анфисе требуется, — сказал Тимофей Ильич, не глядя на зятя. — Женщины без этого не могут…

— Ну, если Анфисе нужно, то я сейчас займусь утюжком.

Пока Семен занимался починкой утюга, Тимофей Ильич вынул из-под кровати свои, еще совсем новые, но серые от пыли сапоги и вышел в сенцы. Там он взял с полочки махотку с дегтем и с квачом величиной с кулак, и сапоги от носков до верха голенищ в один миг заблестели черным глянцем. В комнату он вошел осторожно, боком, хотел поставить сапоги снова под кровать так осторожно, чтобы этого никто не заметил, но разве от жены можно что-либо скрыть?

— Боже мой, Тимофей! — сказала Ниловна. — Для чего ты их так намазал? Или собираешься в такую жару ехать в чеботах?

— Ежели тебя пригласят, то поезжай хоть босиком. — С усмешкой ответил Тимофей Ильич и, не желая больше разговаривать с женой, подошел к Семену. — Ну, как машина? Действует?